(…и это был уже не первый «на карандаш» командиру со стороны «слуги партии».) * * * На уши присел Ка-25, неспешно разгоняя соосное вращение лопастей, по сути разгоняя участников досужего спора. Как минимум боцман, плюнув (мысленно), перекрывая набирающие тон турбины, ссылкой на кучу дел, утопал. В послед на полётке и вовсе загудело несвойственными для вертолётоносца реактивными режимами. Пока дискутировали, не заметили, что первый «Як» уже скатили с платформы, зацепив за «водило»[171] палубным тягачом, осторожно выведя на стартовую позицию. Система для заправки вертолётов керосином и маслом непосредственно на полётке имела четыре узла подачи (по числу площадок). Один из… за номером «4» зарезервировали под керосин марки Т-8 (на двигатели сверхзвуковых машин вертолётное топливо не подходит). Техники подтянули шланг, возясь с подсоединением, так же неторопливо в порядке текущего регламента производя предполётный осмотр машины, вскрыв лючки к контролькам, подключив кабели… Пока кокпит не получил недостающую важную деталь – пилота. И тогда суета обслуги стала более предметной. От руководителя полётов прошло распоряжение: – Начать «предварительную»! Гонка двигателей, доводя звуки до противного визга и рёва. Тут же переходя к объявлению «предполётной» – первая машина на старте, вторую можно было считать в положении технические позиции. – Условия размещения ТЭЧ «по-самолётному» на авианесущем «Минске» будут, разумеется, более подходящие, – услышал Скопин, оставшийся на мостике СКП, дабы не путаться внизу среди персонала. Посмотрел – часть начальствующих товарищей из комиссии тоже предпочли смотреть на действо сверху. Генерал-майор перебрасывался комментариями с кем-то в рабочем комбезе ВВС. По «громкоговорящей» снова оповестили, в этот раз данные метеопоста для дежурного по полётной палубе. – Что там у вас? – командир склонил голову к высунувшемуся на мостик лейтенанту – начальнику группы синоптиков. – С флагманского «Минска» поделились – предоставили метеорологическую карту района с общим прогнозом. – И?.. – Параметры с нашими расходятся ненамного, – лейтенант пожал плечами, мол, при том-то расстоянии между кораблями – с чего бы иначе. И добавил: – Ждут, дали азимут на посадку. На самом деле любые взлётно-посадочные мероприятия начинались с ежедневного обеспечения метеопрогноза, анализа обстановки на предстоящие сутки. Зондирование радиометеорологическим комплексом корабля осуществлялось до пятнадцати километров по потолку и в радиусе трехсот километров, на предмет облачности, ожидаемых осадков или всяких там шквалов и грозовых явлений. Плюс дополняющие тонкости: температура воздуха, влажность, давление. В «шаропилотной», в ведении БЧ-1, находились метеозонды с подвесным оборудованием… (этим хозяйством на память и бытность лейтенанта Скопина практически не пользовались, как и сейчас). Сейчас был важнее «истинный ветер» на полётной палубе (результирующий – относительно курса и скорости движения носителя). Его определяли по установленным на автоматических площадках ветроуказателям – «колдунам»… На сей момент эти полосатые конусы из ткани, похожие на колпак Буратино, вытянулись по направлению к корме за счёт хода корабля, изредка «поигрывая» в бок от лёгкого траверзного задувания. Соответствующе – на поверхности моря исключительно лёгкая зыбь в полном отсутствии какой-либо качки. Однако, невзирая на эти видимые благоприятные условия, для тропических широт в зонах атмосферных фронтов были характерны и возможны резкие шквальные порывы. О чём знали. В оценке всех этих нюансов (очень далёких от критических – просто перестраховывались) курс и скорость корабля выбрали с более удобными для взлёта характеристиками. – Вы нас, пилотов, совсем прям обижаете. Мы в Саках[172] по-всякому отрабатывали, и не в такие ветра: и с «боковым результирующим», и с порывами, и по полному профилю. Скопин глянул на говорившего – рядом соседом на планширь облокотился