— Тебе правда не холодно? — забеспокоился Герман. Беатрис улыбнулась. — У меня всегда имелись лишние килограммы: я была полненькой девочкой и очень пухлым подростком. Думаю, лишний вес дает определенные преимущества; во всяком случае, я не мерзлячка, — заметила она и снова улыбнулась. Я наблюдал за ними молча. Как мило… Прямо передо мной робко рождалась взаимная симпатия. Сомнения и неуверенность Германа, маска профессионализма моего логопеда — все это осталось в мусорном ведре вместе с зонтиком, сломанным бурей. Зато были феромоны, способные пробудить либидо даже у серого волка, самого верного животного, способного прожить всю свою взрослую жизнь с одним и тем же партнером. Такое у меня складывалось впечатление, когда я смотрел на Германа и Беатрис. Брат не закрывал рта ни на секунду — он превратился в настоящий словесный вулкан, Беатрис слушала его с улыбкой и смотрела на него так, как будто само небо послало ей Германа. Я проводил их до входа в «Усокари» и простился, приведя в качестве извинения какой-то предлог, который не мог бы опровергнуть ни один из них двоих. Несмотря на то что он попахивал благонамеренной ложью, они попрощались со мной с обещаниями «в другой день посидеть где-нибудь втроем», после чего я их оставил в маленьком раю. Они его заслужили, они оба были этого достойны. Всего лишь потому, что были хорошими людьми. Я шел по улице Дато — пустой, мокрой, без единой человеческой души. Только бронзовый Путник приветствовал меня со своей трехметровой высоты. Из-за дождя температура упала еще сильнее, и люди предпочитали сидеть дома, делать уроки с детьми, тупить перед телевизором, готовить ужин… иначе говоря, заниматься своей жизнью. Я переходил улицу перед памятником Битвы при Витории, направляясь к своему дому, как вдруг вспомнил, что так и не позвонил Гектору дель Кастильо, и достал из кармана новый телефон с номером, который дала мне Милан. Чтобы отличить его от старого мобильного, я установил в него мелодию с «Love me again» Джона Ньюмана. Знаю, подсознание иногда принимает решения вместо меня. Я просмотрел телефонную книгу и набрал номер Гектора. Не хотелось, чтобы Голден отследила этот звонок. — Гектор, это Унаи Лопес де Айяла. У меня новый мобильный. — Инспектор, как я рад быть свидетелем ваших речевых успехов, — откликнулся приветливый спокойный голос. — Знаю, — я улыбнулся. — Могу я задать вам вопрос? — Да, конечно. Я рассказал ему коротко, с грамматикой маленького ребенка, о пруде Барбакана. Я понимал, что следовало бы рассказать Гектору о появлении нового трупа, однако не стоило сообщать столько подробностей. — Только один вопрос: нет ли там еще одного алтаря? — спросил я. — Вы совершенно правы: алтарь действительно есть, и посвящен он трем Матрам. Был обнаружен в стене в одном из огородов за пределами Лагуардии. Я лишь хочу сказать, что это еще одно место, связанное с культом воды как оплодотворяющего начала, а также с обрядами и жертвами Матрам. Вы не рассказали мне об обстоятельствах вашей последней находки, но, опережая вас, замечу, что это идеальное место для совершения обряда, подобного кельтской Тройной Смерти. Это как-то связано с вашим расследованием, инспектор Айяла? Я вздохнул; мне не хотелось, чтобы это было связано с моим расследованием. Не хотелось новых водных обрядов. Я предпочел бы личный мотив, одно-единственное убийство, а не цепочку убийств, только что наметившуюся и далекую от завершения. — Да… связано, — сказал я наконец, открывая дверь дома свободной рукой. — Большое спасибо, Гектор. — Все, что пожелаете, инспектор Айяла. Меня это беспокоит так же сильно, как и вас. Я уверен, что смогу помочь, хотя надеюсь, что в будущем подобная помощь не понадобится. Берегите себя, инспектор. — И историк повесил трубку. Я поднялся к себе