Оба несколько секунд молча смотрели друг на друга. — Давненько не виделись, — пробормотал хриплый мужской голос. — Давненько, — сухо отозвался женский. — И это все, что ты можешь сказать мне после стольких лет? Через несколько дней я ухожу на пенсию. Тебе больше не придется меня видеть, и… — сказал он. — Похоже, Ребекка не умерла, — перебила его Сара. Прошло несколько секунд; в часовне висела полная тишина. — Прости, что ты сказала? — наконец отозвался он. — Полиция явилась к моему брату Саулю, и теперь они уверяют, что племянницу никто не убивал, что есть свидетель, который утверждает, что она сбежала из дома. Фотографии были сделаны для имитации смерти, чтобы ее больше никто не искал. Ты что-нибудь об этом знаешь? — Знаю ли я что-то об этом?! — вскричал психиатр. — Знаю ли я что-то об этом… А может, напомнить тебе, что именно ты обвинила меня в этом кошмаре? Не вздумай снова втягивать меня в ваши гнилые дела. Я больше не имею к ним отношения. И если эта девочка не погибла, ты обязана как минимум извиниться передо мной. — И не мечтай. Говори потише, все-таки мы в доме Божьем… — Будь ты проклята, лицемерка! Ты использовала меня, развратничала со мной, поставила под угрозу мою карьеру. Ты разрушила мой брак, и все это ради своего брата. Я никогда не прощал себе того, что сделал с этой бедной девочкой. Сара Товар не торопилась с ответом. — Как я рада, что мы наконец-то распростимся, доктор Осорио. Надеюсь, вы вместе с вашими грехами сгорите в аду, — сказала она наконец своим тусклым голосом и молча покинула часовню. Психиатр растерянно сел на скамейку, а я наконец вышел из исповедальни, где прятался все это время. — Что вы с ней сделали, доктор? — спросил я. — Что, черт возьми, вы сделали с Ребеккой Товар? 60. Королевский отель 16 января 2017 года, понедельник Увидев, как я приближаюсь с мобильником в руке, психиатр замолчал. — Не утруждайте себя опровержением. Все записано. Он поднялся одним прыжком, одернул белый халат и выпрямился с чувством собственного достоинства. — Это незаконно; судья не примет доказательств, полученных без моего согласия. — Тем не менее этого будет достаточно, чтобы вас осудил дисциплинарный медицинский комитет. Я сделал паузу, прежде чем продолжить; к счастью, все это прозвучало очень убедительно. — И поверьте, я найду способ передать им эту запись. Не говоря уже о прессе. Доктор Осорио понял, что я говорю всерьез и это не пустые угрозы. В этот момент он был готов на что угодно. — Через несколько дней я навсегда уйду из профессии, — взмолился он наконец. — Вы не можете так со мной поступить. Я сел рядом с ним на скамейку. С постамента на нас внимательно смотрела статуя Пресвятой Девы. — Все очень просто, — смягчился я. — Никакой огласки не будет, если вы расскажете мне, что произошло двадцать четыре года назад. — Пустые угрозы, бравада… «Отлично», — подумал я и отыскал в интернете номер больничного коммутатора. — Больница Вальдесилья? Я хочу поговорить с дирекцией; звоню из полицейского участка Витории, — сказал я, поймав испуганный взгляд доктора. — Нет, пожалуйста, повесьте трубку! — И не подумаю, — сообщил я, прижимая мобильник к уху. Зазвучали «Времена года»; я терпеливо ждал. — Повесьте трубку, ради бога! — взмолился он еще более отчаянно. — Я поговорю с вами… только, пожалуйста, повесьте трубку. Я повиновался. Осорио явно понял, что моя угроза серьезна, и покорно вздохнул. — Я знал: когда-нибудь мне придется ответить за то, что я причинил этой девочке… — Можем начать с правды, если вы не против. — Хорошо. Пришло время вытащить то, о чем я молчал столько лет… Несколько минут стояла полная тишина, доктор Осорио потирал руки. Я представил, что он ищет слова, которые помогли бы ему разобраться с прошлым. — Видите ли, у Ребекки не было никаких признаков психоза. Да, у нее была излишняя любовь к отцу, в некотором смысле комплекс Электры, но она была очень незрелой для своего возраста, слишком инфантильной, и ее поведение укладывалось в рамки типичных детских реакций. Все это ни в малейшей степени не служило поводом для госпитализации. В какой-то степени неизбывная тоска по утраченной матери была выдумкой Сары. Девочка иногда грустила, но она была так привязана к отцу, что тот без особых потерь заменял ей исчезнувшую мать. Тем не менее однажды девочка в отчаянии обратилась к Саре и призналась ей в том, что с ней проделывает отец. Сара рассказала об этом Саулю; обоим стало ясно, что они не могут позволить себе скандал подобного уровня. Они решили проучить