тот собеседник генерала – мужик лет к сорока́ в техническом авиационном комбинезоне без знаков различия. – Так вы пилот? Морская авиация? Строевой лётчик? Простите, как к вам обращаться? – Нет. Я не в приказе закрепления экипажей. Можно сказать, инструктор. Старший лейтенант… запаса. Синицын. – А-а-а… – тут же вспоминая, нашёлся кавторанг, – шеф-пилот фирмы Яковлева. Синицын Андрей?.. – Александрович, – по тому, как вытянулось лицо летуна, было понятно – удивлён, что его знает какой-то моряк, капитан второго ранга… Пусть и не какой-то, пусть и командир крейсера. Геннадьич на это ухмыльнулся, почти шало… чему-то своему. Между тем внизу на полётке колыхнулось людским, отнюдь не броуновским движением – поляризируясь ближе к надстройке, расчищая кормовой сектор, где стоял на «стартовой» сипящий двигателями «Як». И вторая машина готова занять ту же позицию, практически с немедленным взлётом… кишки заправочных шлангов уже убрали, фонарь закрыт, двигатели на малых оборотах. Взлёт собирались снимать «для истории» на плёнку, установив треногу с камерой. За спинами операторов кучковалась руководящая и наблюдающая массовка: штабные офицеры, представители яковлевской «фирмы». Очевидно, заинтересованные товарищи пожелали иметь «картинку» с разных ракурсов, поэтому к делу подключили и группу фоторазведки крейсера – те со знанием дела забрались повыше (вид сверху!), на сигнальный мостик с задней стороны дымовой трубы. По трансляции объявили: «Корабль к взлётно-посадочным мероприятиям приготовить!» По всему периметру среза полётной палубы автоматизированная система гидравлики завалила леерные ограждения. Тягач откатили поближе к надстройке. Дождавшись своей «отмашки», с площадки № 3 снялся Ка-25ПС (спасатель), повиснув начеку сразу за кормовым срезом. Пилот «Яка», очевидно, доложился по радио о готовности, продублировав жестами из кабины, и с СКП подтвердили разрешение на взлёт. – Это Як-41? Или уже под индексом «141»? – И без паузы, поймав в ответном взгляде лётчика-испытателя Синицына тот же самый блеск недоумения: – Что-то не так? «Что-то не то сказал? – мысленно переспросил себя Скопин. – Мне, видимо, не должно знать такие сугубо внутренние для ОКБ нюансы». Потому дополнил… в слегка оправдательной интонации: – Просто у меня, хм, в «проездных» документах, видимо от секретности, они ещё как заводское «изделие 48-3» числятся. Хотя да – не вижу флажка ВМС на фюзеляже, значит, ещё не приняли. Помявшись, Синицын, тем не менее, выдавил: – «Сто сорок первые». Сменили перед самым убытием. А на ТАВКР перелетят, там флажки, наверное, и нарисуют, приняв в состав авиации флота… Его голос растворился в набирающих оборотах турбин, переходящих в раздирающий визг и форсажный рёв… Отвлёкшись на короткий обмен репликами, прозевали момент – первая машина оказалась уже в воздухе, выходя на эволютивную скорость[173] и самолётный (горизонтальный) режим. Вторая немедля самостоятельно зарулила на термостойкую площадку. Лётчик, казалось, с ходу врубил стартовый режим, поднимаясь вертикально с небольшим продольным скольжением. Раскалённые, исходящие из сопел газы должны были лизнуть незащищённую палубу, но «Яка» буквально вздёрнуло вверх на безопасную высоту. Потом Синицын пояснит: – Этот вертолёт взлетает на воздушной подушке, что создают вращающиеся лопасти, а у СВВП при чисто вертикальном взлёте возникает эффект «подсасывания» – под самолётом, вследствие «растекания» газов во все стороны, образуется разрежение. Ко всему подъемные двигатели, расположенные вертикально за кабиной летчика, затягивают свои собственные выхлопные газы, отраженные от поверхности. Однако если слегка подать вперёд – машина выходит из зоны циркуляции и весь вал «аэродинамического мусора» остаётся за хвостом. Тяга на лишнее не расходуется – и самолёт легче уходит в отрыв, что мы и видели на старте второго «Яка» – сразу подскочил на несколько метров. Так что полётку пожечь риска не было. Тем