У часового не было никаких подозрений на наш счет, он даже зевнул, когда мы приблизились, но потом что-то встревожило его. Может, его насторожил Стеапа, потому что в Дунхолме вряд ли имелся хоть кто-нибудь такой же высокий, как этот восточный сакс. Как бы то ни было, часовой вдруг понял, что мы чужаки, и среагировал быстро, подавшись назад и вытащив меч. Он уже собирался позвать своих, но тут Стеапа метнул копье. Оно попало часовому в правое плечо, отшвырнув его назад. Райпер быстро последовал примеру Стеапы, вогнав копье в живот врага с такой силой, что пригвоздил того к ясеню. Райпер заткнул глотку часовому мечом, но едва заструилась кровь, как из-за угла строения поменьше, стоявшего слева от нас, появились двое и сразу подняли крик, сообразив, что в крепость проникли враги. Один повернулся и побежал, но второй вытащил меч — и совершил ошибку, потому что Финан сделал низкий финт копьем, а когда его противник опустил клинок, чтобы парировать удар, копье ирландца взвилось вверх и вонзилось в мягкую плоть под нижней челюстью. Изо рта воина потекла кровь, пузырясь в его бороде, а Финан шагнул ближе и воткнул короткий меч в живот врага. Еще два трупа. Дождь снова зарядил сильнее, капли барабанили по грязи, разбавляя свежую кровь, и я усомнился, хватит ли нам времени, чтобы сделать бросок через широкое открытое пространство и добраться до лестницы у стены. И в этот миг дела наши пошли еще хуже: дверь дома Кьяртана открылась и в дверном проеме показались трое. Я закричал Стеапе, чтобы тот загнал их обратно в дом. Он пустил в ход топор, убив первого страшным смертельным ударом снизу вверх, после чего швырнул его труп во второго врага. Тот получил удар топором в лицо, а потом Стеапа пинком отшвырнул обоих поверженных воинов прочь, чтобы погнаться за третьим, который был теперь внутри дома. Я послал на помощь Клапу. — Быстро вытащи его оттуда, — велел я Клапе, потому что всадники у ворот уже услышали шум драки. Увидев наши обнаженные мечи и трупы своих товарищей, они поворачивали лошадей. И тут я понял, что мы проиграли. Ибо весь замысел наш основывался на внезапности, а теперь нас обнаружили, и у нас не было шанса добраться до северной стены. Люди на бойцовой площадке повернулись и теперь пристально наблюдали за нами, других воинов послали вниз с укреплений, и они выстраивали «стену щитов» возле самых ворот. Всадники, их было около тридцати, во весь опор поскакали к нам. Мы не просто потерпели поражение. Теперь нам еще очень повезет, если мы останемся в живых. — Назад! — закричал я. — Назад! У нас оставалась одна-единственная возможность: отступить в узкие проулки, где мы хоть как-то сможем сдержать всадников и добраться до ворот, ведущих к колодцу. Нужно спасти Гизелу, затем предстоит отчаянное отступление вниз по холму, а за нами по пятам будут гнаться мстители. «Может, нам удастся переправиться через реку», — подумал я. Если бы мы только смогли добраться до вздувшегося от дождей Виира, мы спаслись бы от преследования, но надежда на это была призрачной. — Стеапа! — закричал я. — Стеапа! И тогда из дома появились двое, Стеапа держал в руках залитый кровью боевой топор. — Держитесь вместе! — прокричал я. Всадники быстро приближались, но мы побежали обратно к конюшням, а наши преследователи, похоже, опасались темных, лежащих в тени участков между строениями. Они натянули поводья возле ясеня, к которому все еще был пригвожден мертвец, и я подумал, что осторожность верховых позволит нам прожить достаточно долго, чтобы выбраться из крепости. В моей душе встрепенулась надежда: я думал уже не о победе, но о том, как нам остаться в живых… А потом я услышал какой-то звук. Это лаяли гончие. Выходит, всадники остановились вовсе не потому, что боялись на нас напасть, просто Кьяртан спустил своих псов — и я в ужасе остановился, когда гончие вырвались из дома поменьше и ринулись к нам. Сколько их