Уродливые, горластые, Светлана уже лично была знакома с этими здоровенными птахами, девочка знала, что просто так эти птицы не орут. Делать тут больше было нечего, она оглядела окрестности и потихоньку, всё время оборачиваясь, пошла обратно к своему убежищу. Когда она увидала, как из развалин весьма проворно выбирается немолодой сгорбленный человек на костылях, она ещё раз убедилась, что птицы здесь не орут понапрасну. Этот был такой же неприятный голый дедок, как и тот, со слепыми глазами, которого она видела в первый раз. Этот дед на вид был так же крепок, только сгибался вдвое под большим заплечным мешком на спине, сгибался, но, наваливаясь на костыли, спешил как раз ей наперерез. Но разве какой-то старый калека с мешком за спиной мог её догнать? Чтобы не менять направления, не искать нового пути среди развалин, Светлана просто сразу перешла на бег. Хотела пробежать этого чудика побыстрее, пока он спускается с большой кучи битого кирпича. Затопала своими разными ботиночками по ещё сохранившемуся кое-где асфальту. И старик ещё больше заспешил, стал быстрее переставлять свои костыли… Костыли? Света, пробегая мимо, поравнялась с ним и поняла, что это никакие не костыли, это вообще не костыли. Это кости дедка, растущие поверх кистей рук, прямо из кожи предплечий. Белые, чуть искривлённые, как клинки, продолжения костей рук, на которых дедок ходил, как на костылях. А мешок на его спине не был мешком, это был огромный горб, полупрозрачный нарост, в котором колыхалась, раскачивалась в такт его движениям желтоватая жидкость. Он был на удивление уродлив, но девочка его не боялась, его проворство не шло ни в какое сравнение с её скоростью. Света даже не прибавила шага. А старик, так до конца и не спустившись с кучи битого кирпича, вдруг остановился, выпрямился и поднял свою большую уродливую голову с маленькими глазками и огромными серыми губищами. Девочка, пробегая мимо, видела его колючий, неприязненный взгляд. Видела, как открывается серый бездонный рот, уже похожий на раструб громкоговорителя. И когда она уже собиралась отвернуться, чтобы следить за дорогой перед собой, старикан звучно рыгнул на всю улицу. Фу. Света всё увидела, и увидела отчётливо, в мелочах. Хоть она и привыкла к местным запахам и видам, но это зрелище её покоробило. Как только дед рыгнул, сразу у него в пасти и на его губах появились… Мухи? Фу, блин… Мухи, огромные, жирные, откормленные. Даже не мухи, скорее цикады с красными глазами. Такие же мерзкие… но всё-таки… мухи, просто очень большие. Светлана таких уже видела тут. И сразу пара этих мух сорвались от мокрых губ старика и с гулким, тяжёлым жужжанием понеслись к девочке. Мамочки! Хорошо, что она не отвела взгляда от старика, когда он рыгал. Скорость на максимум! Она даже мысли не хотела допустить, что какая-то из этих жирных жужжащих тварей прикоснётся к ней. А мухи-цикады именно это и собирались сделать, гудели в жарком воздухе своими крылышками, неслись к ней. А стрик ещё раз звучно рыгнул, и потом ещё раз. Света всё слышала и знала, что каждый подобный звук добавляет ей вслед ещё несколько мерзких насекомых. Она быстро обернулась. Одно движение головы. Несколько? Да за ней летел уже десяток, а то и больше, тошнотных созданий. В лучах жаркого солнца этих толстух отлично было видно. А уже на дороге, на удивление быстро, на своих длинных костяшках ковылял за нею повелитель мух, муходед, и ещё успевал размахивать костылём-костью, словно подгонял своих питомцев, мол, давайте, давайте, поднажмите, догоните её. Догоните! Пасть разинута, глаза злые с азартом. Жужжание. Она слышала его даже через топот своих ботинок. Какой же отвратный это был звук, девочка раньше и не понимала, насколько неприятным бывает гудение летящей стаи мух. — Света, вкладывайся, вкладывайся, — кричала Светлане её тренер Татьяна Станиславовна, стоя за круг до финиша с секундомером в руке. — Давай, давай… Вот сейчас был как раз такой момент, она уже не думала, громко ли