— Есть. Я… — ответила она слабым голосом. У нее не было сил откликнуться громче. Девушка вошла. Ребекка узнала ее — это была Мариан, студентка третьего курса исторического факультета, ездившая в лагерь в предыдущие годы. Немного мужиковатая, крупная, неуклюжая; парни не обращали на нее ни малейшего внимания, как и на Ребекку. Мозг каталогизатора, который Ребекка унаследовала от отца, мигом отметил, что девушке не хватает темперамента, она слишком туповата и импульсивна. — Кто «я»? — удивленно спросила Мариан, входя в спальню. — Я — Ребекка, дочь профессора Сауля, — отозвалась Ребекка, не отрывая взгляд от своего розового рюкзака «Хэлло Китти!». — Чего ты спряталась? Мы все едем на пляж. Давай я отвезу тебя на своей машине. Не знаю, как это твой отец забыл о тебе и оставил одну… Я все собрала, и он дал мне ключи от дома. Давай, вылезай, — сказала великанша, потянув Ребекку за руку. — Нет, нет, я никуда не пойду, — пробормотала та, свернувшись в спальном мешке, как куколка бабочки. Обе посмотрели друг на друга. Мариан в мешковатой красной футболке с эмблемой барселонской Олимпиады. И Ребекка, которая ни за что на свете не вылезла бы из этого гнезда, набитого утиными перьями. — Эй, с тобой что-то не так? — Все в порядке… — сказала девочка, но голос ее был едва слышен, и прозвучало ровно наоборот. Добрая Мариан уселась на матрас рядом с мешком Ребекки. Ей нравились маленькие девочки; дома у нее была младшая сестра, которой она одна и занималась. «У меня дар находить с ними общий язык», — с гордостью подумала она. И вкрадчиво, слово за слово, ей удалось вытащить из девочки, что же все-таки произошло… Через двадцать минут Мариан вышла из корпуса, красная, как плащ тореадора. Такое иногда с ней случалось, когда она была чем-то расстроена: она становилась похожа на бешеного бизона из пещеры Альтамира[42], которого никому не было под силу остановить. Но то, что рассказала ей бедняжка Ребекка… нет, до нее долетали слухи в универе, сплетни о Синей Бороде, о его жене, о сестре. Случалось, Мариан могла витать в облаках целую лекцию, зато в коридорах у нее всегда были ушки на макушке. Она попросила девочку остаться в спальне и заперла дом на ключ. Затем ее ветхий «Форд Фиеста» сорвался с места и что было сил понесся к Коста-Кебрада. * * * Унаи старался прийти в себя, сидя возле моря. Перед ним возвышались три утеса, их причудливые формы напоминали арки и колонны. Утес Майор, старший; Утес Менор, младший; и Утес Мансано, яблоневое дерево, наклоненное ветром наподобие бонсая. Ребята о чем-то беспечно болтали в нескольких метрах от него. Ему не пришлось отказываться от приглашения к ним присоединиться — никто не сказал ему: «Эй, Унаи, иди к нам». Он представлял, как они злятся на него за вчерашнюю ночь. И он их понимал… Еще бы, конечно, понимал. Он тоже все это уже пережил, когда Хота и Асьер… Он стеснялся смотреть ребятам в глаза после того, как они застукали их в автобусе. Ну и ладно. Унаи был уверен, что они не станут дуться на него слишком долго. Да, он собирался поговорить с Хотой, он дорожил их дружбой и хотел быть уверен, что между ними все в порядке. Что же касается Аннабель… Она отказалась от их приглашения спуститься на пляж Портио и побыть в их компании. Над берегом висел удушливый зной, откуда ни возьмись, появились серые, тяжелые тучи. Небо вот-вот разорвет летняя гроза, и не обязательно быть дедушкой Унаи, чтобы это предвидеть. Краем глаза Унаи увидел одну из старших студенток, почти такую же высокую и крепкую, как он сам. Решительным шагом та направлялась к скалистому берегу недалеко от пляжа Арния, куда отправился Сауль, удалившись от всех. Скорее всего, он устал от такого количества подростков и нуждался в передышке. Но в следующий миг Унаи забыл и про Сауля, и про студентку, потому что между его ног, уперевшись головой ему в грудь, уселась Аннабель Ли. Как будто это она принесла с собой бурю: как раз в этот миг где-то в далеком краю неба грянул гром, и девушка вторила ему эхом. — Я принесла тебе рисунок, — проговорила она своим морским, водянистым голосом. И протянула ему листок, вырванный из блокнота на пружинке, на котором изображалась могила на берегу и двое любовников, сидящих на скале и напоминавших ее и Унаи. Он взял листок у нее из рук, словно скрижали завета; с изумлением и с внезапным чувством ответственности, как будто перед ним явилось божественное откровение. — Я сохраню его… — только и сказал он. — Пообещай, что никогда, никогда его не выбросишь. По крайней мере, пока я жива, — торжественно пробормотала Аннабель ему в ухо. «В таких условиях это вряд