Понимая, что цель где-то здесь, что вот – сейчас, как раз и прибор управления зуммером выдал наконец решение, с одновременным поступлением приказа с КП корабля, и лейтенант нажал на педаль, замыкая цепь, слыша, как от палубы в ступни запульсировало отдачей – спаренные орудия били на максимальной скорострельности. На экране радара появились новые слабозаметные «искорки» – это вереница своих снарядов, уходящих… мимо, мимо… Лейтенант давил, не снимая ноги с педали до последнего, и дождался! На развёртке РЛС бегущий кругом луч поискового вектора «подхватывает» пятно-засветку от подрыва снаряда, поглотившую «светлячок» цели, и… всё рассыпается на непонятые зелёные экранные всполохи. Что-то неслось из динамика, вроде бы голосом командира. «Ага, – догадался офицер, отпуская гашетку, – дробь! Дробь стрельбе». Сигнальцы́ – «очевидцы в первом ряду» – потом с воодушевлением и важностью прямых свидетелей будут не по разу рассказывать-пересказывать, как оно было! Садящие хлёстким дуплетом орудия! Трассирующие снаряды видимо глазом стелились над волнами, убегали, ниспадая, теряясь… безрезультатно. Ракета обозначилась как бледная тень, жмущаяся к волнам. На конечном участке обречённая выдерживать прямое направление, она летела сквозь встречные росчерки трассеров. Подрыв снаряда произошёл неконтактным инициатором и, видимо, ударной волной расширяющихся газов «достал» оперенье ракеты, заставив её вильнуть, потерять центровку. Разломившись от перегрузки, она завертелась в бешеной пляске. Головную боевую часть и хвостовую кинуло по неописуемым траекториям. Полыхнувшее недогоревшее топливо будто попыталось дотянуться длинным языком до корабля. Уж так показалось – не дотянулось. Долетел какой-то фрагмент, реально упавший на палубу. «Сувенир» оказался вырванным «с мясом» стабилизатором. – Охренеть! – ахнет боцман. – Сбили-таки, – бросит Скопин, – повезло нам!.. – подумав прежде о «Муссоне»[243], но… То, что происходит одновременно в разных местах, одновременно не описать… Успев в общей сложности выпустить три и поразить две, «Проворный» вольно или невольно, но и в этот раз подставлялся под удар, прикрывая флагман. Не обладающая селективными свойствами, головка наведения «Harpoon» нацеливается на первую захваченную цель – одна из… «выбрала» БПК, покрывая последние километры до «мёртвой зоны» противостоящего ей зенитного комплекса. Ещё лаяли дуплетами артустановки… Маневрировали, развив максимальные ходы корабли… В тот самый момент, когда решался жребий, выпавший «Москве», последняя из UGM-82 достигла борта БПК. SSN-695 «Бирмингем» Скорость снизили до «среднего», и всё равно это было достаточно ходко, чтобы сонарный пост мог доходчиво разобрать, что же там творится наверху. В шуме набегающей воды акустические антенны и датчики глохли. Ответную реакцию русских командир атомной субмарины Роберт Фрик рассчитал исходя из рациональных нормативов: столько-то на установление примерного района пуска ракет (вряд ли точного места), столько-то на организацию поиска – с переброской геликоптеров, как самого оперативного средства под рукой… с последующим подходом кораблей. Фора по времени для них, сидящих в стальном теле подводной лодки, была разумно сопоставимая. Выждав по умозрению дополнительные минуты, шкипер приказал вывести двигательную установку на малые обороты, пустив лодку в управляемый дрейф. – Вот теперь дело за акустиками – сиди, слушай. – На лице Фрика блуждала задумчивая улыбка. Очень хотелось высунуть наружу антенны – настроить радиоприём на переговоры русских, очень хотелось посмотреть в оптику перископа… И может, насладиться увиденным. Разумеется, все, что улетело, уже или сбито-нивелировано, или достигло цели. – Меня интересует результат, наконец, – надавил на это «наконец» кэптен, точно с претензией к акустикам, – есть попадание? – Трудно сказать, сэр. Удар ракеты приходится