«Проворный» достиг по кратчайшей выверенной дистанции, чуть довернув – две его РБУ-6000, установленные на нижнем мостике носовой надстройки, сориентированные на стрельбу по оси движения, открыли огонь! Растянутое на десятки секунд ожидание. С мостика «Москвы» видеть, как баковая часть мателота окрасилась вспышками, выплёвывая жёлто-оранжевые языки, можно было не моргнув глазом… ровно до поры, пока снаряды не выработали топливо, – факелы реактивных двигателей пропали, и на конечном участке баллистического полёта отследить атаку становилось затруднительно. Угадывались тёмные точки с неясным местом падения. Капитан 2-го ранга Скопин, не отпуская бинокль, ловил их иллюзией, летящей: «Прямиком в лоб!» – умозрительно допуская, что какая-то шальная бомба отклоняется от траектории, действительно ныряя вблизи борта, рванув ниже ватерлинии, нанося повреждения (какие?). «Или вмажется в палубу… поставленная на подрыв на определённой глубине, от удара она, возможно, и не сработает. А коли всё же… – тонкостенный корпус мины даст слабую фугасную составляющую. И тем не менее…» Первые шлепки в воду легли, на глазок, в двух с половиной кабельтовых. Не критично. По мере падения (один за другим) и срабатывания подводных фугасов, поверхность моря начала «плясать» – вспучиваясь, выбрасывая рваные клочья пены – все 24 снаряда покрыли расчётный участок на заданной дистанции. Этот клокочущий, опадающий, рассеивающийся на волнах ориентир успевший набрать приличный ход крейсер оставлял позади. Ждали, что доложит гидропост. Там, в полумраке терпеливого молчания, под негромкий гул аппаратуры, пытались вычленить сквозь доминирующие шумы кипящей от детонаций воды любые активные проявления… Удалось ли прикончить торпеду, или дезориентированная электроника головки наведения сейчас снова увидит свою цель, и не пройдёт и скоротечной минуты, как корабль сотрясёт удар. Акустик «пугал-боялся», что что-то слышит, и тут же «отбивал», не подтверждая. С каждым полукругом секундной стрелки крейсер оставлял за кормой не менее полукилометра и… – Это всё. Её уже не будет, – услышал голос вахтенного Скопин. И поймал себя на том, что пристально всматривается в издерганное глубинными бомбами море, будто ожидая увидеть торпеду, оглушённую точно рыбу, всплывшую кверху белым брюхом. Режим боевой готовности сохранялся по номеру «раз». Корабль правил курс на ветер в угоду авиакрылу: вертолёты, экстренно подготовленные к вылету, снимались с палубы, заряженные не только буями, но и средствами поражения, уходили на максимальных скоростях, ориентируясь на предполагаемое место неизвестной субмарины – не дать ей скрыться, уйти из зоны охвата. Там уже шла работа. – База, – борт «четыре-четыре», – вышли по каналу связи пилоты. – Есть, «четыре-четыре», – отвечали с КП. – Контакт, – сдержанно докладывали с «вертушки», – в пассиве. Достоверность слабая, возможно ложный. Уточняю. – Вас понял, «четыре-четыре», на связи. Свои сектора в усугубившейся задаче получали корабли ордера. Ушёл доклад флагману об успешном отражении торпедной атаки, и кавторанг непроизвольно кривил гримасу – погодя составлять непременный и полный отчёт сердитому адмиралу, ещё не зная, как бы сгладить неприятные углы: «Ведь протабанили подлодку и едва не сели в калошу. Последуют однозначные оргвыводы и однозначное взыскание». Но главным сейчас оставался вопрос: кто их атаковал? Очевидно, пакистанцы… Вот тут накатывало самое непонятное – что-то было неправильно, что-то не стыковалось. А конкретно – выявленные акустиками скорости и дистанции в характеристиках торпед. Согласно имеемым справочникам, не стояло на вооружении у пакистанцев ничего такого. «Подлодки у них французские, и торпедная начинка должна быть оттуда же – „из городу Парижу”, – вспоминал Скопин, – вроде бы ничего выдающегося. Или успели получить что-то современное?» И второе ощущение – «понарошку»: почему было выпущено всего две торпеды? «Прямо дуэльная ситуация „один на один“. Ну, почти. По логике, вслед двум первым – минимум второй залп. И тогда неизвестно, как дело бы кончилось… для нас. Что ж, теперь будет „для них“… кто бы там под водой ни скрывался». Сомнений, что лодку локализуют – никаких! Как раз поступили новые доклады от вертолётчиков, завязывая положенный обмен данными и ЦУ между командным пунктом и боевыми группами. Прислушался – голоса в рубке выражали общую для всех мысль: «обнаружить, поймать»… и наверняка каждый, додумавши, дополнял – «поймать суку и уничтожить». Улетевшие экипажи были более чем замотивированы недавней авральной встряской, когда верещали «колокола громкого боя», когда корабль мотало на галсах. Сидя в кабинах на предстарте, они однозначно видели, как всего в паре кабельтовых по раковине, отбивая атаку, шлёпались мины. «Короче, – щерился Геннадьич, стресс уходил, его место занимала неожиданная колючая ирония (с приставкой «сбмо»), – народ воспылал праведным гневом и азартом охотников». Вертолёты принято сравнивать со стрекозами, из-за ячеистого остекления и вынесенной хвостовой балки. Соосные «Камовы» с этим образом ассоциировались мало. Сейчас же, рассеиваясь в поисковом барраже, скорей