Унаи вырвал страницу А из своего еженедельника, и, пока годы спустя не переписал его в телефон, тот начинался с Б, а всякие Антонио и Агирре изображались другими заглавными буквами. Это случилось 9 августа, после прощания с Селедоном на площади Белой Богородицы, когда они ждали Лучо в конце улицы Эррериа у Утиного фонтана, чтобы вместе вернуться домой. Наконец Лучо появился; он немного опоздал и явно был чем-то расстроен. Унаи не заметил, как это произошло, — по крайней мере, не отследил удар кулаком, который угодил ему в правую щеку. — Она с тобой? Она что, снова с тобой? — крикнул ему Лучо. — Она сказала, что у нее есть другой и что я его знаю. Это правда? Это был ты? Унаи, оглушенный внезапно обрушившимся на него ударом, потерял равновесие и упал на землю. — Ты с ума сошел, чувак. Неужели ты думаешь, что я мог снова с ней замутить? — ответил он, прижимая руку к щеке. У него болела верхняя челюсть, очень болела. — Ты мне не ответил. — Очень даже ответил! Унаи дрожал от ярости, но так и не поднялся с земли. Лучо был упитанный, однако довольно шустрый, к тому же сейчас он был взвинчен до крайней степени и не контролировал себя. Пару раз он несильно ударил Унаи в живот. Однако это оказалось больнее, чем тот ожидал. Унаи сжал кулаки и медленно поднялся на ноги. — Уходи, Лучо, — сказал он. — Ты должен уйти. И вдруг, к немалому удивлению трех друзей, Лучо расплакался. — Ты не понимаешь. Ее зовут Аннабель Ли из-за меня! Мы встречались с детства, с детского сада! — крикнул он. — Но ты ведь ходил в Сан-Матео… — отозвался Унаи, еще ничего не понимая. — А она ходила в сад на бульваре Сенда, туда же, куда и я. Тут вмешался недоверчивый Хота: — Аннабель ходила в твой детский сад? — Да… и я это помню, — в отчаянии пробормотал Лучо. — Я не хотел никому делать больно, но наша любовь была сильнее, чем… — начал Хота. — Не валяй дурака, — устало перебил его Унаи. — Мне она говорила то же самое. — Черт возьми, — вмешался Лучо, его кулаки все еще были сжаты. — Она рассказала про детский сад и про то, что мы были влюблены с детства и что я у нее был первым и единственным… — Блин, и мне тоже, — уныло признался Хота. — Все один в один: что ходила со мной в детский сад на Дасампарадас… что поменяла имя ради меня и что в последний день подарила мне рисунок, прежде чем взрослые разлучили нас, увидев наши отношения… — Вот дерьмо, — пробормотал Асьер, подтверждая четвертую версию той же сказки. Это было слишком для Лучо и его надежд. Ему все еще был нужен виновник. Поэтому он снова ударил Унаи в ту же щеку, правую, которая на этот раз лопнула от удара и начала кровоточить. — Это ты, это всегда был ты! — крикнул он Унаи. — Из всех четверых ты стал ей ближе других, разве нет? Остальное было игрой. — Асьер, уведи его, — попросил Унаи, дрожа с головы до пят. — Ты должен забрать его сейчас же. Асьер сразу все понял и потащил друга обратно в сторону Эррерии. — Пойдем, выпьем по последней, — пообещал он. Предложение было настолько неожиданным, что Лучо позволил себя увести, и они вдвоем зашагали прочь от опасности, которую представлял собой в этот момент Унаи. Хота остался стоять на том же месте — ему тоже хотелось выпить последнюю кружку пива или чего-нибудь еще. Но плачевное состояние друга значило для него больше, чем жажда хоть как-то забыться. Он подошел к Унаи, взял его за длинную ручищу и подвел к фонтану. — Почему ты так себя вел, Унаи? Почему ты не врезал Лучо? — спросил Хота. Унаи сунул голову в Утиный фонтан, чтобы смыть кровь и остудить шишку, которая постепенно раздувала его щеку. «Потому что я его убил бы, — подумал Унаи. — И это был бы не первый раз, когда кто-то гибнет по моей вине». 