выше ватерлинии. Корабль может гореть, но мы ничего не услышим. Так-так, минутку… Погодите-ка. Пауза затянулась на целых три минуты. После чего с гидропоста неуверенно доложили: – Сэр. По-моему, фрегат – тот, что следовал в близости от вертолётоносца, замедлился. И, похоже, склоняется к «стопу». – Фрегат? – В голосе кэпа скользнуло удовлетворение. Однако с изъяном. – А метили в более крупную дичь, в крейсер-вертолётоносец. Наши Потом скажут, что «Проворный» намеренно выходил под удар, прикрывая флагманский корабль. Это не так. БПК маневрировал достаточно близко от крейсера, тем самым оказываясь в поисковой директрисе головки наведения UGM-82, даже если та работала в малом секторе сканирования. Очевидно, на нерасчётную цель «Harpoon» нацелилась случайным характером. Но, в общем-то, при всех допущениях, эскортную роль «Поющий фрегат» исполнил – вторую ракету ПКР «Москва» точно бы не отбил. – Мне прямой канал связи с «Проворным», – потребовал Скопин, едва услышал о попадании ракеты в БПК. Сам размашистым шагом двинул к двери на крыло мостика – хотя бы просто выглянуть и быстро оценить масштаб проблемы; понимая, что запрашивай не запрашивай оценки повреждений, сейчас по первым минутам аврала с «подстреленного» корабля вряд ли сообщат что-то вразумительное. Однако и «взгляд со стороны» мало что дал – чёрный дым уже клубился, густея, застилая очаг и рану где-то сразу за миделем или дальше к корме… не разобрать. «Проворный» начал отставать – это снижение скорости хода выглядело разумно вытекающей мерой… Всё дальнейшее от степени понесённого ущерба. – «Малый», – приказал Скопин, расчётом – дать мателоту догнать «себя», поравнявшись с ним траверзами, приводя в готовность все полагающиеся для данной ситуации средства оказания помощи: системы пожаротушения, обеспечивая водомётную подачу, подачу дополнительных шлангов и, если понадобится электроэнергии; мобилизуя спасательную группу, и непременно лазарет. Всё это, вбитое ещё с курсантских лет морскими уставами, формировалось «на автомате». Соответствующие распоряжения и без него есть кому отдать. Старпом уже вон что-то рявкает в трубку по внутрикорабельной связи! Сам же… Задача по КПУГ была поставлена, доведена ещё пару минут назад. Ракетная атака, тем паче достигшая результативности, кричала: недавние «торпедные шутки» кончились. Снова запрашивал: – Обстановка?! Воздушная угроза? ПЛО? – не сказать, что особо веря в повторный налёт. Что-то подсказывало, что враг затаится. И что враг – подводная лодка: совокупность поступивших и продолжающих поступать данных, вся вытекающая логика и даже чуйка указывали на то. Тут следовало посмотреть более пристрастно. В голове кавторанга быстро рисовались векторы, плюсуясь, множась «два на два»: «Прежде всего на подозрении пакистанцы, другая ПЛ… что бы там всплывшие ни уверяли о своей непричастности. Верить ли – не верить, но оставим это пока в скобочках, поскольку остаётся неувязка с высокими техническими характеристиками торпед. Вернёмся к ракетам. Выявленные в ходе перехвата параметры: дозвуковая скорость, высота и режим полёта, включая ЭПР на радаре…» Почему-то на ум кроме «Экзосет» и «Гарпун» ничего не лезло. Всё из-за пакистанских подлодок. Сейчас он даже вспомнить не мог (этих данных ныне ещё попросту нет), но точно знал, что флот Пакистана получит и оснастит какие-то свои дизельные субмарины противокорабельными ракетами. То ли французскими, то ли американскими. Когда только…[244] «Черт! – в голове точно щёлкнуло. – А не американцы ли это?!» Тут диапазон носителей ПКР[245] однозначно расширялся ещё и авиацией. Капитан 2-го ранга мельком взглянул на распечатки, полученные по каналу ЗАС (очень кстати и вовремя пришедшая информация от службы оперативно-стратегической разведки). За характерной детализацией и охватом акватории угадывалось «орбитальное око» отработавшей по заявке ВМФ станции «Мир»: указано в координатах точное «место» того самого засветившегося своим авиакрылом УДК типа «Тарава». Других вражьих кораблей, и конкретно авианосцев, в доступной близости не обнаружено. «И?.. – спрашивал себя дальше, – допустим, что-то прилетело с „Таравы“. „Бронко“? Вряд ли. „Харриеры”? Те „Харриеры” – модификации под носители „Гарпун“, полетят годиков эдак через пару. Ага… те, что сейчас летают над нами, ведут себя как ни в чём не бывало, точно и не подозревая или не имея отношения к ракетной атаке. Что, впрочем, ещё ни о чём не говорит. Ещё мог нахулиганить залётный противолодочный Р-3 „Орион“. Но эту птицу мы наверняка бы засекли РЛС даже в бреющем полёте. Не тот это самолёт, чтобы суметь подкрасться незамеченным. В общем, – Геннадьич потёр занывшие виски, уверяясь, – подлодка это! ПээЛ это, мать его, мать его…» – злой как собака. Как раз к месту пришлось запоздалое сообщение от экипажа Ка-25 «Петропавловска», ведущего «свободный» поиск на крае западного сектора. Пилоты докладывали, что зафиксировали какие-то шумы на пределе действия ГАС, поначалу не придав им значения. Теперь же, на злобу событий, эти неустановленные «помехи» вполне объяснялись ракетным пуском из воды. Этот условный ориентир, как и другие полученные разнонаправленные пеленги – всё было «положено» на тактический планшет, над которым продолжали корпеть флаг-офицеры во главе со штурманом: просчитывая пути отхода вражеской субмарины, меняя поле противолодочного поиска, нарезая новые секторы, организовывая боевую работу полным составом – всем авиакрылом. В этот раз в ангарах и на палубе «Москвы» не оставалось ни одного вертолёта. Пусты были вертолётные площадки кораблей ордера. Кому-то ещё требовалось «присесть», залиться керосином, возможно, подвесить ударные средства и снова уходить, принимая в эфире с КП: «Задача в воздухе!», разворачиваясь в поисковый порядок. По траверзу, в боковом остеклении рубки показался «Проворный». Его пострадавший левый борт не был виден, не было видно и огня, лишь по-прежнему над ютом клубился дым. «С дымом всё ещё густовато», – навскидку оценил Скопин. Отсутствие открытого огня обнадёживало, перебирая в памяти все известные случаи применения противокорабельных ракет, всё же полагал, что одна ПКР, какая бы она ни была от «западных» производителей, не могла сказаться для корабля водоизмещением на 4000 тонн какими-то особо фатальными последствиями. Во всяком случае, мгновенными. С БПК уже отсемафорили, отбили «радио», обрисовав ситуацию в предварительных и скороспелых оценках: куда прилетело, насколько «приложило». Доклады далеко не бравые – тревожные, что закономерно. Но паника отсутствовала. Всё изменилось, когда раздался новый взрыв, выбросивший клок огня, дыма, какие-то металлические фрагменты. А затем секундой позже ещё один. И ещё. Всё говорило о том, что детонировало что-то из своего наличного боезапаса. Или части его. Корабль окончательно стопорился. Осколочно-фугасная боевая часть «Гарпун» не причинила столько вреда, сколько пошедшие вразнос собственные ракеты в погребе кормового ЗРК (если, конечно, опустить саму причину огневого воздействия). Удар по «Проворному» пришёлся в район 220-го шпангоута. Боеголовка UGM-82, характеризующаяся как «проникающая», пробила бортовую обшивку, часть водонепроницаемых переборок, взорвавшись в помещениях кубрика и выгородки вертолётного командного поста, непосредственно прилегавших к погребам боезапаса, куда и проникло пламя. Автоматика пожаротушения сигнализировала штатным срабатыванием, однако орошения погребов ЗРК «Ураган», где в вертикальных барабанах покоилось два десятка ЗУРов в боевом состоянии, не произошло. Пожарные магистрали оказались перебиты. Огонь внутри вяло распространялся, вылизывая бока ракет, подогревая маршевое топливо и начинку разрывных зарядов. До критических температур было недолго.