Ей тоже нужно вставать. За окном ещё не рассвело. На улице дождь, в квартире холодно. Ещё не включили отопление. Раньше вставать утром для неё было целым преодолением — вылезать из-под одеяла в утренний холод. Но сейчас ничего подобного не было. В ней были и силы, и энергия, чтобы допрыгнуть до потолка. Это всё из-за фикуса. Но перед этим нужно выгнать отсюда братьев. — Идите обувайтесь. Они что-то болтали, когда уходили, а девочка вылезла из-под одеяла, вся, вся синяя, в одних трусах, но холода совсем не чувствовала. Почти без разбега, всего с одного шага, легко и просто допрыгнула до потолка. Дотянулась своими фиолетовыми пальцами до старой побелки. Фикус! Фикус — это круто. Вот только есть хочется очень. — Мартышка, — Виталий Леонидович стоял в нише торгового центра, там, где улица Восстания упирается в Невский, и говорил в телефон. — Ты мне нужен. Через час жду тебя, как всегда. Он отключил телефон, не стал слушать, что ему отвечали, пусть ноет, что хочет, Роэ не волновали его дела. Этот ушлёпок должен делать то, что ему говорили. Гена Мартынов долгое время был подручным Виталия Леонидовича. Его шнырём. Мартышка всем был обязан Виталию Леонидовичу. Роэ нашёл его на улице, на Литейном, тогда Мартынов был молод, зелен, пил пиво со взрослыми алканами из трёхлитровой банки, воровал, играл в картишки, в те времена таких называли бродягами. Когда Виталий Леонидович его взял к себе, он был расторопен и старателен. Теперь же всякий раз, когда Роэман ему звонил, он начинал что-то ныть про свои дела, про то, что у него своя жизнь и прочее и прочее. Мартышка стал крутым, ну, он так о себе полагал. Стал забывать, гнида, благодаря кому он из уличного босяка превратился в «человека». А на Невском зонты, зонты. Как всегда, толчея. Туристы. Курьеры со своими коробами. Непрерывный поток машин. Дождик. Петербург. Он любит это место, эту круглосуточную суету. Здесь всегда много женщин. Молодых женщин. Молодые женщины для него всегда символизировали жизнь. А Роэ очень любил жизнь. У него было время попить кофе и съесть что-нибудь. Но нужно было сделать ещё один звонок. Он пролистал список почти до самого конца: «Уродина». То, что ему было нужно. Включил вызов. Ему ответили так быстро, как будто ждали его звонка. Вернее, не ответили, просто пропали гудки и появился фон помещения, на том конце его слушали. Но ни одного слова ему не сказали и не скажут. — Выходи через полтора часа, я приеду, отвезу тебя на место. В ответ тишина. Так было всегда. Он к этому привык и отключил связь. Роэ знал, что на том конце его услышали и поняли. Теперь можно было и поесть. На пятом этаже торгового комплекса был фуд-корт. Там было много разной еды, еда была не очень, но ему было всё равно, он мог есть самую дрянную пищу. Здоровье позволяло. Ещё он собирался выпить три двойных эспрессо. В общем, собирался получать удовольствие. Бургер, большая картошка, соусы, большой кусок пиццы, кока-кола в литровом стакане, пиво, пол-литра, хинкали, сет суши с лососем. Всё это он съел весьма быстро и запивал теперь крепчайшим кофе. Единственное, что его сейчас раздражало, так это то, что здесь нельзя было курить. Но зато, в отличие от ресторанов с официантками, никто ему в тарелки не заглядывал, и он мог съесть столько, сколько хотел. Там сожрать на глазах у какой-то девицы шесть блюд было нельзя. Эти дуры и так удивлялись и шушукались меж собой, что он такой… не толстый, а всегда заказывает себе обеды или ужины из четырёх блюд с десертом. Виталий Леонидович спускался вниз, ожидая момента, когда он, выйдя на улицу, прикурит сигарету и сделает первую затяжку. Но он ещё не вышел из парадной, когда телефон в его кармане зазвонил. «Мартышка». — Да, — говорит Виталий Леонидович. — Это я, — слышит он в телефоне, — жду на месте. — Иду, — говорит Роэман. И пока он не отключил телефон, он услышал ещё слова: — Роэ, давай побыстрее, я тут ряд перегородил. «Роэ, давай побыстрее!». Ублюдок охамевший, совсем потерял уважение. Виталий