– И что мы, черт возьми, будем делать? – спросил Харпер. – Ничего, кроме как уматывать отсюда! – резко бросил Шарп и, отвернувшись от страшной картины, повел свой небольшой отряд по берегу, на восток. Десятки горожан устремились туда же, надеясь, что французы еще не захватили дальние пригороды. Мушкетная стрельба на улицах звучала уже постоянным фоном, а португальские пушки на другом берегу били по нижним улицам, так что к грохоту орудий примешивался треск разлетающейся черепицы и ломающихся балок. У конца пристани Шарп остановился и оглянулся, чтобы пересчитать своих бойцов. Образовавшаяся брешь уже кишела упавшими, через головы которых катила пенящаяся река. Какой-то португальский солдат шагал прямо по головам, спеша добраться до баржи, на которую опиралась вторая часть моста. Его примеру последовали другие – по головам и телам живых и мертвых. – Что случилось? – поинтересовался Додд, обычно самый спокойный и тихий из всех. – Бог сегодня смотрит в другую сторону. – Шарп посмотрел на Харпера. – Все на месте? – Так точно, сэр. Все. – Ирландец скривился, казалось, еще немного, и по его щекам покатятся слезы. – Бедные детишки… – Мы им помочь ничем не могли, – коротко отрезал Шарп. Да, они и вправду ничем не могли помочь, но легче от этого не становилось. – Уильямсон и Таррант наказаны. – Опять? – Опять. – Какие же дураки, с неудовольствием подумал лейтенант. Остаться ради выпивки в городе, который вот-вот захватит враг. Нажраться, чтобы попасть во французскую тюрьму. – Пошли! Старую стену возвели в те времена, когда мужчины дрались в доспехах и стреляли друг в друга из луков, и покрытые мхом камни не продержались бы и двух минут против современной пушки. Словно в знак признания этого обстоятельства, горожане проделали в укреплении несколько проходов. Отряд британцев прошел через одну брешь, пересек то, что осталось от древнего крепостного рва, и поспешил к новому городу, выросшему по другую сторону средневековой стены. – Лягушатники! – окликнул лейтенанта Хэгмэн. – Сэр! Лягушатники на холме! И действительно, левее, ближе к холму, небольшой отряд французских кавалеристов спешил наперерез беженцам. Зеленая форма… драгуны. Человек пятьдесят или больше. Все с прямыми саблями и короткими карабинами за спиной. На головах латунные шлемы, которые в военное время обтягивали материей – чтобы не отсвечивали на солнце. – Бегом! – крикнул Шарп. – Бегом! Драгуны то ли не замечали стрелков, то ли не собирались с ними связываться; во всяком случае, они скакали туда, где дорога огибала высокий холм, вершину которого венчало невысокое белое строение с плоской крышей – то ли лазарет, то ли школа. Главная дорога проходила южнее холма, другая поворачивала к югу и пробегала между холмом и рекой. Драгуны ехали по главной, и Шарп рассчитывал, держась правее, проскочить по меньшей к берегу Дору. Но в этот день везение было не на его стороне: французы все-таки увидели маленький отряд и, тут же развернувшись, блокировали вторую дорогу в том месте, где она приближалась к реке. Оглянувшись, Шарп увидел, что за кавалерией следует пехота. Черт бы их побрал! Но и это было еще не все – через брешь в старой стене уже лезли другие солдаты в синих мундирах. От пехоты стрелки, пожалуй, могли бы уйти, но кавалерию не обгонишь. Несколько драгунов спешились и торопливо устанавливали на дороге заграждение. Беженцы, видя, что пути к спасению отрезаны, либо поднимались на холм, к белому зданию, либо в отчаянии возвращались в город, к брошенным домам. Тем временем артиллеристы продолжали свой бой: французы пытались противопоставить что-то большим португальским орудиям, от огня которых уже начались пожары. Черный дым из горящих домов смешивался с серо-белым дымом пушек, а под ним, у реки утонувших детей, лейтенант Ричард Шарп старался придумать, как выбраться из захлопнувшейся ловушки. * * * Подполковник Джеймс Кристофер не был подполковником, хотя и служил когда-то капитаном в линкольнширском ополчении и до сих пор в нем числился. Получив при крещении имя Джеймс Огастас Мередит Кристофер, он на протяжении всех школьных лет звался просто Джимом. Отец его был врачом в небольшом городишке Саксилби, о чем Джеймс предпочитал не упоминать, делая упор на то, что его мать состояла в родстве с герцогом Рокфордом. Именно благодаря этому рокфордскому влиянию Кристофер и переместился из Кембриджа в Форин-оффис, где знание языков, природная обходительность и сообразительность быстро увлекли его вверх. Кристофер рано познал ответственность, познакомился с важными людьми и заслужил доверие. Его считали перспективным, здравомыслящим молодым человеком, чьи суждения обычно взвешенны и разумны – в большинстве случаев это означало, что он согласен с мнением начальства, – и такая репутация привела Джеймса Кристофера к нынешнему назначению на пост, подразумевавший