напоминали роящихся над водой суетных и злых шмелей. Впрочем, такое насыщение противоточного патруля оказалось избыточным. Не было нужды и в выставлении особых дополнительных перехватывающих барьеров из гидроакустических буёв. Всё тот же борт под номером «44», экипаж которого «взял» шумы торпед, даром время не терял, относительно легко вычислив направление на субмарину. Хотя и столкнувшись с обычными в таких случаях трудностями. Гидрология в районе поиска оказалась далеко небезукоризненной, естественные помехи, посторонние и наводящие шумы от поверхности моря создавали эффект ложных обнаружений. Сброшенные РГБ, работающие в пассивно-активном режиме, поначалу дали лишь ориентировочный пеленг и неясный «контакт». Эхосигнал, принимаемый оператором Ка-25ПЛ, то нарастал почти до удовлетворительных значений, то внезапно пропадал. Субмарина маневрировала. Там, под водой, всячески пытались избежать обнаружения, варьируя ходом, зависая на рулях на балласте без движения. А заслышав активные посылки импульсов, предприняли самый избитый в подобных случаях ход – нырнули на бо́льшую глубину под слой скачка. Что не стало откровением, боевой расчёт ПЛО увязался следом. Не в прямом, разумеется, смысле – в воду ушло «тело» опускаемой акустической станции. Гидрология моря подкинула «сюрприз», слой термоклина «просел» – ось подводного звукового канала залегала в полосе ста – ста пятидесяти метров. Пилоту пришлось снизиться на предельно малую высоту (не хватало длины кабель-троса). Подняв тучи мелкодисперсной водяной пыли, вертолёт завис, не дотягивая шасси до пенных гребней всего ничего. Однако мера возымела. – Взяли, – коротко донёс в эфире оператор, выдавая пеленг, дистанцию и элементы движения субмарины. Прислушиваясь к издаваемым шумам винтов, оптимизируя режимы ГАС для замера параметров, он напряжённо пытался опознать и классифицировать обнаруженную подводную цель. На самом деле всё происходило в должной динамике в минимально сжатые временные интервалы: маневрировали, смещались корабли, вертолёты обложили вскрытое местоположение субмарины. Всё это время шёл плотный радиообмен по спецсвязи с флагманом, донося обстановку дела в режиме реального времени. Информация непременно уходила в штаб флота. В ответ, правда, поступали какие-то невнятные распоряжения. Торпедная атака из-под воды говорила сама за себя – акт агрессии. Скопин не знал, что обо всём этом думает контр-адмирал Паромов, но подозревал, что сомнения исходят от высших инстанций, суть которых: не заблудшая ли это индийская (допустившая непреднамеренные действия) или вдруг своя – советская – лодка?! Станция звукоподводной связи крейсера в связи с этим на всякий случай отсылала кодовые запросы. Безответные. Пока то да сё, с вертолёта как минимум уже дали первую отправную точку в идентификации: – База, борт «четыре-четыре». Не слышим работу реактора. Классифицируем обнаруженную подводную лодку как дизельную. Акустик-оператор заверял, что шумовой «портрет» выявленной субмарины однозначно не соответствует советским «дизелюхам», как и другим, известным ему, стоящим на вооружении индийских ВМС. – Пакистанцы это, – его голос обрёл вызывающую уверенность, – бомбим? Вокруг уже роились вертолёты с ударным подвесом. Всю «кровожадность» зарубили из Москвы – там категорически запретили бить на поражение, обосновывая тем, что Советский Союз с Пакистаном не находится в состоянии войны, и ни в коем случае нельзя доводить дело до конфронтации. Единственное, что разрешили – «поднять» с глубины чужака, то бишь принудить к всплытию. До выяснения. Учитывая, что «ещё вчера» советские спецподразделения, включая ВВС, подвергли удару регулярные части пакистанской армии, а нынешнее выдвижение 8-й ОпЭск обставлялось как «угрожающее», это распоряжение Москвы выглядело странной попыткой соблюсти некие международные приличия. Создавалось впечатление, что факт немотивированной, а по сути пиратской торпедной атаки будто бы решено было придержать «до востребования». – Из кабинетов за сотню миль всё выглядит прозаичней, нежели с мостика корабля, – самое мягкое, что по этому поводу сказал контр-адмирал Паромов. Тем не менее, доводя приказ, он недвусмысленно дал понять, что вытащить чужую подлодку на поверхность надо в любом случае и любыми средствами. Ограничиться одними сбрасываемыми в воду сигнальными гранатами и не получилось (три маломощных взрыва по международному коду – требование всплыть). Только после серии ПЛАБ-МК[228], имеющих больший вес аргумента, там, на глубине 210 метров признали безвыходность положения: их обложили плотно и просто так не отпустят. – Похоже, лодка продувает балласт, – оповестит в эфир акустик. Спустя несколько минут с вертолётов будут наблюдать, как из бурлящей пеной воды появится чёрная рубка. – Пакистанцы, – в этот раз уверенность оператора будет иметь оттенок удовлетворения. Ближняя ретроспектива В 1965 и 1971 годах, когда взаимное неприятие Индии и Пакистана переходило к жёсткой форме конкуренции – к войне, обе страны получили в том числе и разнообразный (и положительный, и негативный) опыт военных действий на море, с которым теперь не могли не считаться.