Эгвейн перевела дух. Последний вопрос. Она еще способна остановить это безумие. Невозможно, чтобы ее на самом деле сделали… – На Престоле Амерлин, если будет на то соизволение Совета Башни. Она застыла. Теперь отступать слишком поздно. Хотя, наверное, слишком поздно было еще в Сердце Твердыни. Первой встала Делана, за ней – Квамеза и Джания, а потом и другие восседающие поднялись со своих кресел в знак согласия. Но не все. Романда, например, осталась сидеть. Девять из восемнадцати. Эгвейн знала, что такого рода решения должны приниматься единогласно, а не большинством голосов. Как правило, так и случалось, но это не значило, что единодушие достигалось само собой. Порой, чтобы добиться его, приходилось тратить немало времени на уговоры – однако сегодня ночью здесь должны звучать исключительно церемониальные фразы. Шириам и прочие, разумеется, втолковали Эгвейн, что означает нежелание встать и каким образом следует склонять восседающих к согласию. Предположение, будто Совет наотрез откажет ей в избрании, они просто-напросто высмеяли – такие вещи обсуждаются и согласовываются заранее, – хотя отмахнулись от него так быстро, что девушка заподозрила: такой исход вовсе не повод для смеха. Тем не менее они вполне допускали, что некоторые из членов Совета останутся в своих креслах. По мнению Шириам, такой поступок следовало воспринимать всего лишь как жест, вызванный желанием подчеркнуть важность происходящего. Это вовсе не отказ: оставшись сидеть, восседающие тем самым заявляли, что отнюдь не будут собачками, готовыми вставать на задние лапки по первому же слову. Эгвейн, глядя на суровое лицо Романды и на не менее строгое лицо Лилейн, уже ни в чем не была уверена. К тому же ей говорили, что таких, скорей всего, будет трое или четверо. Тем временем все поднявшиеся женщины, ни слова не сказав, вновь уселись на свои места. Все молчали, но Эгвейн и без того знала, что надо делать. Оцепенение спало. Поднявшись, она направилась к ближайшей из оставшихся сидеть – остролицей Зеленой сестре по имени Самалин. Как только Эгвейн преклонила колени, рядом с ней опустилась на колени и Шириам, с широким тазом в руках. Поверхность воды была подернута рябью. В отличие от Эгвейн, лицо которой блестело от пота, кожа Шириам была совершенно сухой – но руки ее дрожали. Морврин встала на колени с другой стороны и вручила Эгвейн мокрую тряпицу. Мирелле ждала рядом с перекинутыми через руку полотенцами. Почему-то она выглядела сердитой. – Прошу позволить мне служить, – промолвила Эгвейн. Глядя прямо перед собой, Самалин подняла юбку до колен. Ноги ее были босы. Омыв их с помощью влажной тряпицы и насухо вытерев полотенцем, Эгвейн перешла к следующей Зеленой, пухленькой женщине по имени Майлинд. Шириам с компанией заставили Эгвейн выучить наизусть имена всех восседающих. – Прошу позволить мне служить. Майлинд была хорошенькой, большеглазой, с пухлыми улыбчивыми губами. Но сейчас она не улыбалась. Хотя Майлинд и вставала, ноги ее тоже были босы. Как и у других восседающих. Переходя от одной к другой, Эгвейн гадала, знали ли они заранее, сколько из них останется сидеть. Наверное, догадывались – если не обо всех, то о некоторых, и во всяком случае предвидели, что от Эгвейн потребуется эта услуга. О деятельности Совета Башни Эгвейн знала немногим больше, чем рассказывалось на занятиях для послушниц, и вовсе ничего такого, что могло бы пригодиться на практике. Единственное, что ей оставалось делать, – продолжать начатое. В конце концов, омыв и отерев ноги Джании, морщившей лоб, словно в раздумье о чем-то постороннем, – она, во всяком случае, вставала, – Эгвейн уронила тряпицу в таз, отступила на свое место и вновь преклонила колени. – Прошу