как известное одиночество, так и немалую скрытность. Задача Джеймса Кристофера состояла в том, чтобы дать британскому правительству рекомендацию: выводить британские войска из Португалии или оставить их там. Решение, разумеется, не зависело от самого Джеймса Кристофера. Пусть он и стал своим человеком в Форин-оффис, вопрос о пребывании войск решался самим премьер-министром. Солдаты, разумеется, предпочли бы остаться, поскольку война всегда сулит продвижение вверх, министр иностранных дел хотел бы оставить их там, потому что не любил французов, но были на Уайтхолл и люди более здравомыслящие, которые и отправили туда Джеймса Кристофера – так сказать, измерить температуру. Виги, противники нынешнего правительства, опасались еще одного фиаско, наподобие того что привело к Ла-Корунье. Лучше, говорили они, признать реальность и попытаться договориться с французами. Обладая немалым влиянием в Форин-оффис, виги и настояли на том, чтобы отправить Джеймса Кристофера в Португалию. Армия, которой о его истинном поручении ничего не сообщили, тем не менее согласилась присвоить ему звание подполковника и назначить адъютантом генерала Крэдока. Пользуясь таким прикрытием, Кристофер использовал армейских курьеров для посылки донесений военного характера генералу и сообщений политического плана в посольство, откуда их, не распечатывая, отправляли в Лондон. Премьер-министру требовался здравый совет, и Джеймс Кристофер снабжал его фактами. Впрочем, в последнее время подполковник старательно сочинял эти самые факты. За неприглядной действительностью войны проступало сияющее золотом будущее. Джеймс Кристофер узрел свет. Впрочем, покидая Порто за несколько минут до вступления в него французов, он не думал о будущем. Вслед им послали несколько пуль, но прекрасные, хорошо отдохнувшие ирландские лошадки быстро унесли Кристофера и его слугу от вялых преследователей. Удалившись от города в направлении холмистой гряды, они проехали вдоль занятой виноградником террасы и свернули в лесок, где и устроили небольшой привал среди дубов и пиний, чтобы дать коням отдохнуть. Кристофер посмотрел на запад. Солнце уже высушило дороги после сильного ночного дождя, и поднимавшаяся у горизонта пыль указывала на приближающийся к только что захваченному городу французский обоз. Сам город скрылся за взгорьями, но на его присутствие там указывали поднимающиеся столбы грязного дыма, вздымающиеся от горящих домов и артиллерийских батарей, продолжавших перестрелку с неослабевающим усердием, хотя здесь, в роще, неумолкающая канонада и звучала приглушеннее. Преследовать беглецов в такую даль никто из французов не решился. С десяток мужчин углубляли канаву в долине, не проявляя никакого интереса к спасающимся горожанам и делая вид, что их война не касается. Стрелков среди беженцев видно не было, и Кристофер решил, что они, должно быть, погибли или попали в плен. И о чем только думал Хоган, оставляя Шарпа и его людей? Может, проницательный ирландец что-то заподозрил? Но откуда ему что-то знать? Поразмыслив, Кристофер решил, что беспокоиться не о чем, – Хоган ничего не знает, а просто решил проявить любезность. – Французы сегодня молодцы, – заметил он, обращаясь к португальскому слуге, молодому человеку с редеющими волосами и тонким, серьезным лицом. – В конце концов дьявол все равно заберет их, – ответил слуга. – Иногда за дьявола работу приходится делать простым людям. – Подполковник вытащил из кармана подзорную трубу и навел ее на далекие холмы. – В ближайшие несколько дней тебе предстоит увидеть нечто такое, что немало тебя удивит. – Как скажете, сеньор. – Слуга равнодушно пожал плечами. – Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. – Как скажете, сеньор, – повторил португалец, удивляясь лишь тому, что англичанин называет его каким-то Горацио. Впрочем, любопытство он оставил при себе и спрашивать ни о чем не стал. Звали его Луишем, и раньше он работал брадобреем в Лиссабоне. К нему нередко заходили люди из британского посольства, и именно они порекомендовали его как верного человека Джеймсу Кристоферу, когда тому понадобился слуга. Новый хозяин платил хорошо, да к тому же английским золотом, а что англичане малость тронутые и путают имена, так то не важно. И пусть Кристофер называет каким угодно именем, лишь бы не забывал платить. Всем известно, британские монеты самые надежные в мире. На многое можно посмотреть сквозь пальцы, если на ладони увесистая гинея с изображением святого Георгия, убивающего дракона. Кристофер пытался обнаружить признаки погони, но подзорная труба была старая, стекло потрескалось, так что пользы от инструмента оказалось немного. Он собирался купить новый инструмент, да так и не успел. Сложив бесполезную трубу, подполковник положил ее в седельную сумку и сунул в рот свежую зубочистку. – Поехали, – коротко