стучат её разноцветные ботинки по асфальту. Уже плевать. Главное было удержать спадающие штаны и выдать при этом максимальную скорость. Вот она и вкладывалась, вот она и давала. Выдала хороший отрезок, настолько хороший, что большинство отвратных насекомых отстали, видно, потеряли её, и до девочки добрались всего две мухи. Скорее всего те, что вылетели из пасти муходеда первыми. Одну, ту, что первая села ей на майку сзади, радом с лямкой рюкзака, на плечо, почти на лопатку, она заметила, почувствовала и сразу, не останавливаясь, стряхнула рукой, чуть раздавив её, а вот вторую согнать не успела. Эта тварь плюхнулась ей прямо на шею, залетела под волосы и сразу, за мгновение, как иглой проколола девочке кожу. О, как это было больно, боль электричеством пронзила ей шею до правой руки, она едва не остановилась от боли. Девочка даже выгнулась, так сильна была боль. Но всё-таки она не остановилась, не закричала и продолжила бег, убегая от старика и мух всё дальше. И бежала ещё достаточно долго, перешла на шаг и восстановила дыхание, когда ни мух, ни деда, уже не было видно. Шея, как ни странно, не болела, она, всё ещё оглядываясь, быстро шла мимо церкви к улице Гастелло. Шла и растирала себе шею. Ей не давала покоя мысль, что это был не простой укус: вдруг эта муха ядовита или заразная? Светлана нащупала укус, маленький бугорок, и стала пальцами сдавливать его, сдавливать, не чувствуя боли, пытаясь хоть что-то выдавить из него. Она уже видела своё убежище, шла к нему, и ей хотелось заплакать, как она жалела, что хотя бы не убила эту муху. Хоть какое-то облечение было бы. Впредь ей нужно носить куртку и со штанами что-то сделать. Всё-таки нельзя выдать хороший шаг, если тебе всё время приходится придерживать штаны. Она снова поднесла пальцы к месту укуса и… Ничего не почувствовала, нет ни бугорка, ни шеи, как будто там ничего не было. Шея словно затекла, мышцы не хотели слушаться, чтобы в очередной раз обернуться, ей пришлось поворачивать всё тело. Ну как тут не заплакать? Господи! Да что же это такое? Она терла укус, щипала кожу, пальцы послушно выполняли приказы, но вот ни одного ответного сигнала на раздражение мозг девочки не получал. В кожном покрове шеи словно не осталось ни одного нерва, который мог подать ей сигнал, что шея ещё принадлежит ей. Света довольно неосмотрительно, позабыв про жабу, вошла в развалины, взобралась к себе на лестничную площадку. Села на груду ломаного бетона. Уже не только шея, уже и затылок, и верхняя часть спины потеряли чувствительность. Нет, руки у неё работали, ноги тоже, но всё равно ей было страшно. Она вспомнила. Точно такие же ощущения девочка испытывала у дантиста, когда женщина-врач сделала ей обезболивающий укол в десну. Десны словно не стало. Но то было явление временное. Света очень надеялась, что и эта «заморозка» шеи со временем отойдёт. И тут она почувствовала что-то влажное, маслянистое в левой руке. Пока она бежала от мух, сжимала это в кулаке. Разжала кулак. Взглянула. Как она могла забыть про это? В чёрной ладони лежали два раздавленных листочка фикуса. Она чуть-чуть подумала, зачем-то взяла их в правую руку и стала натирать себе шею жирными листочками. Ну мало ли, вдруг поможет. Вдруг листья спасут. Потом она намазала, выкрасила себе обе руки соком фикуса, от запястий до локтей, ну не выбрасывать же то, что осталось от листьев. Руки приобрели синеватый оттенок. Совсем не чёрный, какой имела левая ладонь, наверное, сока уже было мало. Потом, налюбовавшись руками, девочка подумала, что если бы куртка не лежала в рюкзаке, была надета, то, возможно, воротник куртки не дал бы мухе укусить её. Девочка посидела, подумала, да и решила, что впредь она будет носить куртку, как бы жарко ни было. Она полезла в рюкзак за этой нужной одеждой. Глава 19 — Света-а… А что у тебя с руками? Глянь, Макс… Это у неё наколки. Девочка не открывает глаз, у неё нет сил, она сегодня совсем не выспалась. Кто-то трогает её руки, едва прикасаясь к