— Твой отец? — Да, мой отец. Сауль Товар. Ты виноват, что он мертв, Кракен! Незнакомка, которую я когда-то знал, рыдала по ту сторону линии, рыдала яростно, отчаянно, безутешно. И вдруг я все понял. Имена: я ошибался. Инициалы. БК. Бекка пряталась за Беатрис Коррес, как и Бегонья Кортахарена, которая связалась с Аннабель Ли. Это было похоже на вспышку. Момент озарения, который случился очень не вовремя. И я знал, что для моего брата он случился слишком поздно. 67. Окон 22 января 2017 года, воскресенье Представить себе брата, обездвиженного выстрелом из «Тейзера» и висящего на дереве вверх ногами с головой, погруженной в котел, было для меня слишком. К состоянию шока примешивалось изумление: значит, Ребекка пряталась под кожей той, кому я доверил свою новую жизнь. Я был ей многим обязан: упражнения, повторявшиеся дни напролет, одобрительные похлопывания по спине. «Чупа-чупс», который я получал в подарок каждый раз, когда мне удавалось добавить еще одно слово к выученной фразе. — Ты — Ребекка? — недоверчиво повторил я. — Он не должен был умирать! — крикнула она мне в ухо, не в силах сдержаться. — Я по-прежнему любила его, я скучала по нему… Ты виноват в том, что он умер! — Сауль умер не из-за меня, а из-за страха, что все узнают, как он с тобой обошелся. — Это я виновата, я первая начала. Я хотела, чтобы он любил меня, хотела, чтобы случилось то, что случилось… — Нет, Ребекка. Тебе было тринадцать лет, — возразил я. — Он манипулировал тобой. Он втянул тебя в эти отношения. Все жертвы жестокого обращения страдают общим комплексом вины. Не ты соблазнила своего отца и не ты виновата в том, что произошло. — Я виновата. Это я начала игру, — сказала она дрожащим голосом. Такова была ее правда. Она все еще рыдала — не знаю, по какой причине: потому ли, что была сражена смертью Сауля, или переживала облегчение, получив наконец возможность поговорить об этом с кем-то, готовым ее выслушать. Почти двадцать пять лет назад мы договорились поболтать по душам. Я представить себе не мог, что разговор наш однажды все-таки состоится, да еще и при таких обстоятельствах. — Ребекка, это всего лишь чувство вины. Оно жило в тебе все эти годы подобно опухоли; опухоль стала злокачественной и убила нескольких человек. — Эти люди не заслуживали иметь детей. — Я тоже не заслуживаю быть отцом. Ты хочешь… ты хочешь… — Меня заклинило, давление на мозг было слишком велико. — Сделай глубокий вдох, как я тебя учила, Унаи, — сказала Ребекка. На мгновение мне показалось, что я снова разговариваю со своим логопедом. Я послушался, набрал в легкие воздуха, задержал его и медленно выдохнул, считая до трех. — Ты хочешь наказать меня за то, что я не догадывался о том, что произошло в лагере… Так сделай это. Я не выслушал тебя, я тебе не помог, я позволил твоему отцу насиловать тебя почти у меня под носом и ничего не видел. Скажи мне, что я не заслуживаю смерти. — Нет, ты не заслуживаешь того, чтобы быть отцом. Ты не сможешь защитить свою дочь. И Альба тоже не заслуживает того, чтобы быть матерью. Упоминания об Альбе в этом контексте было достаточно, чтобы я перешел в наступление. — Не втягивай ее в эти дела, — проревел я. — Все это из-за того, что случилось в лагере. В этом замешаны только ты и я. Давай обменяемся: бери меня и верни Германа. — Не играй со мной. Ты наверняка думаешь, что способен завлечь меня в ловушку… — Не будет никаких ловушек. Назови место. Я не выпущу из рук телефон, пока не доберусь туда, и никому ничего не скажу. Я в обмен на Германа. Ты принесешь меня в жертву, и для меня все будет кончено. Разве это не конец, которого я заслужил? Ведь это я не помог тебе избежать того, что сделал с тобой твой отец. Ребекка размышляла несколько долгих секунд. — Согласна. Часовня в Оконе. Это небольшое здание, на нем выгравированы лаубуру[47] и несколько дубовых листьев. — Да, знаю эту часовню, — перебил я. «Наверняка тебе ее показал Герман», — со злостью подумал я. — Если ты