позволить мне служить. Еще одна возможность. Делана и на сей раз поднялась первой, но следом за ней встала Самалин. А там и остальные неспешно поднялись одна за другой, пока в креслах не остались лишь Лилейн и Романда, глядевшие не на Эгвейн, а друг на друга. Наконец Лилейн едва заметно пожала плечами, неторопливо застегнула лиф и встала. Романда повернула голову к Эгвейн и смотрела на нее так долго, что та почувствовала, как у нее по ребрам струится пот. Нарочито медлительно Романда застегнула платье и лишь после этого присоединилась к остальным. За спиной Эгвейн, там, где стояли Шириам, Мирелле и Морврин, послышался вздох облегчения. Но ритуал на этом не кончился. Подойдя к Эгвейн с обеих сторон, Романда и Лилейн под руки отвели ее к помосту, поставили перед ярко раскрашенным креслом, застегнули платье, набросили на плечи палантин. – Ты возведена на Престол Амерлин, – хором возгласили все восседающие. – Во имя Света, да высится вечно Белая Башня. Да славится Эгвейн ал’Вир, Блюстительница печатей, Пламя Тар Валона, Престол Амерлин. – Лилейн, сняв кольцо Великого Змея с левой руки Эгвейн, передала его Романде, а та надела его девушке на правую. – Да осияет Свет Престол Амерлин и Белую Башню. Эгвейн хихикнула. Романда растерянно заморгала, Лилейн вздрогнула, да и все остальные малость опешили. – Я кое-что вспомнила, – пояснила девушка и, спохватившись, добавила: – Дочери мои. Именно так подобало Амерлин обращаться к Айз Седай. А вспомнила Эгвейн о том, что ее ждет в следующий миг. Может, это и есть расплата за путешествие через Мир снов во плоти? Коли так, она легко отделалась. Эгвейн ал’Вир, Блюстительница печатей, Пламя Тар Валона, Престол Амерлин, ухитрилась-таки воссесть на жесткое деревянное кресло, не подав виду, что это далось ей далеко не просто, и даже не поморщившись. И склонна была считать это торжеством воли. Шириам, Мирелле и Морврин устремились вперед, тогда как восседающие выстроились друг за дружкой до самой двери – видимо, по старшинству, соответственно возрасту. Последней стояла Романда. Шириам присела в низком, почтительном реверансе: – Прошу позволить мне служить, мать. – Тебе позволено служить Башне, дочь моя, – с весьма серьезным видом отвечала Эгвейн. Шириам поцеловала ее кольцо и отошла в сторону, уступив место Мирелле. Одна за другой Айз Седай склонялись в реверансе перед Эгвейн, испрашивая дозволения служить Башне. Что ее удивляло, так это порядок, в котором они выстроились. Несмотря на отсутствие признаков возраста, можно было догадаться, что все восседающие отнюдь не молоды, однако седовласая Делана, казавшаяся Эгвейн едва ли не ровесницей Романды, оказалась в середине, а миловидные, без намека на седину Джания и Лилейн стояли сразу перед Романдой. Айз Седай приседали, бесстрастно целовали кольцо – хотя некоторые и косились на многоцветную кайму на подоле Эгвейн – и, не говоря ни слова, выходили из комнаты через заднюю дверь. Обычно церемония длилась дольше, но в данном случае было решено отложить остальное на утро. Наконец с Эгвейн остались лишь три поручившиеся за нее женщины, – в чем суть такого поручительства, она не имела понятия. Потом Мирелле впустила трех Айз Седай, ждавших за дверью, и Эгвейн позволила себе встать. – А если бы Романда так и осталась сидеть? – спросила Эгвейн. Ритуалом предполагалась еще и третья возможность обратиться к Совету, еще раз омыть всем ноги и испросить разрешения служить, но Эгвейн была уверена: во второй раз проголосовав против, Романда и в третий раз не изменила бы своего решения. – Тогда, скорее всего, через несколько дней она сама стала бы Амерлин, – ответила Шириам. – Или она, или Лилейн. – Я не это имела в виду, – промолвила