– Вы знаете, куда идете? – недоверчиво спросил через некоторое время Шарп. – Я знаю эту местность, – успокоил стрелка португалец. – Знаю очень хорошо. – Выросли здесь? Виченте покачал головой: – Я рос в Коимбре. Это к югу отсюда. Довольно далеко. Но местность мне знакома, потому что… э… я принадлежу… принадлежал к тем, кто единится с природой. – Единится с природой? – недоверчиво повторил Шарп. – И кто ж это такие? Молодой лейтенант покраснел: – Мы, сеньор… философы и поэты. Пораженный, Шарп отреагировал не сразу. – Кто? – Философы, сеньор, и поэты. – Господи Исусе… – Мы верим, сеньор, – продолжал, воодушевляясь, Виченте, – что вдохновение можно найти в природе. Понимаете, луга и поля – это естественное, природное, а города созданы людьми, и потому они – прибежище порока и зла. Кто желает отыскать естественную доброту и простоту, ищет их в полях и лугах. – Он не всегда мог найти нужное английское слово или выражение для своих мыслей. – Понимаете, мы верим, что в мире есть природная доброта, и пытаемся ее найти. – Значит, вы приходите сюда за вдохновением? – Да, да, – закивал Виченте. Вдохновенный законник все равно что крыса, налакавшаяся бренди. – Позвольте предположить, – проговорил Шарп с почти неприкрытой насмешкой, – что все ваше сообщество рифмоплетов-философов состояло исключительно из мужчин. Женщин ведь среди вас не было, а? – Как вы догадались? – изумился Виченте. – Просто предположил. Виченте кивнул: – Дело не в том, конечно, что нам не нравятся женщины. Вы не думайте, мы не против их компании, но они не проявляют желания присоединяться к нашим дискуссиям. Мы были бы только рады, но… – Голос его стих сам собой. – Женщины такие, – согласился Шарп. Он уже понял, что женщины предпочитают общество мошенников приятному разговору на возвышенные темы с милыми, серьезными молодыми людьми, вроде лейтенанта Виченте, лелеющими романтические мечты и вырастившими у себя под носом эти жалкие усики, чтобы казаться старше и мудрее. – Скажите-ка мне кое-что, лейтенант. – Хорхе, – перебил его португалец. – Меня зовут Хорхе. Как вашего святого Георгия. – Вы сказали, что проходили подготовку. На солдата. И что же это была за подготовка? – Нам читали лекции. – Лекции? – Да, по истории военного искусства. О Ганнибале, Александре и Цезаре. – Книжная мудрость, – фыркнул презрительно Шарп. – Юристу без книжной мудрости не обойтись, тем более юристу, который спас вам жизнь, лейтенант. Шарп хмыкнул, понимая, что заслужил упрек: – Так что там случилось? Ну, когда вы спасли меня? Вы застрелили своего сержанта, но почему вас не слышали французы? Виченте задумчиво нахмурился: – Буду честен с вами, лейтенант. Сержанта я застрелил еще до того, как увидел вас. Он призывал солдат сбросить форму и разбегаться. Одни слушали его, другие нет, вот мне и пришлось применить оружие. Все это очень печально. Большинство моих людей сидели тогда в таверне около реки, поблизости от того места, где французы построили баррикаду. – (Шарп никакой таверны не заметил, но, с другой стороны, ему было не до этого.) – А потом я увидел вас. Сержант Мачедо, – лейтенант кивнул в сторону крепкого, смуглолицего мужчины, ковылявшего вслед за ними, – хотел отсидеться в таверне, а я говорил, что пришло время сразиться за Португалию. Не могу сказать, что меня все послушали, поэтому я вынул пистолет и вышел на дорогу. Думал, что погибну, но кто-то же должен был подать пример. – И они пошли за вами? – Пошли, – кивнул Виченте. – И сержант Мачедо показал себя с самой лучшей стороны. – Вы хоть и чертов законник, а солдат неплохой. – Да? – удивился молодой португалец, но Шарп знал: в такой ситуации вывести людей из таверны под пули и сабли драгун может только прирожденный вожак. – И что же, все ваши поэты и философы вступили в армию? – спросил он. Виченте смущенно отвел глаза и опустил голову: – Увы, некоторые перешли на сторону французов. – Как так? Лейтенант пожал плечами: – Многие полагают, сеньор, что будущее человечества связано с теми идеями, которые провозгласили французы. Мы, португальцы, немного старомодны, и, как результат, некоторые находят вдохновение в трудах французских мыслителей. Они отвергают церковь