— Как скажешь, босс. Мы последовали за Эсти в дедушкин огород. Она велела нам встать под огромным грушевым деревом, чей возраст насчитывал много десятилетий, если не сотню лет. Когда я был маленьким, это дерево уже было огромным, а ветви его были достаточно толсты и крепки, чтобы кого-нибудь на них подвесить. — Итак, представь: я стреляю в тебя из «Тейзера», ты падаешь, — сказала Эсти. — Твои мышцы в течение нескольких минут не реагируют. Центральная нервная система на нуле, ты полностью в моей власти… Короче, ложись на землю. — Это точно нужно? — Помни, сейчас ты в моем полном распоряжении. Если забудешь про это, тест не сработает. Я улегся между двумя грядками лука-порея. Эсти обмотала мне лодыжки веревкой и крепко стянула умелой рукой. Мне не нравилось чувствовать себя обездвиженным — это напоминало о том, что когда-то проделал со мной Нанчо, а я не хотел вспоминать про него. — Так, теперь я тебя переверну и свяжу руки за спиной; защищаться ты все равно не сможешь. Эстибалис крутанула меня так резко, что от неожиданности я проглотил комок земли. Глянул поверх листьев цветной капусты и увидел, что дед хихикает, любуясь этой сценой. — Я уже столько всего знаю, что и сам, того и гляди, стану полицейским, — заметил он, улыбаясь. — Только без крови, — взмолился я. — Итак, эмпирическая демонстрация: используя ветку дерева в качестве опоры, каждый может поднять в воздух тело тяжелее своего собственного. В итоге человек полулегкого веса заставляет левитировать Кракена, — заявила Эстибалис, перебрасывая веревку через самую прочную ветку грушевого дерева, ту самую, на которую я в детстве забирался сотни раз и всегда пачкал себе руки липкой смолой, сочившейся из ее заскорузлых узлов. Затем отошла от дерева и начала поднимать меня в воздух, без особых усилий натягивая веревку. — Если затошнит или закружится голова, скажи немедленно — не хочу что-нибудь тебе повредить, — крикнула она, сосредоточившись на том, чтобы удерживать веревку. Я повис вниз головой, и все поменялось местами. Мир перевернулся с ног на голову: синеватая сьерра оказалась на высоте моей головы, а ноги уткнулись в небо с облаками. У меня возникло странное ощущение: перспектива изменилась. Может быть, это был намек на то, что настало время взглянуть на дело иначе? — Доказательство налицо! — торжествующе провозгласила Эстибалис. — Так, а теперь опусти меня на землю! Понежнее, понежнее, — умолял я. Я не рассчитывал на побочный эффект, произведенный кровью, прихлынувшей в мозг под действием силы тяжести: щеки нагрелись, что-то неприятное давило в то место, куда когда-то попала пуля. Похоже, мои мольбы не донеслись до ушей Эсти или же законы физики оказались сильнее ее, но, так или иначе, ей не удавалось спустить мое тело на землю более-менее плавно. Веревка за что-то зацепилась, Эсти отпустила свой конец, и я врезался головой в лук-порей. — Сынок, ничего себе приземление… Сегодняшний ужин явно не пошел тебе впрок, — сказал дед, бросившись мне на помощь и не зная, обратить все это в шутку или волноваться всерьез. — Ты в порядке? — Все хорошо, дедушка. Ничего страшного. Эсти свернула веревку и протянула деду; на лице ее сияло победное выражение. — Итак, мы доказали, что я могу без особого труда поднять в воздух предмет, чьи размеры превосходят мои в три раза. Убийцей запросто могла быть женщина. Забудь теорию о трех горцах в капюшонах. «Тейзер» обеспечивает победу в ближнем бою, рычаг компенсирует разницу в габаритах, и к тому времени, когда убийца погружает голову жертвы в котел с водой или что она там сделала с Хотой, жертва полностью обезврежена и ей не требуется применять силу. Кельты наверняка этого не знали. Дед, как обычно, сдержанный, взял протянутую Эстибалис смотанную веревку и тихо исчез на лестнице, высеченной прямо в каменистой почве огорода. Он всегда говорил, что так и уйдет: тихо и незаметно. Я знал, что это ложь, что он никогда не уйдет, но никто не осмеливался перечить деду. — Думаю, Ребекка отправилась к Аннабель, когда узнала, что та беременна. Они подружились, вместе поднялись в горы, где Ребекка выпытала у жертвы информацию о том, кто был отцом, а затем убила Хоту. В субботу вечером, когда он был навеселе, его несложно было уговорить проводить домой девушку, — сказала Эстибалис. «Тогда мне следует сменить профиль убийцы, — подумал я, убежденный неопровержимыми доводами моей напарницы. — Исключить гипотезу, что в убийстве непременно участвовал мужчина или мужчины, и смириться с тем, что, скорее всего, Ану Белен и Хоту убила Ребекка или женщина, за которую она себя выдает». Но как сорвать маску с человека, который носит ее годами? 