Эгвейн. – Что стало бы со мной? Я снова бы считалась принятой? Айз Седай с улыбками подступили к ней и помогли сначала раздеться, а потом облачиться в бледно-зеленое шелковое платье. Час был поздний, и скоро следовало ложиться спать, однако Амерлин не подобает разгуливать в наряде принятой, пусть даже совсем недолго. – Весьма вероятно, что и так, – после недолгого размышления ответила Морврин. – Только, на мой взгляд, весьма мало радости ходить в принятых, тогда как каждая восседающая знает, что ты едва не взошла на Престол Амерлин. – Такое случалось редко, – добавила Беонин, – но когда случалось, неудачливую претендентку на Престол Амерлин отправляли в ссылку. Нельзя вносить сумятицу и нестроение в жизнь Башни. Взглянув Эгвейн прямо в глаза, чтобы та получше уразумела значение сказанного, Шириам продолжила: – Но кого уж точно отправили бы в ссылку, так это Мирелле, Морврин и меня, поскольку мы за тебя поручились. Возможно, и Карлинию, и Беонин, и Анайю, но уж нас троих – непременно. – Неожиданно Шириам улыбнулась. – Но что говорить, этого не случилось. Считается, что первую ночь новая Амерлин должна проводить в размышлении и молитве, но будет лучше, если, после того как Мирелле кончит возиться с этими пуговицами, мы немножко расскажем тебе, как обстоят дела в Салидаре. Все выжидающе посмотрели на Эгвейн. Застегивавшая платье Мирелле стояла у девушки за спиной, но Эгвейн затылком чувствовала ее взгляд. – Да, – сказала она. – Да, пожалуй, так будет лучше всего. Глава 36 «Мы обрели Амерлин» Подняв голову с подушки и оглядевшись по сторонам, Эгвейн в первое мгновение удивилась, обнаружив себя в большой кровати под балдахином. Лучи утреннего солнца проникали сквозь занавески в окна просторной спальни, а возле умывальника с кувшином горячей воды уже хлопотала пухленькая миловидная женщина в скромном сером шерстяном платье. Потребовалось усилие, чтобы припомнить: это Чеза, личная служанка Амерлин. Ее служанка. На узеньком столике, перед заключенным в серебряную раму зеркалом, где лежали расческа и гребень, уже стоял прикрытый поднос. В воздухе витали запахи свежего хлеба и печеных груш. Комнату эту Анайя приготовила заранее, к прибытию Эгвейн. Обстановка была, конечно же, разномастная, но все – от обитого зеленым шелком мягкого кресла до стоявшего в углу высокого зеркала в резной раме с остатками позолоты и изукрашенного искусной резьбой шкафа, где ныне висели вещи Эгвейн, – по меркам Салидара представлялось роскошным. К сожалению, у Анайи оказался своеобразный вкус – она отличалась чрезмерным пристрастием к пенистым кружевам и оборкам, а потому в этой комнате они были повсюду. Они окаймляли и балдахин над кроватью, и откинутые в сторону прикроватные занавеси, и одеяло, и тонкую шелковую простыню. Кружевные салфетки украшали стол и табурет рядом, подлокотники и ножки мягкого кресла. Кружевными были и занавески на окнах, и наволочки на подушках. Эгвейн со вздохом откинулась назад – ей казалось, что она вот-вот утонет в кружевах. Уже после того, как Шириам с компанией привели ее сюда – оказывается, они называли это здание Малой Башней, – было немало разговоров. Причем говорили по большей части они, а Эгвейн слушала и иногда задавала вопросы. Отвечали на них, лишь если считали нужным, в противном случае говорили, что сейчас это не главное. По существу, их не интересовали ни намерения Ранда, ни возможные действия Койрен. Посольство Малой Башни находилось на пути в Кэймлин, и возглавляла его Мерана, знавшая, по их мнению, что следует делать. Правда, что именно, они, кажется, представляли себе смутно. Зато о вещах, по их представлению важных, они говорили долго и охотно. Оказывается, Малая Башня отправила