было? Пятьдесят? Во всяком случае, никак не меньше. Сосчитать было невозможно. Ловчие подгоняли их тявкающими криками, и эти собаки походили скорее на волков, чем на гончих. С грубой шкурой, огромные, злобно воющие… Я невольно сделал шаг назад. Мне почудилось, что это дьявольская свора, призрачные гончие, которые спешат во тьме и преследуют жертву в мире теней, когда наступает ночь. Теперь у нас не оставалось времени, чтобы добраться до ворот. Гончие окружат нас, повалят и сожрут, и я подумал, что это, должно быть, кара свыше за то, что я убил беззащитного брата Дженберта в Кетрехте. Меня так и обдало холодом, я весь содрогнулся, охваченный малодушным, недостойным настоящего мужчины страхом. «Умри достойно! — сказал я себе. — Умри достойно!» Но разве возможно принять достойную смерть от зубов гончих? Наши кольчуги задержат их дикий натиск, но лишь на мгновение. А собаки, почуявшие наш страх, наверняка жаждали крови. Обнажив Вздох Змея, я уже приготовился к самому худшему… И тут собак кто-то окликнул, причем явно не ловчий. То был голос женщины. Он звучал чисто и громко, без слов: незнакомка просто распевала что-то. Этот дикий, резкий зов пронзил утренний воздух, как звук рога. И гончие внезапно остановились, повернулись и огорченно заскулили. От ближайшей собаки — то была сука с запятнанной грязью шкурой — меня отделяло всего три или четыре шага. Она скорчилась и завыла, когда невидимая повелительница позвала ее снова. В этом зове без слов, в этом вибрирующем вопле было что-то печальное, и сука сочувственно заскулила. Ловчий, который выпустил гончих, попытался хлыстом погнать их к нам, но дикий, воющий голос незнакомки снова ясно донесся сквозь дождь, на этот раз он звучал громче. Женщина как будто визжала в приступе внезапного гнева, и три гончие прыгнули на ловчего. Тот отчаянно завопил, но тут же оказался посреди клубка из зубов и шкур. Всадники поскакали к собакам, чтобы отогнать их от погибающего ловчего, но тут женщина издала дикий вопль, который швырнул всю свору к лошадям, и утро наполнилось шипением дождя, нечеловеческими криками и воем гончих. Всадники в панике повернули и понеслись обратно к воротам. Женщина позвала снова, на этот раз мягче, и гончие послушно закрутились вокруг чахлого ясеня, позволив всадникам спастись. Я молча смотрел на все это. Собаки припали к земле, оскалив зубы и наблюдая за дверью дома Кьяртана — и именно оттуда появилась незнакомка. Она перешагнула через выпотрошенный труп, который Стеапа оставил в дверях, и воркующим голосом пропела что-то собакам, которые распластались по земле. А затем посмотрела на нас. Это была Тайра. Сначала я ее не узнал. Прошло много лет с тех пор, как я в последний раз видел сестру Рагнара. Она запомнилась мне светловолосой девчушкой, счастливой, здоровой и благоразумной. Помнится, она рассуждала о том, что, когда вырастет, обязательно выйдет замуж за воина-датчанина. А потом дом ее отца сожгли, жениха убили, а ее саму захватил в плен Кьяртан и отдал Свену. И теперь, когда я увидел ее снова, Тайра превратилась в жалкое существо из ночного кошмара. На девушке был длинный плащ из оленьей шкуры, скрепленный у горла костяной брошью, но под плащом она была абсолютно голой. Когда Тайра шла между гончих, полы плаща все время распахивались, и было видно, что тело ее болезненно худое и грязное, а руки и ноги покрыты шрамами, как будто кто-то постоянно полосовал их ножом. Там, где не было шрамов, виднелись язвы. Ее золотистые волосы стали сальными и чумазыми, и Тайра вплела в них засохшие побеги плюща. Плющ болтался и вокруг ее плеч. При виде ее Финан перекрестился. Стеапа сделал то же самое, а я вцепился в свой амулет-молот. Острые ногти Тайры были длинными, как те ножи, которыми кастрируют жеребцов, и она размахивала руками, словно колдунья, а потом внезапно завопила на гончих, которые жалобно заскулили и стали корчиться от боли. Тайра