52. Дворец графа Сан-Диего 19 июля 1992 года, воскресенье Последний удар прибоя отбросил его на несколько метров к утесу Мансано. Одной рукой Унаи изо всех сил вцепился в тело девушки, другой греб, потихоньку двигаясь вперед, — и наконец добрался до утеса. Притянул к себе неподвижное тело Мариан и только тут заметил, что девушка мертва или без сознания. А еще с неожиданной ясностью понял, что не выберется оттуда живым без посторонней помощи. У него не оставалось сил, чтобы выплыть на берег, да еще толкая перед собой такой тяжелый груз… … а буря не прекращалась. Унаи крепко обнял Мариан. Это объятие, означавшее одновременно жизнь и смерть, очень отличалось от тех прикосновений, которыми он обменивался с Аннабель Ли всего несколько минут назад и которые по сравнению с ними казались вялыми, необязательными, прозаичными. Обретя достаточное равновесие, чтобы позволить себе поднять голову, он увидел, что компания на берегу насчитывает теперь всего троих человек. Унаи надеялся, страстно надеялся, что Сауль и Аннабель бросились за помощью. И да, помощь действительно пришла. Правда, как говорят, через сорок минут. К тому времени руки Унаи уже не могли хвататься за острые камни утеса и удерживать холодное тело Мариан. * * * Они пробыли в палате интенсивной терапии несколько часов, после чего Мариан отвезли в морг. Унаи настоял, чтобы деду ничего не говорили. Ему перевязали руки, а друзья навестили его в палате. Никто из четверых не осмеливался взглянуть друг другу в глаза. Они были слишком подавлены. Лучо пытался пошутить, пробормотав что-то насчет Кракена и мумии, но шутка повисла в воздухе. Через какое-то время они молча ушли, беспомощные и неуклюжие. — Они сказали, что ты можешь одеться. Мы уезжаем. Сауль заедет за тобой с Аннабель. Привезут сухую одежду, — сказал Хота шепотом, словно на мессе. Унаи догадался, что он прикончил запасы красного вина, остававшиеся в доме и предназначенные для запланированного калимочо, который так и не состоялся, потому что денег на «кока-колу» у них не осталось. «Ну конечно, Хота, день как раз подходящий, зачем в чем-то себе отказывать?» — в ярости подумал Унаи. Но в голове его извергался вулкан, и он не был готов подкалывать того, кто всего три недели назад был его лучшим другом детства. Ребята вышли гуськом, кроткие и молчаливые, и, лежа на узкой кровати, Унаи ждал следующего визита. — Врачи сказали, что Мариан получила серьезную травму и умерла еще при падении от удара головой. Она не утонула, — сообщил Сауль Товар, усаживаясь у подножия кровати. — Я всего лишь пытаюсь сказать, что ты ничего не мог для нее сделать. Она была уже мертва. Такое часто бывает с людьми, сорвавшимися с обрыва. Унаи слушал эти сухие фразы, однозначные, как приговор. В тот день он так и не заставил себя взглянуть Саулю в глаза. Профессор почувствовал раздражение юноши. — Не все наделены такими героическими качествами, как ты. Тебе бы стать полицейским… Но зря ты дуешься на остальных, они имеют право быть слабаками. Его ручища сжала лодыжку Унаи, словно железный обруч. Этот жест означал сочувствие и симпатию, но для Унаи он был явно лишним. Совершенно лишним. — А ты? — только и спросил он. — А у меня тринадцатилетняя дочь. Я думал только о ней. Я не имею права оставить ее одну в мире, где-нибудь в приемной семье. Унаи покраснел до ушей. — Прости, я слишком сурово тебя судил… — И имеешь на это полное право, — ответил Сауль чересчур резко — должно быть, слишком устал от событий этого страшного дня. — Давай, одевайся. Он выложил на кровать перемену белья, джинсы и футболку, которая едва на него налезла. «Ладно, — подумал Унаи. — Главное — выбраться отсюда и содрать все эти пластыри». Пока он одевался, профессор смотрел на него пристально, без слов. В этот момент вошла Аннабель, которая нисколько не смутилась, потому что и так уже видела все, что можно было увидеть. — Оставлю вас наедине, только давайте побыстрее, — сказал Сауль, собираясь выйти за дверь. — Вам нужно успеть на обратный поезд в Виторию, у нас мало времени. Они остались одни, новоявленные любовники, и оба молчали, не зная, что сказать. — Ты едва все не испортил, — наконец произнесла она. — Что? — спросил Унаи, не понимая.