посольства решительно ко всем правителям. Рассказывая о каждом по очереди, Айз Седай упирали на то, почему именно его поддержка жизненно необходима для Салидара. Похоже, все они были нужны в равной степени. Создавалось впечатление, что все может пойти прахом, если их не поддержит даже один-единственный правитель. Выяснилось также, что Гарет Брин собирает войско, которое со временем станет достаточно сильным, чтобы позволить им – ей – открыто выступить против Элайды, если до того дойдет дело. Но они, похоже, считали, что, несмотря на требование Элайды вернуться в Башню, до столкновения не дойдет. Видимо, по их мнению, весть об избрании Престолом Амерлин Эгвейн ал’Вир должна убедить колеблющихся Айз Седай явиться в Салидар, а возможно, даже переманить туда некоторых сестер из Башни, а если таких наберется достаточно, то у Элайды не останется иного выбора, кроме как отказаться от своих притязаний. Оставалась угроза со стороны белоплащников, но они почему-то бездействовали. Таким образом, Салидар находился в благоприятном положении, и они могли позволить себе не спешить. Что же до Логайна, который был Исцелен, так же как Суан и Лиане – да-да, Лиане тоже Исцелена, а как же иначе? – то о нем упомянули чуть ли не мимоходом. – Тебе не о чем беспокоиться, – заверила Шириам. Она стояла рядом с Эгвейн, сидевшей в мягком кресле, а остальные полукругом обступили ее. – Совет будет спорить, укрощать его или нет, покуда он не умрет от старости и вопрос не решится сам собой. Эгвейн попыталась сдержать зевок – час был поздний, – и Анайя, видать приметив это, сказала: – Мы должны дать ей поспать. Завтрашний день будет почти таким же важным и трудным, как и сегодняшний вечер, дитя… – Осекшись, она тихонько рассмеялась и тут же поправилась: – Мать. Да, мать, завтра тоже важный день. Мы пришлем Чезу помочь тебе подготовиться ко сну. Но и после их ухода улечься оказалось не так-то просто. Пока Чеза расстегивала платье, появилась Романда, считавшая необходимым безотлагательно предложить новоиспеченной Амерлин свои советы. А едва Романда ушла, тут же нагрянула Лилейн – Голубая сестра словно караулила, когда уйдет Желтая. Эгвейн уже лежала в постели, и у нее слипались глаза, но Лилейн решительно выпроводила Чезу и одарила Амерлин своими советами, тепло, чуть ли не нежно при этом улыбаясь. Советы Лилейн ничуть не походили на советы Романды, и, ясное дело, пожелания обеих отличались от высказанных Шириам. Обе выражали уверенность в том, что первое время Амерлин трудно будет обойтись без наставлений, и каждая считала именно себя наиболее подходящей для роли наставницы. Открыто этого, разумеется, не говорили, но понять намеки было вовсе не трудно. Если поверить любой из них, выходило, что затеи всех прочих чреваты неисчислимыми бедствиями. К тому времени, когда Эгвейн, направив Силу, загасила наконец лампы, она начала бояться, что всю ночь ее будут мучить кошмары. Может, так оно и было, но запомнились ей только два. В одном она, Амерлин, – Айз Седай, не принявшая обетов, – правила Башней, но все, что бы она ни делала, оборачивалось несчастьем. Чтобы прервать этот сон, ей пришлось пробудиться. Но Эгвейн знала, что он ничего не означает. Во многом он походил на то, что ей пришлось испытать в тер’ангриале во время испытания на звание принятой. Не образами, конечно, – ощущения были сходными. Ей было известно, что они не имеют никакого отношения к действительности – во всяком случае, к этой действительности. Другой сон был просто глупостью, которой после пережитого вполне следовало ожидать. Теперь Эгвейн знала о снах достаточно и поняла это без труда. Ей привиделось, как Шириам сорвала с ее плеч палантин и все вокруг принялись потешаться