позвонишь своей напарнице, я убью твоего брата. — Ты же знаешь, что никому я не позвоню, черт возьми. И не вздумай прикасаться к Герману, чтобы ни единого волоска с его бороды не упало, — сказал я, бегая вдоль стены туда-сюда. В этот момент подошла Арасели, встревоженная моей беготней, криками и выражением лица. — Унаи, что-то слу… Я испуганно зажал ей рот. Если Ребекка узнает, что нас кто-то подслушивает, можно считать Германа покойником. А он не мог, не должен был, не… Я сдерживался изо всех сил. Арасели увидела мое перекошенное от ужаса лицо и послушно отошла в сторону. Надо было продолжать разговор; Ребекка не должна догадаться, что я не один. — Но твоя физическая перемена… ты же неузнаваема. — Мне хотелось стать полной противоположностью тому типу женщин, который его привлекал. Я думала, что так я буду… — … в безопасности. В безопасности, если жизнь внезапно снова сведет вас вместе или если он узнает, что ты жива, и попытается завлечь тебя в свои сети. По ту сторону линии молчали, но я слышал ее взволнованное дыхание. Мне показалось, что она плачет. Я сделал усилие и продолжил: — Ты не была уверена, что сможешь противостоять его обаянию. Ты всегда любила отца, он всегда тебя… притягивал и одновременно пугал. Ты создала образ сексуальной женщины, не имеющей в себе ничего от маленькой девочки, которой пришлось бы защищаться и от него, и от себя. Ты не верила, что способна его отвергнуть. Ребекка молчала, и это было молчаливое «да». Я воспользовался паузой, достал блокнот и написал Арасели: «Никому ничего не говори. Мне нужно, чтобы ты пошла ко мне домой и кое-что для меня сделала. Бегом, это срочно!» Она кивнула, догадываясь, что происходит что-то серьезное. Прочитала инструкцию. Я бросил ей ключи — брелок в виде вырезанного из дерева контура сьерры проделал в воздухе изящную дугу. «Не рискуй, прошу тебя», — написала она перед тем, как бегом покинуть площадь. «Не могу ничего обещать», — написал я. Но вскоре я уже мчался во все лопатки через кантон Мясников, чтобы добраться до машины, запустить двигатель и как можно скорее отправиться в Окон. Я прибыл в часовню Пресвятой Девы Оконской больше чем через час. По дороге мы с Ребеккой все время были на связи, не выключая мобильные телефоны. Я попросил разрешения заполнить бак на заправке в Арментии. Она была не в восторге от того, что я задерживаюсь, но согласилась. Часовня находилась посреди моей сьерры, всего в нескольких сотнях метров от виллы Бернедо. Я осторожно вел автомобиль по дорожке, ведущей к церкви. Мимо проносились деревья, которые летом давали живительную тень. Перед часовней я обнаружил пару припаркованных автомобилей. Оставил свой «Аутлендер» у колокольни и с мобильником в руке побежал к пруду, скрытому небольшим зеленым сквером со столиками и скамейками, которые в иные дни служили местом для пикника. Мало кто знал фонтан, старую прачечную и небольшой водоем, выделанный в скале в дальнем углу рощи. У меня едва не остановилось сердце, когда я различил маленькую фигурку моего брата, висящую над прудом. — Стоп, не двигайся, Унаи! — остановила меня Ребекка, выставив перед собой «Тейзер». — Снимай пальто! Я сразу разгадал ее намерения. Она собиралась выстрелить в меня из шокера, но сперва хотела проверить, нет ли на мне жилета и оружия. — Я безоружен! — крикнул я. «Она меня пристрелит, — подумал я. — Она собирается принести меня в жертву». При любых других обстоятельствах мой инстинкт самосохранения выработал бы уже тысячу планов, чтобы вывести ее из строя или обхитрить, но, увидев висящее тело Германа… Я послушно снял пальто, положил на землю у ног и поднял руки. Я сдался. — Теперь подойди ближе! — крикнула Ребекка. Она хотела подманить меня на нужное расстояние. «Тейзер» выстреливал только на семь метров, на большее его не хватало: не позволяли провода. — Поторопись, у меня не так много времени. Мне еще предстоит убедиться, что богини довольны твоей дочерью, — донеслось до меня.