посмотрела в нашу сторону, и я почувствовал приступ страха, когда она внезапно присела на корточки и указала прямо на меня. Глаза ее были яркими, как молнии, и полными ненависти. — Рагнар! — закричала она. — Рагнар! Имя это звучало в ее устах как проклятие, и гончие повернулись и уставились в мою сторону. Я знал, что псы прыгнут на меня, стоит только Тайре снова подать голос. — Я не Рагнар! — воскликнул я. — Я Утред! — И снял шлем, чтобы она увидела мое лицо, повторив: — Я Утред! — Утред? — переспросила Тайра, все еще не сводя с меня глаз. В этот краткий миг она выглядела вовсе не сумасшедшей, а лишь сбитой с толку. — Утред, — повторила она, на этот раз так, словно пыталась припомнить мое имя. Почувствовав перемену в ее тоне, гончие отвернулись от нас… А потом Тайра вдруг завопила. Но не на собак; то был воющий плач, обращенный к облакам. И тут она внезапно обратила свою ярость на псов. Тайра наклонялась, зачерпывала пригоршни грязи и швыряла ее в собак. Она все еще не говорила ни слова, но гончие поняли ее безмолвный язык и послушались хозяйку, устремившись через скалистую вершину Дунхолма, чтобы атаковать только что построившуюся «стену щитов» возле ворот. Тайра последовала за псами, окликая их, плюясь и содрогаясь, наполняя адскую свору исступленной яростью, и страх, который пустил было во мне корни до самой холодной земли, прошел. Я крикнул своим людям, чтобы они шли за Тайрой. Эти гончие были ужасными тварями. Этакими злобными созданиями из мира хаоса, обученными убивать, и Тайра подгоняла их высокими, воющими криками. И «стена щитов» сломалась задолго до того, как перед ней появились псы. Люди побежали, рассыпавшись по широкой вершине Дунхолма, а собаки гнались за ними. Лишь горстка самых храбрых бойцов осталась у ворот, как раз в том месте, куда я хотел добраться. — Ворота! — закричал я Тайре. — Тайра! Пошли псов к воротам! Она вновь начала издавать лающие звуки, пронзительные и отрывистые, и гончие послушались ее, устремившись к укреплениям ворот. Я не раз видел, как охотники направляли гончих так же умело, как всадники направляют коней с помощью коленей и поводьев, но сам так и не научился этому искусству. Зато Тайра владела им в совершенстве. Люди Кьяртана, охранявшие ворота, сопротивлялись до конца. Собаки рвали их зубами, до меня доносились отчаянные вопли. Я пока не видел ни Кьяртана, ни Свена, но и не искал их. Я лишь хотел добраться до больших ворот и открыть их для Рагнара. Поэтому мы последовали за собаками, но потом один из всадников пришел в себя и закричал испуганным людям, чтобы те окружили нас сзади. Этот всадник был крупным человеком, в кольчуге под грязным белым плащом. Шлем с окаймленными бронзой дырами для глаз скрывал лицо, но я не сомневался, что это Кьяртан. Он погнал своего коня вперед, и десяток людей последовали за ним, но Тайра издала несколько коротких, затихающих рулад, и десять гончих повернулись, чтобы помешать всадникам. Один конник, отчаянно стремясь избежать нападения псов, повернул лошадь слишком быстро, и та упала, растянувшись в грязи, дрыгая ногами. Полдюжины гончих набросились на брюхо упавшей лошади, в то время как остальные перепрыгнули через нее, чтобы сожрать вылетевшего из седла всадника. Я слышал предсмертные вопли этого человека, видел, как один из псов заковылял прочь — его лапу перебило копыто отчаянно бьющейся лошади. Бедняга издавала ужасные звуки. Продолжая бежать сквозь струи дождя, я увидел копье, полетевшее вниз с укреплений. Воины, что стояли на крыше надвратных укреплений, пытались остановить нас с помощью копий. Они метали копья и в собачью стаю, которая все еще рвала на части остатки павшей «стены щитов», но гончих было слишком много. Теперь мы находились уже недалеко от ворот, всего в двадцати или тридцати шагах. Тайра и ее гончие перевели нас целыми и невредимыми через вершину Дунхолма, что повергло врагов в полнейшее