15 декабря 2016 года, четверг В «Твиттере» слухи поползли тем же утром. Кто-то распустил язык и принялся болтать о повешенных и туннеле Сан-Адриан. Кто-то другой связал этот случай с происшедшим у пруда Барбакана. К тому времени, когда мы отследили первый твит и подумали о том, не обвинить его владельца в разглашении тайны следствия, тысячи пользователей судачили об одном и том же, и мы не могли требовать закрытия всех аккаунтов. Это была непосильная задача. Полномасштабный эффект бабочки. Кто был первый? Нерея, Лучо, друг или родственник горцев из Араи, пенсионерка из Лагуардии, которая жила напротив Барбаканы и шпионила за нами из-за занавески? Может, Нерея разболтала сестре? «Никому не говори» поползло по цепочке. Сестра все рассказала мужу. Тот, чтобы заработать очки в трудовом коллективе, поведал об этом нескольким доверенным коллегам в холле перед кофемашиной «Мерседес». «Никому не говори» повторялось, отменялось и клонировалось бесчисленное количество раз по спальням, барам и тротуарам Витории, пока кто-то особо несдержанный не запустил его по социальным сетям. Возможно, это был Лучо, который от беспомощности открыл аккаунт в сети «Синей птички» как юзер, внешне не имеющий к нему отношения. Возможно, он всего лишь страстно желал высказаться, встретив решительный отказ директора «Диарио Алавес» публиковать какие-либо сведения. По ночам мне не давал покоя вопрос: был ли заинтересован Лучо в распространении этой новости? Какова его степень вовлеченности? До какой степени он в курсе? Сколько он рассказал мне о смерти Аннабель и Хоты? Когда были прочитаны и проанализированы все хештеги, нам стало ясно, что никто из пользователей не знал, что жертвы были подвешены за ноги. Говорилось только о двух повешенных. Однако просочилась информация о том, что одна из жертв была беременна. Другим фактом, который разошелся по интернету, были места преступлений — Сан-Адриан и Барбакана, — поэтому коллективный разум, демонстрируя свою изобретательность, окрестил преступления «Игрой в повешенного». Для простой души, не любящей усложнять себе жизнь, существовала логическая последовательность двух убийств. А. Убийство в туннеле Сан-Адриан. Б. Убийство в Барбакане. Где подвесят следующую жертву? Каково будет историческое место, начинающееся на C? Только мы знали, что в Кантабрии имеется еще два места, годные для того, чтобы вписать их в алфавит. D — гора Добра, и F — Фонтибре. Но, как бы мы ни бились, на рассвете город проснется в страхе, мечтая, чтобы все это оказалось дурным сном, и новый заголовок упадет на него, как атомная бомба: «Убийца — безумец, который затеял с нами «Игру в повешенного». 32. Больница Вальдесилья 16 декабря 2016 года, пятница Открылся новый сезон охоты: люди стали злобно поглядывать на меня на улице. В пятницу, чтобы добраться до Лакуа, мне пришло в голову сесть на трамвай. Впервые в ту зиму. В трамвае беременные обнимали свои животы, машинально стремясь защитить их. Их спутники поглядывали на меня с угрюмой враждебностью. При виде меня какая-то дама нарочно заняла полтора сиденья, чтобы я не уселся рядом. Я предположил, что бедняжка вот-вот собирается стать бабушкой. Я снова стал знаковой фигурой всего подразделения, от которой требовали немедленных результатов, — но, не получая почти никакой поддержки со стороны судмедэкспертов, не имея понятия ни о мотивах, ни о личности убийцы и его связи с жертвами, едва ли я мог предупредить его следующий шаг. Меня взбодрил неожиданный звонок Гектора на старый мобильный, взломанный Голден Герл и Матусалемом. Услышав, что он вспомнил какой-то факт, который якобы может помочь в расследовании, я быстро перебил его: — Сегодня как раз собирался в Сантандер, заодно загляну к вам… — Эти двенадцать слов я произнес как можно старательнее. — И вы мне все расскажете. Затем я отправил ему сообщение с нового мобильного телефона, где указал время нашей встречи. Гектор, в свою очередь, прислал мне координаты своего дома в Сантандере. Подобную осмотрительность он объяснил своим беспокойством о том, что в МАК так часто является полиция. Два часа спустя мы с Эстибалис бродили по коридорам огромной сантандерской больницы Маркиза де Вальдесильи в поисках Сары Товар, сестры Сауля. Мы расспросили о ней на ресепшене, и, к нашему удивлению, рассеянная курносая девушка отправила нас в больничную часовню. — Проще найти ее там, чем в кабинете, — пояснила она, пожав плечами. Пару раз заблудившись в лабиринтах огромной больницы и вновь отыскав правильную дорогу, мы наконец добились успеха и вошли в пустую часовню со светлым полированным полом. Женщина в белом халате молилась, стоя на коленях у передней скамьи. У нее были длинные волосы, собранные в низкий пучок, и выглядела она немолодой. Я усомнился, что это сестра Сауля. Тем не менее мы подошли к скамье и незаметно расположились рядом. Прочитав надпись, вышитую на ее левом кармашке, Эстибалис протянула ей руку и шепотом представилась: — Инспектор Гауна из полицейского участка Витории. А это инспектор Айяла, старый знакомый вашего брата Сауля. Не могли бы вы уделить нам минутку, доктор Товар? Женщина вздрогнула. Казалось, у нее действительно была прямая связь с Богом, и в этот момент она как раз с ним беседовала, а на нас посмотрела как на демонов, которые явились прервать священный диалог. Сара Товар, высокая и худая, как пасхальная свеча, встала и протянула нам длинную руку с паучьими пальцами. Затем пригласила сесть рядом на скамью; создавалось впечатление, что, помимо дома Божьего, часовня была ее собственным домом. — Мы можем поговорить здесь. Думаю, это самое подходящее место во всей больнице. Брат уже предупредил меня, что вы расспрашивали его о моей племяннице. Что именно вы хотите от меня услышать? Кажется, в свое время я все рассказала инспекторам, которые вели это дело. Сара смотрела на нас с явной враждебностью. Пучок придавал резкости чертам ее лица, которое когда-то много лет назад наверняка было таким же незабываемо красивым, как у брата: смуглая брюнетка с иссиня-черными волосами, глаза зеленые, почти кошачьи, квадратный подбородок, с годами несколько поплывший. Одета как благородная вдова — вплоть до царственного жемчужного ожерелья. В ее манерах и внешности совершенно отсутствовала юношеская беззаботность, всегда отличавшая Сауля. Однако было очевидно, что их связывает не только общая фамилия, но и общие гены. В лицах и во всем облике явно проглядывало семейное сходство. Я уже проинструктировал Эстибалис, какие вопросы ей следует задать вместо меня, и напарница, предвидя, что доктор не будет с нами излишне церемониться, принялась энергично прощупывать почву. — Тогда вы уже знаете, что мы расследуем дело об исчезновении вашей племянницы, Ребекки Товар. — Убийство, — перебила она. — Это было убийство. Разве вы не видели фотографии Ребекки, висящей на дереве в Фонтибре? — Да, они есть в досье, но тело так и не нашли. — Это правда. Халтурщики… Но очевидно же, что девочка была мертва, когда ее фотографировали. Эстибалис вздохнула. Было очевидно, что обе женщины очень друг другу не понравились, и моя напарница старалась, чтобы возникшая между ними неприязнь не вынудила нас завершить разговор раньше времени. — Мы хотели бы расспросить вас о медицинской карте Ребекки. Ваш брат сказал, что девочка отставала в развитии и вы были ее лечащим эндокринологом. За несколько месяцев до исчезновения у нее брали кровь на анализ, и результат исключил возможность беременности. — Да, конечно, это было просто немыслимо. — Сара, мы знаем, что Ребекка была помещена в психиатрическую клинику при этой больнице. Не могли бы вы рассказать, каков был ее диагноз? Доктор Товар посмотрела на нас так, словно съела лимон. Сложила руки на груди, покачала головой. — Я не могу предоставить вам такую информацию, и вы оба это знаете. Это медицинские сведения, и касаются они несовершеннолетней. Я могу рассказать лишь то, что имеет отношение к моей специальности. В свое время ее собственный отец попросил меня передать результаты анализов в полицию, чтобы доказать, что девочка не могла забеременеть. Но это на будущее. В первую очередь судья должен подписать соответствующий ордер, а затем вы должны связаться с доктором Осорио, заведующим отделением детской психиатрии, который отвечал за Ребекку. Желаю удачи. Мы с Эсти обменялись быстрым взглядом: дохлый номер, надо следовать другим путем. — А еще мы хотели бы расспросить вас о самоубийстве другой вашей племянницы, Химены. Гримаса боли исказила обращенное к нам жесткое, холодное лицо. Такую боль невозможно подделать, невозможно изобразить. — Химена совершила смертный грех: никогда не прощу ей самоубийства. Она была хорошей девочкой, умненькой, одной из лучших учениц по истории. Безупречно нравственной. Ни разу не запятнала нашу семейную репутацию каким-нибудь парнем. — Но объясните мне одну вещь, — осторожно спросила Эстибалис, стараясь не упустить момент внезапной откровенности. — Сауль потерял Ребекку в девяносто третьем году; за два года до этого он овдовел, и вроде у него никого не было. Чья же тогда дочь Химена? — Как, вы не знаете? Химену удочерили. Брат с женой хотели подарить Ребекке брата или сестру; думали, что это пойдет ей на пользу, и, будучи людьми великодушными, решились на усыновление, чтобы принять в свою семью мальчика или девочку, которому не посчастливилось родиться в доме, полном любви, подобном их дому. Процесс усыновления в этой стране, тем более пару десятилетий назад, длился бесконечно. Брат и невестка прошли все собеседования, дома у них побывали комиссии, их признали дееспособными и включили в список на подбор. Овдовев, брат не собирался отказываться от начатого усыновления, хоть ему и пришлось бы взвалить на себя непосильную ношу, заботясь о неуравновешенной дочери. Его заявление об усыновлении по-прежнему было действительно. К тому времени от семьи остался только отец, однако брат продолжал соответствовать всем требованиям дееспособности: стабильное социально-экономическое положение, хорошее жилье, наличие свободного времени для занятий с ребенком — все оставалось как прежде… Химена явилась в его дом вскоре после смерти Ребекки, подобно благословению. Безупречная нравственность моего брата убедила судью, и Сауля не вычеркнули из списка приемных родителей, несмотря на то, что он овдовел. Так в опустевшей жизни моего брата появилась Химена, чудесная малышка. Он отдавал ей всю любовь и все время, которых Химена заслуживала. А она… ах, милая Химена! Не знаю, как пришло ей в голову так с нами обойтись. Залезть на гору, провести ночь под открытым небом и умереть от переохлаждения. До сих пор не могу этого понять, учитывая всю любовь, которую получала моя дорогая племянница. Ребекка была совсем другой: дерзкой, капризной, манипулятивной… Она жила в выдуманном мире; у нее была черная душа, склонная ко лжи и выдумкам. — А с чем связывают ее самоубийство? Какова ваша личная оценка, доктор? — спросил я. — Химена только что закончила исторический факультет. Она была счастлива, перед ней открывалось такое будущее… Впереди был выпускной вечер. Правда, последние несколько месяцев она выглядела печальной. Сауль не мог уделять ей все свое время, это понятно, — раньше-то они были вместе практически постоянно, в университете, дома… Может быть, она слишком зависела от него. Мой брат был лучшим отцом в мире, и вполне естественно, что Химена его обожала. — У вас нет фото Химены? — рискнул я. — Да, ее фото все время со мной, я каждый день ставлю его перед алтарем. Алтарь — это очень важно, понимаете? Он помогает нам предстать перед Богом. И я молюсь за ее душу. Она была ребенком с чистой душой, чуждой злу этого мира. Доктор Товар показала нам снимок девушки, которая, если честно, никак не выглядела на двадцать три года. Она была похожа на девочку: плоская, бесполая, с короткой стрижкой примерной девочки и наивным, застенчивым взглядом. — Да, — признала Эстибалис. — Она и вправду хорошая девочка. А не могли бы вы сказать… Свой вопрос Эсти не закончила. Думаю, Сара от нас устала — мы и так просидели с ней слишком долго. Она посмотрела на классические часики, украшавшие ее тонкое запястье, и показала их нам в качестве оправдания. — Пора возвращаться к работе. Надеюсь, вы меня извините, — сказала она непреклонным тоном, вставая с отполированной скамьи. — Конечно, — сдалась Эстибалис. — Мы проводим вас; может быть, вы укажете нам выход — нам потребовалась куча времени, чтобы сюда добраться… Сара одарила нас снисходительной улыбкой, в которой читалось самодовольство человека, владевшего ситуацией. Вряд ли это была определяющая черта, вынуждающая назвать кого-то психопатом, но профайлер, неустанно бодрствующий у меня в мозгу, зафиксировал эти данные. Она повела нас к лифту, и в следующий миг мы втроем загрузились в его полированную стальную капсулу. Сара Товар собиралась нажать кнопку, отправляющую на первый этаж, когда пожилой мужчина в белом халате, почти старик, сунулся в лифт с явным намерением составить нам компанию. — О, простите… Вижу, мы не поместимся. Я подожду, — сказал он прокуренным голосом.