ли выполнимо», — подумал Унаи. Упали первые капли — крупные, горячие — очень горячие — и тяжелые. — Обещаю, — ответил он, помимо прочего зная, что это единственный ответ, который устроит Аннабель Ли. Девушка с досадой посмотрела на тучи и усиливающийся дождь, как будто они испортили сцену, которую она так тщательно спланировала. Затем взяла рисунок из рук Кракена и спрятала от дождя между твердыми обложками своего блокнота. — Пойдем? — предложил Унаи. — Мне дождь не мешает, я его люблю, тем более летний. Но, если хочешь, уйдем отсюда. — Зачем? Это похоже на сцену из «Грозового перевала». Давай останемся, — решила Аннабель. — Все время думаю о том, что будет завтра, в понедельник, когда мы вернемся в Виторию. Мы с тобой еще увидимся? — выдавил он из себя. «Ты забудешь всех нас и вернешься к своим байкерам?» — подумал он. — Конечно, мы будем вместе, — ответила она немного обиженно. — Я же говорила: мы с тобой вместе с детского сада. Это только начало; в Витории мы будем неразлучны. Унаи не удержался и с облегчением ее обнял. Они промокли; с темной челки Аннабель падали капли, стекая по лицу. — Я боялся… я боялся, что буду еще одним парнем из лагеря. — Это потому, что ты мне не веришь, — пробормотала Аннабель, глядя на море, не отталкивая Унаи, но и не отвечая на объятие. Он тоже расслабился, глядя на горизонт. И вдруг увидел ее. Красную точку в море. Унаи вскочил. Аннабель заворчала: ей не нравилось, что он так резко прервал кульминацию. — Ты это видела? — Что — «это»? — сухо ответила она, мокрая насквозь. — Красный мешок или очень большой буй! Какой-то предмет в волнах… — взволнованно закричал Унаи, всматриваясь в белую пену, вынесенную на берег штормовыми волнами. — Я ничего не вижу, — ответила Аннабель, но Унаи понял, что она и не взглянула. Он побежал в том направлении, где исчезла студентка-историк. — Сауль! Сауль! Ты видел? Что-то случилось? — крикнул он, взбираясь на кручу. Земля таила в себе опасность — первые капли дождя промочили лишь верхний слой, и трава была скользкой. Дождь, поначалу казавшийся легкой моросью, вскоре превратился в ливень, море волновалось, и Унаи немного замедлил бег, чтобы снова осмотреть побережье. И снова увидел этот предмет. Кровь застыла у него в жилах, когда он понял, что это такое: тело студентки в красной футболке покачивалось среди волн рядом с одним из утесов. Иногда выныривало на поверхность, иногда вновь исчезало в пене. На крики Унаи прибежал Сауль; лицо его было перекошено. — Мариан сорвалась со скалы! — крикнул директор, остановившись в нескольких метрах от Унаи. — Ее сдуло порывом ветра, и она упала. Пока падала в море, несколько раз ударилась о камни, и я не знаю, жива она или мертва. Бежим в дом; я вызову «Скорую», они должны отправить спасательную команду. — Они не успеют, Сауль! Спасатели не успеют вовремя. Надо действовать самим! — крикнул Унаи. Сауль что-то пробормотал в ответ, однако не очень уверенно. Унаи бросился вниз, туда, где стояли ребята. Асьер, Лучо и Хота равнодушно смотрели, как он бежит к ним; следом бежал Сауль и чуть в отдалении Аннабель, больше занятая своим блокнотом, нежели происходящим вокруг. — Мариан упала в воду! Выстроимся все вместе цепочкой! Она всего в нескольких метрах от берега! — крикнул Унаи. Трое друзей обернулись и последовали за ним по камням, пока не оказались перед утесом, о который снова и снова билось терзаемое волнами тело в красной футболке. Но вот она шевельнулась, подняла руку, словно пытаясь плыть, чтобы найти убежище позади каменного исполина. Это обнадежило Унаи; он снял тяжелые горные ботинки и первым бросился в море. Удар о воду оказался сильнее, чем он ожидал. Море в тот день было почти твердым; кипящая пена захлестнула его с головой, и он пробыл под ней дольше, чем следовало. Ему удалось вынырнуть на поверхность и глотнуть воздуха. Он собрался с силами, наметил себе цель — красную майку метрах в пятнадцати по прямой — и сделал несколько мощных гребков. Впервые в жизни он был рад, что заслужил прозвище Кракен. «Если эти лапищи помогут спасти чью-то жизнь, пусть Лучо ржет сколько угодно, пусть только так меня и называет», — подумал он остро нуждавшимся в кислороде мозгом. И тут же вспомнил о Лучо: «Где он?» Лучо должен был стоять всего в нескольких метрах от него в живой человеческой цепи, соединяющей море с твердой землей. Унаи повернул голову в сторону берега, борясь с очередной волной. Он чувствовал, что слабеет. Волны несли его неведомо куда, еще удар — и он окажется возле Мариан; однако он не был уверен, что ему самому не понадобится помощь, чтобы вернуться на берег.