над Эгвейн, указывая пальцами на дурочку, поверившую, будто восемнадцатилетнюю девчонку и вправду могут избрать Амерлин. Смеялись не только Айз Седай, но и Хранительницы Мудрости, и их ученицы, и Ранд, и Мэт, и Перрин, и Найнив, и Илэйн – все, кого она знала. Стоя обнаженной под их взглядами, она судорожно пыталась натянуть на себя платье принятой, которое подошло бы разве что десятилетней девочке. – Ну нельзя же весь день лежать в постели, мать. Эгвейн открыла глаза. Лицо Чезы было насмешливо-строгим, в глазах горел зеленый огонек. Будучи по меньшей мере вдвое старше Эгвейн, она с самого начала приняла ту особую почтительную и одновременно чуть ли не фамильярную манеру держаться, которая свойственна старым слугам. – Амерлин не должна разлеживаться в постели, а уж тем более в такой день. – Скажешь тоже, разлеживаться. Это последнее, что было у меня на уме. – Эгвейн, кряхтя, поднялась с постели и потянулась, прежде чем снять пропотевшую сорочку. Ей не терпелось поскорей научиться избавляться от пота, сколько бы ни пришлось ради этого работать с Силой. – Я надену голубое платье, то шелковое, что с белыми звездами по вырезу. – Она заметила, что, подавая свежую сорочку, Чеза отводила глаза в сторону. Последствия исполнения тох – рубцы и ссадины – уже малость подзажили, но оставались вполне заметными. – Я по дороге сюда с лошади свалилась, – пробормотала Эгвейн, торопливо натягивая через голову сорочку. Чеза понимающе кивнула: – Ох уж эти лошади, такие гадкие! И как только люди ездят верхом? Вот я, мать, ни за какие коврижки не полезла бы на эту противную животину. То ли дело добрая повозка. Ну а уж коли мне довелось бы эдак неудачно свалиться, я, уж конечно, держала бы язык за зубами. Не то Нилдра такое стала бы языком молоть… да и Кайлин не лучше… Конечно, Престол Амерлин – совсем другое дело, но я бы лучше помолчала. – Чеза, придерживая открытую дверцу шкафа, искоса глянула на Эгвейн. Эгвейн улыбнулась. – Люди есть люди, независимо от их сана, – серьезно сказала она. Чеза с сияющим видом извлекла из шкафа голубое платье. Пусть на это место ее определила Шириам, но теперь она – горничная Престола Амерлин и служить будет самой Амерлин, а не кому-то там еще. И она не соврала – день сегодня и вправду важный. Несмотря на бурчанье Чезы насчет того, что глотать, не жуя, – только желудок портить, а с утра нет ничего полезнее теплого молока с медом и пряностями, Эгвейн быстро позавтракала, почистила зубы, умылась, позволила Чезе пару раз провести щеткой по волосам, со всей возможной поспешностью натянула через голову шелковое платье и, лишь набросив на плечи семиполосный палантин, подошла к высокому зеркалу и вгляделась в свое отражение. Не слишком-то она похожа на настоящую Амерлин. «Но я – Амерлин. Это не сон». Внизу, в большой комнате, были расставлены столы, но за ними, как и ночью, никто не сидел. В помещении находились лишь члены Совета, при шалях, сбившиеся кучками по своим Айя, и Шириам. Та стояла одна. При виде Эгвейн все стихли, а когда она спустилась по лестнице, присели в глубоком реверансе. Романда и Лилейн пристально на нее посмотрели, а потом, нарочито не глядя на Шириам, отвернулись и возобновили свой разговор. Эгвейн молчала. Айз Седай ждали, поглядывая на нее, и переговаривались лишь шепотом, который, впрочем, звучал довольно громко. Достав из рукава платок, Эгвейн отерла лицо. Ни одна из них не потела. Шириам подошла поближе и, склонившись к Эгвейн, тихонько сказала: – Все будет хорошо. Главное, ничего не забудь. Прошлой ночью, помимо всего прочего, они подготовили речь, которую сегодня Эгвейн должна была произнести публично. Эгвейн кивнула. Странное дело, кажется, она ничуточки не боялась.