Ребекку, чтобы та больше никому не пыталась рассказать о развратных действиях со стороны отца. Вот почему Сара пришла ко мне — она знала, что я неравнодушен к ней еще со времен ранней юности. Я слушал доктора внимательно, пораженный его признанием. Так, значит, у Ребекки не было признаков психоза… — В таком случае… то, что говорила Ребекка, было правдой? — Думаю, да. Я собрал ее показания; девочка говорила исключительно о прикосновениях, не более того. Но ее рассказ был правдоподобен. Если вы хотите мое мнение, то знайте: я ей поверил. Это вполне соответствует нарциссическому характеру Сауля и его любимому возрасту. — Любимому возрасту? — Педофилы предпочитают определенный возраст. В случае Сауля Товара, полагаю, этот диапазон относится к препубертатным девочкам, то есть еще не достигшим подросткового возраста. Или малоразвитым женщинам, которые выглядят гораздо моложе, как его жена. Может быть… может быть, его первым опытом была как раз неразвитая девочка-подросток. В Сантильяне было много догадок о том, что могло произойти в этой семье. До тех пор я отказывался подливать масло в огонь, но, услышав лично рассказ девочки, понял, что всю жизнь был слеп, отрицая очевидное. — И что вы сделали? — спросил я. Внезапно я почувствовал себя плохо, очень плохо. — Сара попросила меня поставить ложный диагноз. Я объяснил ей, насколько серьезно то, о чем она просит, но воспользовался ее положением и взамен попросил переспать со мной, хотя бы один раз. Я не горжусь этим, я умоляю вас не осуждать меня, я уже и так наказан… Она согласилась; она была очень религиозна, но пошла на эту уступку ради своего брата Сауля. Тогда-то я и узнал, что слухи, которые ходили в Сантильяне, были правдой. Эти двое всегда были вместе. — Что же было дальше? — Да ничего особенного. Она получила свое, а я — свое. Я провел с ней ночь, и — полная наивность, несмотря на свои сорок лет, — как влюбленный щенок, решил, что она останется со мной, и не вернулся домой. Мы отправились в Королевский отель — я хотел, чтобы все было красиво, по-богатому. Но все получилось не так, как я себе представлял. Это была чистая формальность, и она больше ни разу не осталась со мной наедине. Двадцать четыре года мы избегали встреч, шарахаясь друг от друга в больничных коридорах. Я тоже нечасто ездил в деревню в те годы. Я чувствовал себя грязным подонком и скверным мужем, который не сумел противостоять обстоятельствам и роли злодея в этом дурном кино, в которое превратилась моя жизнь. — Но у вас там сын… — Сын, который не желает меня видеть. — Сын, с которым вы даже не пыталась наладить отношения, — не удержался я. — Простите, что вмешиваюсь не в свое дело… но мальчику двадцать пять лет. Вы оба наказываете себя за то, что произошло еще до его рождения. — Не знаю, хватит ли у меня на это смелости… Что теперь будет? Вы собираетесь на меня донести? — Мне придется составить протокол с вашими показаниями, связаться с полицейским участком Сантандера, и пусть решает судья. Я представляю только улики и факты, которые имеют отношение к расследованию, — проговорил я тоном профессионала. Так я поступал всегда, когда дело принимало слишком личный для меня оборот и я рисковал оказаться вовлеченным. Доктор Осорио пристально смотрел на Пресвятую Деву, будто эта небольшая статуэтка знала ответы на все вопросы. — Да, пусть решает судья. И если я должен заплатить, то заплачу сполна. Все лучше, чем туча, которая висит над моей головой уже двадцать четыре года. Я видел, что этот человек принимает решение без раздумий, с огромным облегчением для своей и без того настрадавшейся совести. Но думал я только о Ребекке, о том, что она осталась в школе на второй год, о том, что ее травили нейролептиками, в которых она не нуждалась, о том, что ей пришлось бежать из собственного дома после рождения мертвого младенца… — Да, вы должны заплатить, — сказал я, не в силах сдержать ярость. — То, что вы сделали с этой девочкой, было ли там насилие или нет, не имеет прощения. Может быть, вы действительно пошатнули ее психическое здоровье, и теперь двое отдали за это свою жизнь… Пусть ваша совесть также понесет это бремя. И я покинул проклятую часовню, которая десятилетиями хранила тайны разрушенных судеб. 61. Сомокуэвас 16 января 2017 года, понедельник После откровений доктора Осорио я в глубокой задумчивости вернулся в дом в Сомокуэвасе, где провел предыдущие две ночи. Словно автомат, уселся на траве напротив утесов и неподвижно сидел, глядя на волны и пену, взлетающую к их подножию.