и приступил к новой серии упражнений, заданных мне логопедом. Это были карты Нардила со все более длинными фразами: «Девочка спускается по лестнице, мальчики играют с девочкой, девочка рисует большую белую Луну…» Именно в этот момент на мой новый телефонный номер позвонила Эстибалис. — У меня несколько новостей насчет нашего расследования, Унаи. И новости эти прямиком из Кантабрии. Сядь, если стоишь, — выпалила напарница с немыслимой скоростью. — Хорошо… говори, — ответил я. Снял влажноватый свитер, надел домашнюю толстовку, подошел к окну и прильнул лбом к стеклу, не сводя глаз с белых балконов напротив. — Милан разыскала сестру Сауля Товара; она работает в больнице Вальдесилья, занимает руководящую должность и, видимо, неприкасаема. Я бы хотела, чтобы мы нанесли ей визит без предупреждения, как и Саулю. Понятия не имею, какие у них отношения в настоящее время. Родители умерли, когда оба были еще детьми. Сара Товар на четыре года старше и была опекуном Сауля до его совершеннолетия; они и потом жили вместе, пока он не женился. Одинока, детей нет. Мужчин у нее тоже не было; она вообще похожа на монахиню. Состоит в дюжине религиозных ассоциаций, помогающих странам Третьего мира. Святая душа, так о ней все говорят. — Почему… почему Сауль? Эстибалис понимала меня с полуслова: я хотел знать, почему она так упорно расследует линию Сауля, когда подозреваемые имелись и ближе, в Витории; для начала хорошо было бы потрясти Асьера и Голден Герл. Оба должны были многое нам объяснить, и оба выглядели крайне подозрительно. Мы продвинулись бы, занявшись этими двумя. — Почему Сауль? Так вот, вторая часть: Милан обнаружила факт, который мы упустили… это не тетка, а настоящее сокровище, у нас в команде киборг! — Эсти… «Давай же, Эстибалис, говори», — хотел скомандовать я, вне себя от нетерпения. — Не знаю, помнишь ли ты дело о юных самоубийцах. В этом году у нас три самоубийства при странных обстоятельствах в разных горах Кантабрийского карниза. Так вот, в сентябре девушка двадцати трех лет, жительница Сантандера, покончила с собой на горе До́бра в Кантабрии. — Как … как она себя убила? — В том-то и дело. Каждая смерть выглядит загадочно. Подростки или молодые люди, некоторые из них застенчивы и имеют проблемы с социализацией, домоседы, но в прошлом не совершавшие каких-либо насильственных действий и не подсаженные на наркотики. В один прекрасный день уходят из дома в чем были, залезают на ближайшую гору, снимают одежду, ночуют на этой горе и к утру умирают от переохлаждения. Такое впечатление, что так у них и задумано: умереть от холода. Очень необычный акт агрессии по отношению к себе. Предпочитают замерзнуть за несколько часов, чем перерезать вены, наесться таблеток или спрыгнуть в пропасть. С точки зрения виктимологии, все это люди, боящиеся крови, мирные, почти трусливые, несмотря на мужество, которое требуется, чтобы продержаться так много часов на темной горе под открытым небом. — Так кто эта девушка? Касательно самоубийств все было ясно, но я не понимал, какое отношение имеют эти жертвы к Саулю. — Жертва — Химена Товар, Унаи. Молодая девушка, тоже якобы дочь Сауля Товара. Ребекка Товар — не единственная дочь, которую потерял твой препод. «Неужели?» — подумал я, но не смог выразить вслух свое замешательство. Неужели у Сауля была еще одна дочь? Я знал только Ребекку. Сауль ни словом не упомянул еще одну погибшую, когда мы беседовали с ним у него в кабинете. Итак, отец потерял двух дочерей, погибших при столь трагичных обстоятельствах… А я об этом понятия не имел. Я не знал, сочувствовать ли Саулю или заподозрить, что вокруг него происходит слишком много драм, которые разрушают статистику о несчастьях, переживаемых человеком в среднем в течение жизни. Так или иначе, меня снова ждало путешествие в страну кантабров. 