58. Сорняк 15 января 2017 года, воскресенье Только спустя много лет я понял причины, по которым Аннабель Ли желала, чтобы ее заставали при каждом соитии, которое она практиковала с каждым из нас. Ее называли Сорняком, призналась она мне однажды. Такой Аннабель была для всех четверых. Сорной травой, которой мы позволили вырасти среди нашей беспечной юности. Она означала конец невинности. Конец детства. Аннабель была не человеком, а каким-то иным существом, одним из символических персонажей ее комиксов: дряхлая старуха, разодетая, как юная девушка, а на самом деле Старуха с косой; бородатый старик, в котором скрывается Ментор, учитель Одиссея; почтальон, исполняющий роль Герольда; юный новобранец, который беспрекословно подчиняется приказам и воплощает собой Солдата… И вот двадцать четыре года спустя, когда наши кое-как зализанные раны почти не давали о себе знать, Аннабель вернулась, чтобы напомнить, что они так никогда и не зарубцевались. Что одного ее имени, как древнего заклинания, было достаточно, чтобы грозные чары снова вторглись в нашу жизнь и утопили нашу компанию, которую мы считали непотопляемой. 59. Больничная часовня 16 января 2017 года, понедельник Я остался в Кантабрии на все выходные. Не хотелось возвращаться ни в ледяную Виторию, ни в мою ледяную квартиру, ни тем более к моим ледяным личным обстоятельствам. Мне шли на пользу морской воздух и загородный дом, который я арендовал в Сомокуэвасе, посреди Коста-Кебрада. Моя спальня выходила на заднюю лужайку, и когда я просыпался, передо мной высились скалы, которые я долгие годы так ненавидел. Но я заставлял себя на них смотреть, наблюдал часами за натиском волн, пока не привык к их извечному монотонному ритму. И впервые за десятилетия наступил момент, когда дурная совесть в виде узла, стягивающего мое сердце, перестала мне досаждать. Я больше не барахтался в открытом море, преданный целиком на его милость. Отныне я был взрослым и, лежа в постели, лениво наблюдал чудесный зимний рассвет. Я прогулялся по скалам, вернулся на пляж Портио напротив утеса Мансано, где некогда погибла Мариан Мартинес, и попытался простить себя за то, что не обладал сверхспособностями и не спас ее, потому что был всего лишь шестнадцатилетним мальчиком, швыряемым волнами. Наконец-то настало мое примирение с Кантабрией. После показаний сына доктора Осорио в мою голову закралась догадка, альтернативная докладу, представленному нам Саулем Товаром. А что, если Ребекка… Дедушка всегда говорил, что все правильные вопросы начинаются с «а что, если». Я частенько использовал на практике его сократический метод, и мне не нравилось, куда теперь устремились мои выводы. Точнее, не нравилось то, что они подразумевали. То, что за ними следовало. Этот праздный уикенд не прошел впустую. Я решил воспользоваться своим пребыванием в Кантабрии и разработал хитрую стратегию, чтобы не возвращаться в Виторию с пустыми руками. * * * В понедельник я первым делом отправился в больницу Вальдесилья. За стойкой регистрации сидела женщина, с которой я общался во время предыдущего визита. Я обратил к ней свою самую очаровательную улыбку и начал уверенным тоном: — Не могли бы вы прямо сейчас же позвонить доктору Осорио и вызвать его в часовню? Это срочно. — Конечно, сейчас позвоню в его кабинет, — ответила она с ответной улыбкой. Затем я поднялся в отделение эндокринологии и подошел к стойке, из-за которой на меня рассеянно смотрел молодой парень. — Можете пригласить доктора Товар в часовню? Это срочно. Я сделал скорбную физиономию безутешного родственника — человеку с таким печальным лицом никто не может отказать в одолжении. — Сейчас же ей сообщу. — Спасибо. Безмерно вам благодарен, — ответил я и исчез в коридоре, всем своим видом изображая несуществующее горе. Как только медбрат потерял меня из виду, я направился к аварийному выходу и полетел вниз по лестнице с такой скоростью, будто больница была объята пламенем. Через несколько минут в дверях пустой часовни появилась Сара Товар. Обнаружив внутри психиатра, она вздрогнула и резко остановилась.