ним пальцами. Это сто процентов Колька. Он всё всегда трогает. — Нет, это похоже на синяки. У меня были синяки. А это уже говорит Максим. Он никогда не спешит с выводами. — Нет, не синяки, у меня тоже были и что… Это наколки, это так иголками колют для рисунка… — Да я знаю, что такое наколки, это не наколки… — Дурак, говорю же, наколки… Света сделала наколки. — Сам дурак, откуда у неё деньги на наколки. Денег в семье нет! Девочка наконец открывает глаза. Прячет руки под одеяло, смотрит на братьев и спрашивает зло: — Зубы почистили? — Нет, только встали и увидели твои руки, — говорит Николай. — Света, а это наколки? — Марш в ванную, оба, — и понимая, что сейчас будет попытка продолжить разговор, сестра прячет руку под одеяло и предупреждает братьев. — Резко, я сказала. Не дожидайтесь… Братья, что-то бурча, уходят, а девочка с удовольствием закрывает глаза, ещё можно поваляться, эти мелкие умываются и чистят зубы пару минут каждый, не больше, у неё всего пять минут, и они вернутся. Но глаза Света не закрыла. Руки. Точно. Она вытащила правую руку из-под одеяла. Кажется, чуть-чуть рука потеряла цвет и теперь уже не была синей, часть краски осталась на пододеяльнике, теперь она стала скорее серой. Светлана плавно провела рукой, словно дирижировала хором. Движение рукой, простое движение рукой… Ей показалось… Это было приятное чувство… Света вытащила из-под одеяла и вторую руку. В руках этакая лёгкость. Они как будто невесомые. Особенно чувствовалось это в левой кисти, которая всё ещё была черна от сока фикуса. Эту лёгкость, плавность трудно было объяснить, но легко почувствовать. Просто водить рукой из стороны в сторону, даже это было приятно. Сжимать и разжимать кулаки, чувствовать в них силу, а в пальцах крепость — классно. Странно, но приятно. Вот только длилось это недолго. Братья провели утренний туалет с молниеносной быстротой и вернулись, они всё-таки собирались выяснить у сестры: отчего это её руки за одну ночь так радикально поменяли цвет. Ждать от них вопросов Светлана не стала, убежала в ванную и там ещё немного поводила руками, чтобы ещё раз почувствовать удивительную лёгкость в них. Помывшись и смыв с рук сок растения, она оделась и вышла к братьям, показала им руки: — Вот, никаких наколок, никаких синяков. Но Колька парень непростой, смотрит на сестру: допустим, руки чистые, но… — А чего они у тебя исцарапаны все? Кошки у нас нет. Свете нечего ответить, разве что: — Хватит болтать, обувайтесь, на завтрак опоздаете. Когда папа уходит на «охрану» в магазин на сутки, Света сидит дома с мамой. То есть не идёт в ненавистную школу. Да, ей очень нравятся эти дни, когда она одна в квартире, когда можно посидеть, поговорить с мамой. Света решила сменить маме постельное бельё. Конечно, лучше это непростое дело делать вдвоём, но Светлана была в себе уверена, тем более что она уже это делала в одиночку. И Света принялась за дело, а заодно стала рассказывать маме о своих новых снах. О приятеле из сновидений, который называет себя Любопытным или просто Лю. Ну, не стала, конечно, раскрывать про ужасных существ, зачем беспокоить маму, но рассказала о снах и том удивительном случае, когда из её сна в их квартиру проник жук-кусака. И самое странное, что мама, кажется, её слушала. Светлана не могла это объяснить, конечно, но была в этом уверена. А когда бельё она сменила, девочка пошла, взяла на кухне картошки и вернулась в мамину комнату, села, начала чистить её, и тут левую руку скрутила судорога. Да такая, что Светлана выронила картофелину на расстеленную для очисток рекламку. Все знают, что такое судорога, а спортсмены знают это лучше других. Большой палец левой руки свернуло и прижало к ладони, остальные пальцы вытянулись в струнки и собрались в кучу, ладонь так напряглась и закостенела, что Светлана чувствовала в ней острую, колющую боль. Никогда в жизни, даже в дни самых интенсивных тренировок перед соревнованиями, с ней ничего подобного не происходило. У девочки на лбу испарина выступила, хотя жарко-то в квартире не было, она ждала, раскрыв рот и жадно хватая им воздух, что судорога вот-вот отпустит, но вместо этого у неё в правом предплечье неприятно, самопроизвольно задёргалась какая-то мышца. Ещё одна судорога, что ли? Раз дёрнулась, два, четыре, а потом и всё предплечье стало подёргиваться, пока его не скрутила ещё одна судорога. Но эта судорога не шла ни в какое сравнение с той, что уже выкручивала девочке левую руку, особенно ладонь. В ней, как казалось Свете, вообще мышцы просто рвались потихоньку, причиняя ей сильную боль. Такую боль, что она даже сползла с кресла на пол. Света сдерживалась изо всех сил, чтобы не заорать, не напугать маму, она едва встала и качаясь, сгибаясь, прижимая руки к животу, пошла в ванную. Дошла, даже смогла открыть воду. Слёзы, пот по вискам, мокрота из носа. Она старалась не смотреть на себя в зеркало и держала руки под водою, думая, что это может помочь. Держала и держала, но боль и не думала отступать, правую кисть судорога просто ломала, сжимала и выкручивала. Она уже начала думать, что нужно как-то позвонить папе, сказать, что с ней беда, чтобы он приехал, спас её, но как? Как с такими скрюченными пальцами достать телефон и набрать папин номер? И тут в первый раз её левую руку отпустило, всего на пару секунд, затем опять скрутило, но уже не так, не так крепко, как поначалу. Потом это произошло и с правой рукой. Она всё ещё держала руки под водой, но уже думала о том, что мысль о звонке папе была преждевременной. Света провела в ванной минут десять, поэтому, как только мышечные спазмы стали терпимыми, она поспешила в комнату мамы. И там свалилась в кресло от изнеможения. Руки гудели и были ватные, она едва смогла взять пульт от телевизора, кое-как, не слушающимися пальцами, умудрилась нажать кнопку включения. Какая тут чистка картошки, ей бы с пультом справиться, чтобы переключить канал. Света стала успокаиваться и с успокоением к ней стали приходить мысли. И первая мысль была о том, что эти судороги — последствия синих листьев. Всё, что только что происходило с ней, было последствием того, что она намазала руки их синим или фиолетовым соком. «Пипец… Это всё фикус долбаный!». Она переключала каналы ватными вальцами, не останавливая внимания ни на одной передаче. А под ногами у неё была расстелена рекламка с картофельными очистками, на ней лежал нож, а под креслом и вокруг валялись картошки. «Долбаный фикус». Руки её слушались, конечно, плохо, но зато про укушенную шею девочка совсем не вспоминала. Светлана не могла понять, ей кажется или и вправду она проводит тут, во сне, с каждым разом всё больше и больше времени. Нет, ложилась и вставала она почти всегда в одно и то же время, плюс-минус… Но вот часы, что девочка была тут, всё удлинялись и удлинялись. Раньше ей приходилась ждать Любопытного совсем немного, а теперь ожидание длилось, как ей казалось, часами. Сегодня она дожидалась его, чтобы он показал растерзанное тело человека, около которого ещё лежат вещи, ему принадлежащие. Может, и вправду ей что-то пригодится. Она очень на это надеялась. Было бы хорошо, если бы Лю появился, пока ещё туман не ушёл. Лю, кажется, видит в тумане, он может быть глазами девочки. Если быть честной, Света не хотела встречаться с Аглаей. Из всех опасностей, что девочка здесь видела, эта чокнутая казалась ей самой большой. Но у Аглаи были глаза, а значит, туман — это не её время. В общем… На пять ступенек ниже, там, где через туман ещё можно было что-то разглядеть — движение. Появилось темное пятно. Света встаёт, делает шаг, приглядывается. На светлом бетоне ступенек круглое, тёмное, старая знакомая, мало ты получила огромным кирпичом по спине. — Ты всё не угомонишься, зараза такая, — тихо произнесла девочка. Так говорила её мама, разозлившись на кого-то из своих детей, в те времена, когда она ещё не болела. Света тихо делает два шага вниз. Так и есть, жаба. Нужно с ней быть аккуратной. Но жаба развернулась мордой к стене, опять ловит мокриц. Девочка, конечно, более быстрая и более ловкая, этого земноводного, прежде чем жаба успела понять, что происходит и брызнуть на неё своей слюной, Светлана подковырнула ей ботинком и скинула вниз. Пошла вон отсюда! Здесь, на площадке, им двоим нет места. Светлана была довольна собой. Она собиралась вернуться, когда услыхала: — Человек Светлана-Света, ты уже тут, я рад этому. — Лю…, — она тоже была ему рада. — Значит, у меня будет время проводить тебя до того места, где ты сможешь найти для себя что-то полезное. — Лю, а вы же видите в тумане? — Отчасти… как правило… Я неплохо вижу даже в густом тумане, если он неподвижен, если стоит. Если он меняет форму из-за потоков воздуха, временные искажения портят картину. Мне всё видится смазанным. И ещё, не забывайте, человек Светлана-Света, я вижу то, что вы видели десять секунд назад. «Он постоянно говорит о времени. И всё, о чём говорит, — всё непонятное. У него пунктик какой-то по поводу времени». — Но сейчас вы хорошо видите в тумане, Лю? — Да, вы можете начать движение прямо сейчас, крикуны ушли к большой дороге, и медуз поблизости нет, а других опасных существ тумана уничтожила местная суприм-особь. «Ну хоть какой-то прок от этой сумасшедшей». Куртка была на ней, жарко, но зато мухи не покусают шею, она надела рюкзак и стала аккуратно, жаба-то все ещё тут, спускаться по лестнице. Девочка выбралась из развалин. — Триста ваших шагов на запад и девятьсот шагов на юг, — произнёс голос Ещё недавно Светлану такая задача поставила бы в тупик, а тут она сразу мысленно прикидывала: запад — это туда. А юг — туда. Ага, понятно: — Мы идём к зданию Ленсовета, к фикусу, мы вчера там были. — Да, но теперь ваш путь пройдёт ещё дальше, вы уйдёте ещё южнее. Значительно южнее. — Вчера меня там подстерегал муходед, там плохое место, — говорила Светлана, тем не менее, выбравшись из развалин, она пошла направо, на запад, к улице Ленсовета. — Муходед… Муходед — это…? — Лю не понимал. — Ну…, — Света подумала, как ему объяснить, — ну, это такой дед, в котором живут мухи. Он рыгает ими, и они летят за тобой, я вчера еле убежала от этих мух. И одна меня догнала и укусила. Вот, — девочка показала Лю укус на шее, как будто он мог его увидеть. — Я понял, о ком вы говорите, Светлана-Света, это симбиот, который использует насекомых для охоты, — догадался Лю. — Я видел его вчера, но мне показалось, что подобные особи не представляют для вас серьёзной угрозы. Они слишком медлительны для вас. Я не стал вам сообщать о нём. Светлана чуть не остановилась, ей даже захотелось на него поглядеть, на этого умника, она даже задрала голову вверх, ведь голос всегда звучал откуда-то сверху. Нефига вчерашние мухи не показались ей медлительными. — Лю, говорите мне про всех опасных… которых видите… Даже если вам они кажутся неопасными… — Хорошо, — сразу согласился голос. — Буду вам сообщать, — и тут же оповестил: — Четыреста метров отсюда на север, две медузы, плывут на север. «То есть улетают от меня», — отметила для себя девочка. Да, так ей было спокойнее. В тумане, в котором ничего не видно уже через десяток шагов, неплохо иметь глаза, которые видят на сотни метров. В тумане она сама нашла поворот на улицу Ленсовета и повернула, не дожидаясь голоса. И, пройдя чуть дальше, услышала: — Отдельно стоящее здание, слева от вас, большое и удобное для убежища. «Чесменская церковь» — сразу догадалась Света. Больше с той стороны ничего быть не могло. — Удобное для убежища? — спросила девочка. — Да, весьма удобное, но там живут две особи, которые могут длительное время оставаться неподвижными. Их контуров я не могу рассмотреть. Они всегда прячутся в темных углах. И не покидают сооружение, постоянно находятся внутри. Светлана не видела распахнутых дверей храма из-за плотного тумана, но даже тут ей стало неуютно, в тумане и то страшно, а уж при мысли, что лишь этот туман отделяет тебя от ужасного существа, о котором она подумала…