Леонидович выключил телефон, чтобы ненароком не сказать ему пару ласковых. Мартышка, конечно, многому научился там, в Истоке; он вырос, взял себе хорошую территорию, вот теперь и здесь корчит из себя того, кем не является. Конечно, он поставит его на место, никуда Мартын не денется… А если вдруг вздумает корячиться, то… Виталий Леонидович вышел на улицу и сразу закурил. Дождь не кончился. Улица Восстания всегда битком забита машинами, а тротуары людьми. Метро рядом, Невский тут же — ничего удивительного. Роэман сразу увидел, на чём приехал Мартынов. «Это просто тупой, понтованный дебил». Роэман всегда говорил Мартышке, что нужно быть скромным, не бросаться в глаза, избегать всяческой показухи, а этот дебил приехал на новеньком, сверкающем «гелендвагене». Сколько такой стоит? Миллионов десять? Больше? Роэ даже и не знал стоимости такой машины. «Да ещё перегородил одну полосу и так забитой улицы! Да, скромный и не бросающийся в глаза дебил!» Виталий Леонидович быстро просачивается сквозь спешащих под дождём пешеходов и припаркованные автомобили к мигающему аварийкой «гелендвагену». Открывает дверь, лезет на заднее сидение. — Слушай, Роэ, — Мартынов поворачивается к нему с водительского сидения, — не кури в машине. «Господи, это просто воплощение моды и понтов, раньше был босяк с трёхлитровой банкой пива, теперь тот же босяк, только на «гелике» и в тряпках с подписями. Клоун без вкуса, но при деньгах». Виталий Константинович закрывает дверь, не выбросив сигареты, и прямо перед носом Мартынова стряхивает пепел на пол. И произносит тоном, не допускающим возражений: — Поехали за Иррой. Но возражения последовали, Мартышка обнаглел настолько, что начал откровенно буреть, он всё так же сидит, обернувшись к Роэ с водительского кресла и говорит: — Пока сигарету не выкинешь, мы никуда не поедем. Он серьёзен, крут, он будет настаивать на своих правилах в своей машине. Да, будет… Вот только Виталий Константинович левой рукой без размаха, но очень сильно, самыми костяшками, бьёт его в нос. Голова у Мартышки отлетела назад. Капли крови по всему молочному салону, даже на потолок попали. Он хватается за нос, кровь ручьями, прямо через пальцы, на одежду, на дорогую обивку, в глазах Мартынова удивление, переходящее в ненависть: — Да ты охерел, урод? Кажется, он собирается драться с Роэ, да, Гена заматерел, и там, в Истоке, и тут, набрал силы, но Роэ не боится, во-первых, у него хватит сил выдавить этой дешёвке глаза, ну, во всяком случае, тут, а вторых…. Он смеётся и выпускает Мартынову в лицо струю дыма, и говорит спокойно: — Ко мне приходила Бледная, сказала найти червя, — Роэ с удовольствием наблюдает, как меняется взгляд Мартынова, — так что давай, отверни от меня своё разбитое рыло, и езжай на Набережную Карповки. Ирра уже ждёт нас. Мартынов думает, кровь заливает его одежду, он всё ещё смотрит на Роэ с ненавистью, но это уже ненависть бессильная. А Виталий Леонидович его добивает, снова пускает в морду ему струю дыма, снова усмехается и предлагает: — Ну, давай, гавкни что-нибудь, гавкни. Ну? Нет? Нечего сказать по существу? Тогда отворачивай своё тупое рыло и давай, крути руль. — Мог бы сразу сказать, что дело важное, а не бить, — наконец произносит Мартышка, он достаёт из кармана платок, — «Ну хоть платком стал пользоваться, а не рукавом», — вытирает лицо и ещё липкими от крови руками берётся за руль. — А в торец ты получил не за то, что быковал, — вдруг говорит Роэман. Он доволен тем, как всё сложилось. — А за что? — спрашивает Мартынов. — Просто уродам, занимающим один ряд движения из двух, ну, потому что им срочно «надо» остановиться, всегда хочется дать в рыло. Гена Мартынов молчит, смотрит на него через зеркало заднего вида и выезжает на светофор перед Невским проспектом. Уродина. Уже день перевалил за полдень, долго ехали, из-за дождя пробки по всему городу. Девочка лет одиннадцати, может, двенадцати, стояла у дороги, в какой-то старой кофте, платье, колготках, сандалиях