более что загрузка минимальна – без подвеса, как и по горючке… тут, по нашим авиационным меркам, от пятачка до пятачка, сиречь от «Москвы» до «Минска», не то что долететь, доплюнуть на раз. – А прыжковый взлёт? – снова показал свою осведомлённость Скопин. (Тогда в кабинете у Терентьева в ноуте на рабочем столе он увидел папку «Вертикалки». Открыл, а там подробно: и по модельным типам СВВП Яковлева, и о режимах взлёта-посадки, и в том числе сравнительные характеристики с натовскими аналогами, известно какими. Увлёкся и зачитал в полную – времени-то было предостаточно.) В этот раз во взгляде лётчика-испытателя к удивлению примешалось уважение: – «Прыжковый»? Есть такое. Там весь фокус в работе амортизаторов с тем же потребным эффектом – быстрей уйти из зоны подсоса. Движки гудят, но тяги для взлета им не хватает. Стойки шасси разжимаются и немного, буквально на полметра, подбрасывают машину. Двигатели хватают чистый воздух, самолет «под-вспухает», и этого достаточно, чтобы экспансивно уйти вверх. Мы этот приём ещё на «тридцать восьмых» оттачивали, но… в армию трудно что-то новое протолкнуть – всё-таки там лишняя нагрузка, изменение методики… Может, вот флотские возьмут на вооружение – для авианесущих «Кречетов», используя «прыжок» при групповом старте прямо со стояночных мест… и эффективно, и не без эффекта – веером. * * * «Яки», быстро источившись в точки, один за другим растворились в небе, уходя на пеленг «Минска». Приёмный пост ПКР уже слышал переговоры лётчиков с тамошним КП – им давали азимут захода на палубу, наведение на приводной маяк… Они, очевидно, уже визуально выглядывали плавучий аэродром, получив разрешение на посадку (тут шеф-пилот был совершенно прав – то, что для кораблей час-два полного хода, для самолётов всего лишь «перепрыгнуть» с точки на точку.) Трансляция противолодочного крейсера «Москва» оповещала о текущих мероприятиях на полётной палубе. Зрители с мостика СКП во главе с генерал-майором засобирались дружно вниз. – Пора идти… – неловко пробурчал Синицын, будто в завязанной ранее беседе теперь не мог просто так, взять и, ни слова не сказавши, уйти. – В самом деле, – согласился кавторанг. Лёгкий ветерок ещё веял остатки запаха отработанного керосина улетевших истребителей. На самой корме, продолжая ротационное вращение лопастей, «остывал» спасательный «Камов». Народ рассосался по полётке – согласно обязанностям, либо кто во что горазд (это о некоторых членах комиссии). Озадаченные боцманом матросы бродили, опустив головы, осматривая палубное покрытие – не наследил ли реактивными струями подъёмных двигателей «Як» – тот, что «проскользнул» на взлёте. Судя по жестикуляции «озадаченных» – не наследил. Как и планировали, начали готовить переустановку универсального стартового контейнера на новое место: ходили инженеры и спецы из НИИ, что-то промеряли ручными анемометрами[174], рассматривая варианты, оговаривали предложения по достижению безопасных условий взлета. Судя по каким-то заполняемым бумагам (и даже делаемым фото), данная процедура тут же фиксировалась и оформлялась документально-тактическими формулярами. Готовили третий самолёт, проводя все положенные стандартные процедуры. В этот раз под крылья цепляли ракеты (демонстрация «по-боевому» для индийцев), вскрыв соответствующие ящики из выставленных под перегрузку: возились оружейники, сновали техники – свои из БЧ-6 крейсера и прикомандированные. Обходил осмотром истребитель пилот, пощупывая ладонью какие-то неприметные внешние детали, казалось беспредметно, просто чтобы убедить самого себя. Командир корабля в форменной кремовой рубашечке, в связи с общей суетой и избытком «высоких» погон, особого внимания к себе не привлекал. Стоял за спинами занятого делом персонала, но и не без интереса – покуда на палубе весь этот авиационный ажиотаж и замерший в ожидании самолёт притягивал к себе внимание (улетит – у кэпа всегда есть чем, своим моряцким, забить голову).