― Мы нашли их в твоей подушке, ― повторяет он, приближая свое лицо к моему. Его теплое дыхание пахнет беконом. Он недавно позавтракал. ― Я клянусь, что они не мои. Не знаю, кто подложил их туда. Отклоняю голову, как можно дальше, чтобы его слюна еще раз не попала мне на лицо во время разговора. ― Не смей мне врать. Он снова выпрямляется и отдает другим охранникам приказ запереть других заключенных, пока он разбирается со мной. Я смотрю, как другие уходят, вероятно, испытывая облегчение, что это не их поймали, и встречаюсь взглядом с растерянными глазами Саншайн как раз перед тем, как ее проводят через двери. У меня возникает подозрение, что она могла предать меня, укол боли пронзает мою грудь. Боже, пожалуйста, пусть она не имеет к этому отношения. Я не хочу думать, что моя единственная подруга здесь предала меня. Если не она подложила таблетки мне в подушку, тогда почему перед этим она спросила меня, скрываю ли я что-то? Как только мы с Козлиной бородкой остаемся в комнате одни, он ставит руки по обе стороны моего стула и снова дышит мне в лицо. Я заставляю себя не отворачиваться. ― Ты же знаешь, что это значит, да? ― Вы не можете отправить меня в яму, ― на мои глаза наворачиваются слезы. ― Вы не можете наказать меня за то, чего я не делала. Конечно же, он может. Меня уже не первый раз наказывают за чужие преступления. Вместо ответа, он просто усмехается, его мясистые пальцы смыкаются на моем предплечье, и он сдергивает меня со стула. Это движение такое резкое, что стул опрокидывается. ― Вы не можете этого сделать, ― кричу я, но он игнорирует меня. В моей голове крутятся две мысли, пока меня тащат в яму, пинающуюся, кричащую и плачущую. Трэвис может ждать меня там внутри, и в этот раз он может убить меня. В памяти всплывает лицо Саншайн, и меня охватывает сильнейшее чувство вины. Она не имеет к этому отношения. Я чертовски уверена, что Козлиная бородка пробрался в нашу камеру, когда нас не было, и подкинул таблетки. Сегодняшний обыск устроили только ради меня. Когда мой локоть попадает ему в живот, я хочу сказать ему, что он взяточник и хочу угрожать разоблачить его, но так как я на его милости, я могу подвергнуть себя еще большей угрозе. ― Заткнись, ― рычит он, усиливая хватку. Мы возвращаемся на тускло освещенную лестницу. Я почти спотыкаюсь, пока он тащит меня вниз. Внизу, он спиной распахивает стальную дверь, крепко держа меня рукой поперек талии. Мы покидаем лестницу, и мне в ноздри бьет запах сырости и плесени. Мы пришли. Я сопротивляюсь, когда он пытается втолкнуть меня в яму, но он намного сильнее, чем я, так что он побеждает. Он бьет меня между лопаток и толкает с такой силой, что я приземляюсь на задницу. Игнорируя пронзающую меня боль, я карабкаюсь на ноги. Но уже поздно. Дверь захлопывается, и я остаюсь одна в темноте и со своими страхами. ― Выпустите меня. Я бросаюсь на дверь, вытираю слезы и пот с глаз. Мой голос такой тихий и надломленный, что снаружи его не услышать. Уставшая и отчаявшаяся, я скольжу вниз по двери и оседаю на пол. Я не двигаюсь, прислушиваюсь к своему грохочущему сердцу... и чему-то еще. У меня перехватывает дыхание, когда я слышу звук чье-то дыхания. Это он. Я уже почуяла запах его одеколона. Я подтягиваю колени к груди, по моей спине прокатывается волна дрожи. Я знала, что он вернется. Я боюсь лишь того, в каком состоянии я буду после его ухода. Трупом? Поднимаю взгляд, когда тьму прогоняет мягкий свет. Он на койке с большой свечой в руке, вероятно, электрической. ― Привет, Дженна. Почему ты так удивлена видеть меня? Ты знала, что я вернусь, так? ― Отстань от меня, ― хриплю я, пытаясь ползти к двери. Я так ослабла, что мои колени подгибаются, когда я пытаюсь встать на ноги. Я падаю обратно. Все еще отчаянно желая сбежать, я сильнее вжимаюсь в холодную дверь, хоть и знаю, что мне не уйти, нет, пока он не закончит со мной. ― Ты так чертовски сексуальна, когда боишься. У меня сразу встает. Он ставит свечу у своих ног, широко разводит ноги и кладет руку на пах. Больной сукин сын. ― Пожалуйста... пожалуйста, не надо, ― я подавляю всхлип. ― Не причиняй мне боль. ― Не бойся, не причиню. Не сейчас. Мужчина проводит рукой вниз по своему бедру. ― Думаю, сначала мы немного повеселимся вместе. ― Ты болен, ― мне сложно произнести эти слова, потому что у меня сдавило горло. ― Ты отвратителен. ― Нет, сладкая. Я не болен. У меня есть все права быть здесь, забрать то, что принадлежит мне. Ты принадлежишь мне. Все, что когда-то принадлежало Уинстону, теперь принадлежит мне. Глава 16 ― Нет. Я мотаю головой из стороны в сторону, по моим щекам бегут слезы. Затем я делаю вдох и ощущаю еще один запах, от которого у меня сжимается все внутри. Я сосредотачиваю взгляд на белой сумке под койкой. ― Думаю, кое-кого нужно покормить. Трэвис улыбается и тянется к сумке. Он достает две коробки с едой на вынос. ― Надеюсь, тебе нравится китайская еда. Я подумал отдать это тебе позже, но кто сказал, что ты не можешь съесть это на завтрак? Правила для того и придуманы, чтобы их нарушать. Я проглатываю слюну. Я не знаю, откуда он знает, что я люблю китайскую еду. Не важно. Я с вызовом поднимаю подбородок и отворачиваюсь от манящей меня еды. Я поворачиваюсь к двери и с силой стучу по ней. ― Я в опасности, ― кричу я. ― Пожалуйста, выпустите меня. ― Не сотрясай воздух. Мой человек будет охранять дверь следующие двадцать четыре часа. Ты никуда отсюда не выйдешь. Будучи невозмутимым, он вскользь отправляет коробку с едой на вынос в моем направлении. Она останавливается в нескольких дюймах от того места, где я сижу. Следом за едой в мою сторону скользит маленькая бутылка «Спрайта», подкатывается прямо ко мне и холодит мне ногу. ― Я хотел немного тебя побаловать. Как мне кажется, еда здесь не очень. Я опускаю взгляд на еду и напиток. Я всерьез испытываю соблазн принять их. Но еще я боюсь. Что, если это уловка? Что, если он хочет дать мне их попробовать, а затем заберет их у меня, чтобы помучить? Но, Боже, я так давно вкусно не ела. Мои пальцы подергиваются от желания схватить еду, а желудок жалуется еще громче. ― Давай, смелее. Оно твое. Он отклоняется назад, скрестив руки. Я мучительно отрываю взгляд от еды. ― Что ты планируешь со мной делать? ― Как я уже говорил, я хочу, чтобы мы вместе немного повеселились. Если ты понимаешь, о чем я. Обещаю, что тебе понравится так же, как и мне. ― Никогда, ― выпаливаю я. ― Я не позволю тебе прикоснуться ко мне. ― Посмотрим. Многое может измениться за двадцать четыре часа, ― он делает паузу. ― Просто расслабься и поешь. Я предлагаю тебе то, что ты еще очень долго не получишь... если вообще получишь. Почему не воспользоваться шансом? Твои дни сочтены. Наслаждайся каждой секундой. Его слова бьют меня, как удар молнии. ― Ты убьешь меня? Сжимаю руки в кулаки. ― Ты действительно думаешь, что убийство сойдет тебе с рук во второй раз? ― После того, как я вышиб мозги Уинстону, я кое-что пообещал ему, ― Трэвис потягивает руки за спиной. ― Я пообещал ему, что повеселюсь с тобой, а затем отправлю тебя на тот свет к нему. Я человек, который выполняет обещания. ― Ты не... тебе это не сойдет с рук. Ты заслуживаешь место в аду и однажды туда попадешь. ― Да, ладно, Дженна, зачем все усложнять? Я на самом деле оказываю тебе здесь услугу. Убив, я освобождаю тебя. Или ты предпочтешь гнить в тюрьме? Я не знаю, как он собирается убить меня и выйти сухим из воды. Но опять же, он член одного из самых смертоносных клубов, о которых я слышала. Ему сойдет с рук, что угодно. Он встает с койки и подходит ко мне. Я сжимаюсь в комок, стараясь быть от него как можно дальше. Он берет коробку с едой и открывает ее. Возвращается к койке и вынимает из упаковки пластиковую вилку, а затем подходит и садится рядом со мной на корточки. У меня текут слюнки, когда он подхватывает, аппетитно выглядящую, лапшу и подносит ее к моему рту, едва касается ей моих губ. Запах сводит меня с ума от голода. Так сильно сводит с ума, что мой язык высовывается изо рта и облизывает кисло-сладкий соус с моих губ. Я ненавижу себя за слабость, но уже выхватываю из его рук вилку. ― Хорошая девочка.