и со старым грязным медведем в руках. Она вся мокрая от дождя. — Или сюда, — кричит ей Роэ, открыв дверь машины. Она, шлёпая мокрой обувью по мокрому асфальту, идёт к нему, влезает на сиденье рядом с ним. Вся мокрая, вся. Так и плюхается на молочную кожу дивана. Кидает своего грязного медведя рядом. Дверь не закрывает. Мартышка опять глядит зло, всё ещё жалеет свою машину. Полудурок. Роэ тянется через девочку, закрывает дверь и говорит: — На Московский. До парка. Машина тронулась и быстро влилась в общи поток. Виталий Леонидович достаёт следующую сигарету, закуривает: — Ты вся мокрая, ты, что, всё это время ждала нас? Он не ждёт, что девочка ему ответит. Она вообще плохо говорит. Не то чтобы плохо, но ей приходится модулировать свой голос, чтобы нормальные люди не пугались его. У неё что-то с нёбом, а еще у неё ужасный лоб, нависающий прямо над носом, она ужасно курноса. Одно слово, уродина. Но Ирра не так проста, как может показаться. Это она тут и сейчас так уродлива, по желанию эта тварь может принимать вид очень миловидной девочки. Ей для этого нужно всего пару минут. Лицо её становится таким милым, что даже старая одежда и вечно грязные волосы не портят общего вида. Заметная грудь, попа, стройные ножки, искусственное личико — и она вполне соблазнительная конфетка для мужчин со специфическими запросами. На самом деле это не простой ребёнок, да и вообще не ребёнок. Это охотник, пола которого Роэ и предположить не мог. Скорее всего, оно было бесполым существом, одной тварью из отвратной семейки уродов. А ему Ирра была нужна, потому что у неё был уникальный нюх. Ирра могла почувствовать запах человека, который прошёл по улице, на которой она оказалась, пару дней назад. — Червь ходит за Черту. Ты легко найдёшь его, — говорит Роэ, всё знают, что запах гари, которую червь приносит из-за Черты, не перебить ничем. Девочка смотрит на него неодобрительно из-под своего уродливого лба, а потом костяшкой пальцев стучит по боковому стеклу. Сначала Роэман не понимает этого жеста, а потом, взглянув на стекло, видит, как по нему беспрестанно катятся капли дождя. «Дождь! Ну конечно! Для поиска по запаху нет ничего хуже дождя». Он кивает понимающе и говорит: — Это не моя прихоть, это повеление Бледной. Ирра не собирается с ним спорить: Повеление так повеление. Она молча отворачивается к окну. Роэ смотрит на неё и опять думает, что видок у неё ещё тот, когда она в своём естественном обличии. Так, больше уже не разговаривая, они доехали до пересечения Московского и Благодатной, прямо напротив Университета МЧС. Роэ снова потянулся через девочку, открыл дверь. — Начни отсюда. Червь входит на юге, может, нам повезёт, и мы найдём его быстро. Ирра покосилась на него всё так же неодобрительно: быстро найдём по дождю? Ты будешь искать? Посмотрела и вылезла на дождь. «Ну, дело запустилось». Он был уверен, что рано или поздно Ирра найдет червя. Виталий Леонидович мог ещё кое-кого включить в поиски, но пока этого не требовалось. Он посмотрел на одиноко стоявшую под дождём Ирру и небрежно бросил Мартышке: — Домой. Глава 37 На завтрак она съела много, едва остановилась, чтобы не съесть то, что хотела оставить на завтрак папе. На улице дождик, пока отводила близнецов, промокли кроссовки. Стала искать себе одежду и обувь. И ничего. Вся одежда, вся обувь, которую она носила ещё прошлой весной, — всё было ей мало. Светлана полезла в рюкзак. И с волнением достала оттуда пачку денег. Да, это очень приятное чувство — держать в руках столько денег. Но, с другой стороны, ей нужно столько всего купить. В прихожей запищал домофон — папа вернулся. Она делит деньги на неравные части, не считая их, большую часть прячет под матрас, вторую часть в рюкзак. Вскакивает и идёт в прихожую открывать дверь. До школы добежала, вся промокла. Но всё равно, под эффектом фикуса ни холода, ни усталости не чувствовала. Влетела в класс за пару секунд до звонка, бросила рюкзак на стул. — Всем привет. И вдруг в ответ: