Вернувшись на машине в крошечное прибрежное кафе для рыбаков и местных торговцев «Золотой тунец», разбросав продукты в кладовую и холодильники, отдаю остатки денег и расчётные записи о покупках хозяину и варю ему и хозяйке кофе с кардамоном. Затем начинаю чистить свежую рыбу и овощи, чтобы хозяева начинали готовить утреннее меню. К этому времени солнце уже высоко поднимается в небо и начинает горячо припекать, возвещая начало нового дня. Моё утро безвозвратно уходит, а я так и не втянула носом запах йода и не прошлась босиком по мокрому холодному песку. Мне сорок лет, и я живу и работаю в Тунисе по поддельным и ворованным документам, вздрагивая при звуках полицейской сирены и постоянно скрывая истинное происхождение. На сленге шпионов и разведчиков я «залипла», случайно осталась на территории чужого государства со своей тайной миссией, которую то ли «провалила», то ли не выполнила, то ли эта миссия вдруг стала никому не нужна, и про разведчицу благополучно забыли. Местные зовут меня Безумной Марьям. - Марьям! - Да, госпожа! - У нас гости. Свари ещё свой кофе. На двоих. Я выглядываю из кухни в зал кафе. Там сидят Худая Зехра с дочерью, семья капитана хромого Рами. Ясно! У них будут гости, и они пришли к нам заказать часть меню, чтобы не убиваться на готовку в такую жару. - Здравствуйте, Зехра-Хатун, привет Сальсабиль. Я сварю вам кофе. - Только гвоздику не клади, я не люблю, - сказала Худая Зехра. - Я помню. Я скрываюсь на кухне и ставлю на огонь джезву. К сожалению, этот кофе принесёт мне только расходы. Лет десять назад я уговорила хозяев, которые за мою работу водителя и курьера, судомойки и чернорабочего, официантки и повара платили мне всего 300 динаров, оправдывая это тем, что сдавали мне дёшево квартиру, открыть свой маленький бизнес в их же кафе. Мой кофе с кардамоном нравился всем, и его стали часто заказывать, но у хозяйки, Салихи-Хатун, он не получался таким вкусным, как у меня. Старики посовещались и согласились. Теперь динары за кофе я клала в свой карман, но отнюдь не все. Утренний кофе для хозяев и кофе для их гостей я готовила по договору бесплатно, хотя ингредиенты покупала теперь сама, включая дорогой тростниковых сахар, кардамон и корицу, гвоздику и сами кофейные зёрна – местный сорт арабики. Мой маленький бизнес процветал, и я получала те же 300 динаров, а то и больше только за кофе. Половину вкладывала обратно в дело и запускала свою мини-кофейню по новой. С дымящимися кружками я вошла в зал. - Пожалуйста, - ставлю я кофе на стол. - У них гости, Марьям, отвезёшь после полудня несколько порций салата с тунцом и дорады, запечённой в соли, - велит мне Салиха-Хатун. - Но дорады не хватит, - возражаю я, - Вы велели утром её не брать, а её всего-то полдюжины в холодильнике. - Ну, так и запеки её всю для Зехры, а из основного меню на сегодня её убери. - А в салат положи к розовой луковице пару луковиц фенхеля, и маслины пусть будут греческие, - капризно говорит Сальсабиль. Хозяйка закипает, как кофе в джезве, но прячет гнев за приторной улыбкой. Сальсабиль может позволить себе капризничать – её отец, хромой Рами, снабжает контрабандными греческими маслинами и розовым маслом весь Монастир, и при этом это только прикрытие контрабанды табака, который он возит из Алжира и Италии, из Греции и Турции. У него свой рыболовный траулер и международная лицензия – редчайшая редкость по местным меркам, к тому же он работает на частную торговую кампанию и у него большие связи. Только теневая сторона его бизнеса объясняет то, что он живёт в наших трущобах. Кстати, это он привозит мне итальянский шоколад и бленды робусты с арабикой мелкого помола, а также сыры и вяленые помидоры, а из Греции помимо крупных маслин везёт мне «Метаксу» – традиционный греческий коньяк – пять звёздочек от девятнадцати евро за литр, который я добавляю в кофе некоторым любителям напитка «погорячее». Табак и алкоголь здесь запрещены, но запретный плод сладок, и мы с капитаном Рами имеем постоянных клиентов. Тем более мне стоит ублажать его семейство. - Конечно, дорогая, - сладко улыбаюсь я капризной носатой козе, - маслин у нас достаточно, и я отберу самые крупные. - И в честь чего эта роскошь? – ворчит Абдуллах-бей, мой хозяин. С годами он стал ещё мрачнее и нетерпимее. - Новый партнёр Рами по бизнесу придёт посмотреть на Сальсабиль с родителями и дядей, а дядя придёт с женой и сыном, - гордо отвечает Худая Зехра. Вот это да! В зале кафе раздаётся дружный восхищённый вздох. Наконец-то засидевшуюся в девках двадцати пятилетнюю Сальсабиль придут сватать! - Тогда, может, приготовить запечённых креветок на закуску? – предлагает Салиха-Хатун. В кафе повисает ещё один вздох на такой аттракцион неслыханной щедрости. Мать и дочь быстро переглядываются. - Можно, - говорит Худая Зехра осторожно. - Пусть это будет подарком от нас, - выдавливает хозяйка, давясь словами. - Спасибо, тётя Салиха! – расцветает девчонка. - Если хочешь, я могу дать тебе свежего кардамона для кофе, - предлагаю я. - Не надо, - резко отказывается Худая Зехра, - они настоящие тунисцы и пьют традиционный чай с мятой, - заявляет она. Все усмехаются на шпильку, а мне приходится ею подавиться. Что поделать? Я так и не стала здесь полностью своей. Слишком белая, слишком странная, слишком независимая. Да и язык и обычаи не сразу освоила, а людская память – что море, почти бесконечна. И я молча удаляюсь на кухню, унося чашки. 3.2. Как я выжила здесь совсем одна? Как не свихнулась? А я выжила и не сошла с ума, потому что Безумная Марьям отнюдь не безумна, совсем не безумна! У каждого человека поиск смысла жизни начинается с мысли о смерти – с первой боли, с первой потери, а затем продолжается дорогой учёбы, удачи, успеха. Сначала я ухватилась за мысли о близких. Устроившись в Монастире, я даже позвонила им из крупного отеля в туристической зоне в Сиди-бу-Саиде, набрав международный код и родной номер. Как же они плакали! Как радовались, что я жива! Но ко мне двинулся менеджер, и я поспешно покинула отель и потом даже пропустила два месяца без чая с орешками, боясь, что меня узнают в городе. Ещё я отправляла им письмо через хромого Рами, и калека поклялся, что бросил мой конверт в почтовый ящик почтового отделения в Греции. Вот уж не знаю, солгал он или нет, и тем более не уверена, дошло ли письмо, написанное на французском. Потом я поймала восхитительный азарт выживания, празднуя каждую маленькую удачу, каждое крошечное везение как личную победу. Роман с местным парнем-художником, лёгкие деньги за работу его натурщицей и машина из таксопарка его отца как откуп от нежелательной связи сына, – всё это было удачей, как и то, что я нашла и присвоила документы его тётки, по которым жила. А вот с того дня, как я устроилась на работу в кафе «Золотой тунец» на окраине Монастира, любая моя маленькая победа на фронте самосохранения была плодом тяжкого труда и интриг, немыслимой отваги, стойкости и мужества. Как они только поверили, что я – арабка, у которой мать – француженка? А мои ошибки в арабском списали на то, что я приехала из Туниса, столичная штучка! Как они только приняли меня в свой круг и позволили жить и работать? Я никому из них спуску не давала, защищая себя, свою честь и материальные интересы, как львица добычу. Приписанное мне безумие стало моим прикрытием. Это почти как в России, что-то вроде – какой с дурака спрос. Как я выжила? Только потому, что не хотела умирать. Под облезлым хвостом золотого тунца на вывеске кафе супругов Рабани на меня снизошло озарение свыше. Мудрость жизни в том, чтобы жить, жить во что бы то ни стало, жить и дышать в постоянном движении, как рыба тунец, потому что отказ от движения, от дыхания и от жизни – это смерть, а в смерти нет ничего – ни мудрости, ни света – одна пугающая пустота, высушивающая сердце. 3.3. Я перемыла посуду и приготовила соус для салатов. - Алла-а-а! – возвестил мулла с ближайшего минарета. Пора намаза. Я отложила все дела, вышла с кухни и поднялась в свою квартиру. Совершив омовение над раковиной, раскатав коврик, встала перед ним. А какое главное условие выживания после смысловых крючков сознания и вечного движения? Мимикрия. Умение раствориться в окружающем мире. К тому же камуфляж и маскировка – это шпионское наше всё, так сказать, главные навыки. Оставшись в мусульманском мире, ты либо принимаешь правила этого общества, либо погибаешь, – третьего не дано, особенно если ты женщина. Приняв «аркан ад-дин» ислама, пять главных культовых обязанностей, сформулированных при жизни пророка Мухаммеда: исповедание веры, молитву, пост в месяц рамадан, милостыню (закят в размере двух с половиной процентов от дохода) и паломничество в Мекку (хадж), – ты получаешь заступничество пророков в облегчении адских мук. Произнеся один раз: «Свидетельствую, что нет божества кроме Аллаха, и Мухаммед – посланник Аллаха», – я приняла и новую веру, и предопределение – мысль о том, что перед сотворением мира Бог заранее предопределил каждой вещи всё, что с ней произойдёт. Не существует ничего, что не зависит от воли Бога, и ничто не может изменить ход развития событий, предначертанных Им. Став членом мусульманской общины, я усвоила культурные ценности и характер гражданского поведения и стала защищена законами шариата. Для этого мне пришлось взять отпуск на неделю, прикрывшись семейными делами, и уехать в Тунис, чрезвычайно рискуя. Там я пошла по пути всех невежд: не зная, как поступить, поступай, как все. Я ходила по мечетям и смотрела на то, как ведут себя мужчины и женщины, как одеты, как обуты, как разуваются, как молятся, как и что говорят и делают. Это было непросто, но я справилась. Ну, не могла же я в самом-то деле обратиться к шейху ислама или даже мулле! По истечении той недели я набралась смелости и сказала, насколько могла искренне: «Свидетельствую, что нет божества кроме Аллаха, и Мухаммед – посланник Аллаха», и с того момента стала считать себя мусульманкой. Я отказалась от надежды вернуться назад и начала двигаться вперёд… - Марьям! - Да, госпожа! - Что ты уже час возишь этой тряпкой взад-вперёд по столу? Начинай готовить дораду. И фасоль замочи. Раз убираем рыбу из меню, сделаем салаты с фасолью и каракатицами. Шевелись. Я зашевелилась и вытащила из холодильника восемь оставшихся там рыбин дорады, а из кладовой – мешок с морской солью. Чтобы запечь такое количество рыбин, придётся задействовать оба духовых шкафа и использовать разовые алюминиевые противни, которые заказчик заберёт вместе с рыбой. Да ещё салат с тунцом! Чтобы успеть сделать такое количество, придётся брать маринованного тунца из банки, а ещё начистить розового лука и фенхеля, помыть лимоны и сварить яйца. Тут я на самом деле зашевелилась – завертелась как юла, ещё ведь и основные блюда готовить, да и о кофе нельзя забывать, ведь к одиннадцать придут первые туристы и постоянные посетители, чтобы выпить по чашечке и почитать бесплатные газеты – часть сервиса от дяди Абдуллаха. Раскладывая оливки и маслины по контейнерам с салатом, не удержалась и стянула по паре зелёных и иссиня-чёрных ягод. М-м-м! Оливки что в Тунисе, что в Греции одинаковы на вкус, но с греческими маслинами ничто не сравнится. - Марьям! Два кофе! – раздалось из зала. - Принято! День набирал обороты. Ближе к полудню я загрузила рыбу с салатом в машину и отправилась к капитану Рами домой. - Привезла? Наконец-то! – кидается ко мне Сальсабиль. - Вот, принимай, только осторожно, чтобы корочка не лопнула раньше времени, - передаю я ей рыбу в алюминиевых противнях. - Э, Марьям, у нас закончились лепёшки. Ты не могла бы съездить и привезти? Мы не успеваем! - Только позвони дяде Абдуллаху и предупреди его, - скидываю я на неё плату за звонок и иду к двери, - сколько лепёшек? - Двадцать тонких, десять пышных и два багета, - и Худая Зехра протягивает мне деньги. Я понимаю, что потеряю сегодня выручку от кофе, но это же семья хромого Рами, а мне не резон с ним ссориться. И я еду на рынок. Всех денег не заработаешь, а люди могут помочь тогда, когда деньги ничего не стоят. Пекарня дяди Гасана стоит прямо на рынке, что создаёт ему в этом районе маленькую монополию. Я передаю ему привет и нижайшую просьбу Худой Зехры. - Багета не будет, весь разобрали. Либо жди, либо уходи, - хмуро говорит пекарь. При таком сдобно-радостном занятии мог бы быть и полюбезнее. Впрочем, все знают, отчего дядя Гасан такой хмурый. В его доме растут пять дочерей – пять неудачных попыток родить наследника. Теперь этот сияющий цветник разорит отца на свадьбы. Впрочем, ему грех жаловаться – все девчонки дяди Гасана на редкость симпатичные и смышлёные, да и в пекарне ему помогают. - Я подожду, - принимаю я решение. А чего? Посижу, подожду, отдохну немного, поглазею на туристов, поболтаю с женой дяди Гасана, застенчивой и стеснительной Кавсар, соберу все местные сплетни. Тем более и сплетник-Надим оставил свою лавочку и идёт сюда. Точно какая-то местная бомба.