и старинные обычаи. Они против монархии и незаслуженных привилегий. Их идеи волнуют и будоражат. Вы ведь знакомы с ними? – Нет. – Но мне родина дороже месье Руссо, – грустно признался Виченте, – поэтому, прежде чем стать поэтом, придется побыть солдатом. – Вот и правильно, – одобрил Шарп. – В жизни всегда надо выбирать что-то полезное. – Они поднялись на бугорок, и Шарп, увидев впереди реку и небольшой поселок, поднял руку, останавливая Виченте. – Это и есть Барка-д’Авинташ? – Да. – Черт бы их побрал. – Он даже плюнул с досады – французы уже были здесь. Река мягко изгибалась в обход слегка тронутых синевой холмов, и между ней и отрядом лежали лужки, виноградники, деревушка, ручеек и… – чтоб им пропасть! – французы. И снова драгуны. Большинство спешились и расхаживали по поселку с самым беззаботным видом, словно им было наплевать на весь мир. Шарп, отступив за кусты, махнул своим рукой – вниз! – Сержант, развернуться в боевой порядок! Предоставив сержанту заниматься делом, он достал подзорную трубу. – Что мне делать? – спросил Виченте. – Ждать. Шарп подкрутил стекло и не в первый уже раз подивился четкости увеличенного образа – видны даже дырки на сбруе лошадей, которых кавалеристы оставили на привязи к западу от деревни. Он посчитал животных. Получилось то ли сорок шесть, то ли сорок восемь. Значит, французов там человек пятьдесят. Шарп сдвинул подзорную трубу левее и увидел поднимающийся за деревней – может быть, с берега реки – дым. Через бежавший с севера ручеек был переброшен небольшой каменный мост. Никого из жителей лейтенант не обнаружил. Ушли? Дорога в Порто выглядела пустынной. Все указывало на то, что драгун прислали в Барка-д’Авинташ только как патруль. – Пэт? – Сэр? – Харпер повернулся и, пригнувшись, шагнул к нему. – Будем наступать. Харпер взял у лейтенанта подзорную трубу и добрую минуту рассматривал деревню. – Сколько их там? Сорок? Пятьдесят? – Около того. Пусть все проверят винтовки. – Оставив сержанта с дорогим инструментом, Шарп отправился на поиски Виченте. – Соберите своих людей. Я хочу с ними поговорить. Будете переводить. Португальцы собрались быстро, все тридцать семь человек. Большинство чувствовали себя неудобно, очевидно задаваясь вопросом, почему ими командует чужестранец. – Меня зовут Шарп. Я лейтенант, но шестнадцать лет был солдатом. – Он подождал, пока Виченте переведет сказанное, потом показал на самого юного солдата, парнишку, которому никак не могло быть больше семнадцати, а скорее года на три меньше. – Ты еще не родился, когда я уже таскал мушкет. Да, таскал мушкет. Потому что был солдатом. Рядовым. – Виченте бросил на него изумленный взгляд. Шарп не обратил на него внимания. – Я дрался во Фландрии. Дрался в Индии. Дрался в Испании и в Португалии. И скажу вам так: я ни разу не проиграл. Никогда. Португальских солдат только что вышибли из города, их гордость была уязвлена, и вот теперь они видели перед собой человека, заявлявшего, что он не испытал горечи поражений, что он непобедим. Они видели шрам на суровом лице, жесткость во взгляде и верили ему. – Сегодня мы будем драться вместе, а значит, победим. Мы выгоним чертовых французишек из Португалии! – (Некоторые из слушателей заулыбались.) – Забудьте о том, что случилось раньше. Вы не виноваты. Вами ведь командовал епископ! Какой от епископа может быть толк? С таким же успехом можно ходить в бой под командой законника! – (Виченте укоризненно посмотрел на него, тем не менее перевел последнее предложение, причем перевел, похоже, правильно, потому что солдаты заухмылялись.) – Мы загоним этих ублюдков обратно во Францию, – продолжал лейтенант, – и за каждого убитого португальца и британца положим десяток лягушатников. – (Некоторые из слушателей в знак одобрения застучали прикладами мушкетов о землю.) – Но прежде чем мы пойдем в бой, я хочу, чтобы вы услышали мои правила. Правил всего три, и вам лучше намотать их себе на ус, потому что тому, кто нарушит хотя бы одно, я переломаю кости. Переводя последние слова, Виченте немного занервничал. Шарп подождал. Поднял палец: – Не напиваться без моего разрешения. Второй палец: – Не воровать, если только вы не помираете с голоду.