30. Крест Горбеа 10 декабря 2016 года, суббота Рано утром молодая женщина отправилась к горбейскому кресту. Темнота ее не пугала — она отлично знала дорогу. Это ненадолго, она лишь навестит брата. Женщина всегда носила его с собой под одеждой — серебряный эгузкилор согревал ей грудь, — но в ту субботу ей хотелось пообщаться с ним лично. У нее не было другого способа выпустить пар. Альба для этого не годилась. Не для этого разговора. Она с ума сходила от беспокойства с тех пор, как у той впервые случился приступ судорог, и впервые ревновала. А ревность — это такая штука, которую она еще лет сто назад научилась держать под контролем. И гордилась этим. Ей удалось контролировать ее с Паулой, а Альба подходила Кракену больше, чем Паула. Более зрелая, более женственная, более цельная. Она надежнее защитит его от самого себя и его навязчивых идей. «Почему ты ждешь ребенка именно сейчас, простофиля? Ты еще не поняла, что речь идет о ритуале? Что умирают те, кто не готов стать родителями?» — мысленно упрекала она Альбу. Как, интересно, циничная Аннабель, эта холодная баба, собиралась воспитывать ребенка? Или Хота… Эсти знала, на что способен алкоголик, когда у него рождаются дети. Чего уж говорить о Ребекке; брат рассказал ей, на что намекал Лучо… Унаи признал ребенка с ходу. Мол, девочка от него, и нет никаких сомнений… На что он рассчитывает? Обвести вокруг пальца целый город этим вынужденным объяснением? Эстибалис сказала ей: «Я рада за вас обоих». Сказала в утешение. И она действительно рада. Разумеется! Она хотела семью для Унаи. Она уже прошла через это, когда они с Паулой, отчаявшись, что полоска так и не окрасилась в синий цвет, записались на прием к гинекологу, занимающемуся бесплодием. И с этим Эстибалис смирилась. Но только не сейчас, ради бога, не сейчас… Машину она оставила на парковке в Муруа и через некоторое время, измученная и разгневанная, уже стояла у подножия Креста Горбеа. Там она видела своего брата в последний раз, касалась его пепла, наблюдала, как он летит по воздуху, исчезает, сливается с вершинами гор… — Я знаю, что Унаи тебе не нравился, и теперь ты скажешь, что он держит меня за мазохистку и идиотку, но ты же сам знаешь, насколько несознательны люди… Эстибалис выслушала едкий ответ Энеко. — Слушай, я пришла сюда не для того, чтобы ты меня отчитывал. Дух ее мертвого брата сегодня был не в духе. — Если ты продолжишь психовать, останешься здесь один на ледяном ветру. Энеко сменил тему, но веселее их разговор от этого не стал. — Папе плохо, как всегда. Хуже некуда. Более взвинченный, более агрессивный, больше таблеток. Не спрашивай меня, ты и сам знаешь. Эстибалис достала бутерброд с вырезкой, приготовленный накануне вечером, села, прислонившись спиной к подножию креста, и откусила кусок. — Энеко, я хочу помогать другим детям вроде нас с тобой. Чтобы с ними не случилось… ну, ты меня понимаешь. Чтобы с ними не случилось того, что случилось с нами. Альба хочет заняться этим вплотную. Думаю, каждый рождается для чего-то особенного, чего-то, что задевает его за живое, и он просто обязан этим заниматься. Ты вытащил меня из ада благодаря своим снадобьям. Я тоже так хочу — быть человеком, способным вытащить кого-то из ада, но по-другому: давая силы. Не знаю, понимаешь ли ты меня. Для тебя это наверняка чушь… Эй, не смотри на меня с таким скепсисом, я больше ничего тебе не скажу. Но все было без толку. Был ли тому виной неудачно выбранный день, или ветер, или отрицательные ионы, но, как ни билась Эстибалис, ей не удавалось, как прежде, пообщаться со своим братом. Разочарованная, она поцеловала Крест Горбеа и отправилась вниз. В двадцати пяти километрах к югу, на Алавесской равнине, Витория еще не проснулась. 31. Игра в повешенного