замешательство. Но потом всадник в белом плаще, чья густая борода торчала из-под края шлема, спешился и крикнул своим людям, чтобы те прикончили собак. Воины вновь выстроили «стену щитов» и напали. Они держали щиты низко, чтобы не подпускать псов, и убивали их копьями и мечами. — Стеапа! — закричал я. Тот понял, чего я хочу, и проорал остальным, чтобы они шли с ним. Стеапа с Клапой первыми очутились среди собак, и я увидел, как топор великана ударил в защищенное шлемом лицо, пока Тайра посылала гончих на новую «стену щитов». Люди спускались с бойцовой площадки, чтобы присоединиться к дикому сражению, и я знал: мы должны двигаться быстро, поскольку, прикончив стаю, люди Кьяртана примутся за нас. Я увидел, как одна гончая высоко подпрыгнула и вонзила зубы в лицо человека: тот страшно завопил, но и собака взвыла, получив меч в брюхо. Тайра визжала на гончих, а Стеапа сдерживал центр вражеской «стены щитов». Но все это продлится лишь до тех пор, пока фланги не сомкнутся. Через одно или два биения сердца крылья «стены щитов» сложатся вокруг моих людей и собак и прикончат их. Поэтому я побежал к арке ворот. Эту арку не защищали с земли, но у воинов на укреплениях все еще имелись копья. А у меня был лишь щит убитого, и я молился, чтобы он оказался прочным. Я поднял щит над своим шлемом, вложил в ножны Вздох Змея — и побежал. Тяжелые копья обрушились на меня сверху. Они ударяли в щит, расплескивали грязь, и наконец два копья пробили липовые доски. Я почувствовал удар по левому предплечью, щит становился все тяжелее и тяжелее — копья тянули его вниз. Но потом я очутился под аркой, в безопасности. Собаки выли и дрались. Стеапа дразнил врагов, призывая их с ним сразиться, но люди Кьяртана его избегали. Я видел, как крылья «стены щитов» смыкаются, и знал, что мы погибнем, если я не открою ворота. Я увидел, что потребуется освободить обе руки, чтобы поднять огромный засов, но одно из копий, застрявших в моем щите, пробило кольчугу на левом предплечье, и я не смог вытащить это копье. Поэтому я пустил в ход Осиное Жало, чтобы срезать со щита кожаные петли-рукояти. Тогда я сумел выдернуть наконечник копья из кольчуги и руки. На кольчужном рукаве виднелась кровь, но кость не была сломана. Я поднял громадный засов и оттащил его от ворот. Потом я толкнул створку наружу — и увидел Рагнара и его людей в пятидесяти шагах от крепости. Они радостно закричали при виде меня и побежали вперед, подняв щиты, чтобы уберечься от копий и боевых топоров, летевших в них с укреплений. А потом выстроили «стену щитов», все удлиняя ее и обрушивая свои клинки и свою ярость на удивленных людей Кьяртана. Так был взят Дунхолм — неприступная скалистая крепость, стоящая в изгибе реки. Несколько лет спустя некий скальд в Мерсии, желая польстить мне, спел песню о том, как Утред Беббанбургский в одиночку взобрался на утес, где стояла крепость, и пробился сквозь две сотни вражеских воинов, чтобы открыть высокие ворота, которые охранял дракон. То была прекрасная песнь, воспевавшая работу меча и воинскую доблесть, но рассказ о моих подвигах был полной чушью. Нас было двенадцать человек, и очень много для победы сделали собаки, а Стеапа довершил остальное. И если бы Тайра в нужный момент не вышла из дома, в Дунхолме, возможно, и по сей день правили бы потомки Кьяртана. Но и когда ворота были открыты, бой не кончился: враги все еще превосходили нас числом, однако у нас, в отличие от Кьяртана, имелись уцелевшие собаки. Рагнар провел свою «стену щитов» в крепость, где мы и сразились с ее защитниками. То был славный бой: одна «стена щитов» против другой. Гремели, сталкиваясь, щиты, и слышались выкрики, что издавали воины, колющие противников короткими мечами или поворачивающие копья в животе врага. Хватало и ужасов: кровь, дерьмо и кишки выплескивались прямо в грязь. «Стена щитов» — то место, где легко умереть и попасть в песни скальдов.