бросил он и направился через рощу к большому сельскому дому. Маршрут был ему знаком – подполковник уверенно выбирал путь и без малейших колебаний остановил коня у ворот. – Конюшня там, – сказал он Луишу, указывая на арку. – Кухня за синей дверью. Нас здесь ждут. Останемся здесь на ночь. – Не в Вилья-Реал-де-Жедеш? – спросил Луиш. – Вы же вроде бы сказали, что мы отправляемся искать мисс Сэвидж. – Похоже, ты хорошо выучил английский, раз он помогает тебе подслушивать, – съязвил Кристофер. – Завтра, Луиш, мисс Сэвидж мы поищем завтра. – Он соскользнул с седла и бросил поводья слуге. – Остуди лошадей, расседлай, найди мне что-нибудь поесть и принеси в комнату. Тебе скажут, где я буду. Луиш поводил лошадей, чтобы они остыли, потом отвел в конюшню, напоил и накормил. Кухарка и две служанки не выразили ни малейшего удивления, когда он появился в кухне. Его хозяина знали и принимали во многих домах, как в городах, так и на дальних фермах, но здесь он оказался впервые. Служанки рассказали, что дом принадлежит лиссабонскому купцу, который распорядился, чтобы гостя приняли со всей любезностью и пожелания его выполнялись без проволочек. – А что, он часто здесь бывает? – спросил Луиш. Кухарка хихикнула: – Бывало, приезжал со своей женщиной. Это объясняло, почему в свои прежние визиты сюда англичанин обходился без лишней пары глаз. Кто же она, эта незнакомка? – Ему надо поесть. А что за женщина? – Одна премилая вдовушка. – Кухарка вздохнула. – Но мы не видели ее уже целый месяц. Жаль. Ему бы жениться на ней… – Она налила в миску супа с турецким горохом, поставила на поднос кувшин с красным вином и положила свежего хлеба. – Передайте, что обед будет готов к приходу его гостя. – Гостя? – Да. К обеду будет гость. И ступай побыстрее, а то суп остынет. Поднимешься по лестнице и повернешь направо. Луиш понес поднос наверх. Дом был красивый и построен на совесть, стены украшали старинные картины. Дверь в комнату хозяина была чуть приоткрыта, и Кристофер, должно быть услышавший шаги, крикнул, чтобы он входил без стука. – Поставь поднос у окна. Подполковник успел переодеться и был теперь не в черных бриджах, черных сапогах и красном мундире британского офицера, а в небесно-голубых лосинах с черными кожаными вставками в тех местах, где они терлись о седло, и тугой шнуровкой от лодыжки до пояса. Новый мундир того же цвета украшали серебряные канты, поднимавшиеся до высокого, жесткого красного воротника. На столике у стены лежала кавалерийская сабля и высокая черная треуголка с серебряной кокардой, которая держалась за счет эмалированного значка. Значка с французским триколором. – Я же сказал, что ты увидишь кое-что удивительное, – сказал Кристофер, заметив удивленный взгляд слуги. Луиш с трудом обрел голос: – Вы… – Я британский офицер, Луиш, о чем тебе прекрасно известно, но сейчас на мне форма французского гусара. А! Гороховый супчик! Отлично. Крестьянская пища, простая и сытная. – Подполковник, слегка морщась, прошелся по комнате – наверное, шнуровка оказалась слишком тугая – и опустился на стул. – К обеду у нас гость. – Мне уже сказали. – Ты будешь прислуживать. И пусть тебя не смущает тот факт, что гость – француз. – Француз? – недоверчиво повторил Луиш. – Француз, – подтвердил подполковник. – И прибудет он сюда с эскортом. Возможно, большим эскортом. Нельзя, чтобы все эти сопровождающие вернулись в армию и принялись болтать, что их офицер встречался с англичанином. Вот почему я так одеваюсь. – Он улыбнулся и, заметив неодобрение на лице слуги, продолжил: – Война – это как игра в шахматы, и если одна сторона выигрывает, то другая проигрывает. – Франция не должна победить, – решительно заявил Луиш. – Есть белые и есть черные, – как ни в чем не бывало продолжал Кристофер, – но и те и другие подчиняются правилам. А кто их устанавливает? Не игроки. И конечно, не фигуры. – Франция не должна победить, – снова сказал Луиш. Кристофер вздохнул, удрученный непонятливостью слуги, и попытался объяснить доступнее: – Ты хочешь изгнать французов из Португалии? – Конечно! – Тогда прислуживай нам за обедом, будь любезен, скрывай свои мысли и верь мне. Дело в том, что, узрев свет, Кристофер решил переписать правила. * * * Драгуны притащили с берега четыре лодки и перегородили ими дорогу. Обойти эту протянувшуюся между двумя домами баррикаду было невозможно, потому что к дому справа вплотную подступала река, а к дому слева – холм, с которого спускались французы, а поскольку неприятель давил и сзади, то Шарпу не оставалось ничего иного, как идти на баррикаду. – Что будем делать, сэр? – спросил Харпер. Шарп выругался. – Плохо дело, а? – Харпер сбросил с плеча винтовку. – Можно было бы попробовать подстрелить тех парней, за лодками. – Можно, – кивнул Шарп, понимая, что проблему этим не решить: французы только разозлятся, но не отступят.