Наступила тишина. Кавахара ждала, склонившись над столом. Я вытянулся что было сил, мои руки встретились в слабом рукопожатии и тотчас расстались. – Миссис Кавахара, из вашей каюты сигнал тревоги не поступал. – Вот как. – Обернувшись, Кавахара злобно посмотрела на Трепп. – Ну хорошо, пришлите сюда кого-нибудь. Минимум четверых. Надо будет забрать кое-какой мусор. – Слушаюсь, мэм. Несмотря ни на что, я почувствовал, как на лицо заползает улыбка. Мэм? Кавахара вернулась ко мне, по пути подобрав с пола плоскогубцы. – Чему ты ухмыляешься, Ковач? Я попытался плюнуть на неё, но слюне с трудом удалось покинуть мой рот и повиснуть на подбородке густой каплей, смешанной с кровью. Лицо Кавахары исказила внезапная ярость, и она пнула меня ногой в живот. После всего остального я едва ощутил этот удар. – Ты, – обезумевшим голосом начала Кавахара, затем усилием воли понизила свой тон до прежнего ледяного спокойствия, не приправленного никакими акцентами, – ты причинил мне слишком много неприятностей. Для одной жизни этого более чем достаточно. Схватив за шиворот, она протащила меня по наклонному окну вверх, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Моя голова бессильно откинулась назад на стекло. Голос Кавахары стал ровным, словно она вела со мной безмятежную беседу. – Подобно католикам, подобно твоим дружкам на Инненине, подобно никчёмным мошкам трущобной жизни, чья трогательная копуляция породила тебя, Такеси, ты был и остаешься сырым человеческим материалом. Ты мог бы подняться над этим, если бы присоединился ко мне на Новом Пекине. Но ты плюнул мне в лицо и вернулся к пустому прозябанию среди мелких людишек. Тебе представился ещё один шанс. Ты мог бы присоединиться к нам здесь, на Земле, на этот раз приняв участие в управлении всей человеческой расой. Ты мог бы стать могущественным человеком, Ковач. Ты хоть это понимаешь? Ты мог бы стать кем-то значительным. – Не думаю, – слабо прошептал я, начиная сползать вниз по стеклу. – У меня где-то внутри по-прежнему болтается совесть. Я просто забыл, куда её положил. Скорчив гримасу, Кавахара снова схватила меня за шиворот. – Очень остроумно. И очень живо. Тебе это пригодится – там, куда ты сейчас отправишься. – «Когда тебя спросят, как я умер… – процитировал я, – …передай: всё ещё злясь». – Куэлл. – Кавахара подалась ближе. Теперь она почти лежала на мне, словно насытившаяся возлюбленная. – Но Куэлл никогда не приходилось проходить через виртуальные допросы, не так ли? Тебе, Ковач, не суждено умереть злясь. Ты будешь умирать, моля о пощаде. Снова. И снова. И снова. Схватив за грудки, она придавила меня весом своего тела. В её руке появились плоскогубцы. – Это тебе вместо аперитива. Губки плоскогубцев вонзились мне снизу в глаз, и Кавахаре в лицо брызнула струя крови. Всё озарила ослепительная вспышка боли. Мгновение я видел плоскогубцы глазом, в который они погружались, – нависшие массивные стальные пилоны, – затем Кавахара повернула губки, и что-то хрустнуло. Поле зрения затянуло яркой красной пеленой, которая, помигав, погасла, словно экран умирающего монитора в коммуникационном центре Элиотта. Вторым глазом я увидел, как Кавахара вытаскивает плоскогубцы с зажатым в них записывающим оборудованием, установленным Рийз. С конца миниатюрного устройства мне на щёку упали крошечные капельки крови. Кавахара расправится и с Элиотт, и с Рийз. Не говоря уже про Ортегу, Баутисту и неизвестно ещё скольких других людей. – Хватит, твою мать, – заплетающимся языком пробормотал я. В тот же самый момент, напрягая из последних сил мышцы бёдер, я сплел ноги вокруг талии Кавахары. Моя левая рука плашмя хлопнулась на наклонное стекло. Приглушенный грохот взрыва, громкий треск. Детонатор термитной микрогранаты, установленный на самую короткую задержку, сработал практически мгновенно, направив девяносто процентов заряда на контактную поверхность. И всё же оставшиеся десять процентов изуродовали мне руку, оторвав плоть со сплава костного мозга с титаном, из которого были выполнены кости «Хумало», разорвав на куски поливалентные ткани и проделав в ладони дыру с мелкую монету. Стекло под нами раскололось, словно толстый лёд на реке. Я почувствовал, как поверхность вокруг проваливается, и я начал соскальзывать в полынью, смутно ощущая хлынувший в каюту поток холодного воздуха. На лице Кавахары проявился тупой шок непонимания. Наконец до неё дошло, что случилось, но было уже слишком поздно. Кавахара обрушилась на меня, извиваясь, колотя кулаками в голову и грудь, но ей не удалось освободиться. Плоскогубцы поднялись и опустились, отрывая длинную полоску кожи от щеки, затем снова вонзились в изуродованный глаз, но теперь боль была где-то далеко, став чем-то не важным, растворившись в пожаре ярости, прорвавшемся через остатки бетатанатина. Передай: всё ещё злясь. Стеклянная плоскость, на которой мы сражались, не выдержала, и выбросила нас навстречу ветру и холоду. И мы полетели вниз. Моя левая рука по-прежнему не двигалась, парализованная последствиями взрыва, но, когда мы начали кувыркаться в холодной темноте, я, собрав все силы, поднял правую руку и прижал вторую гранату Кавахаре к затылку. У меня перед глазами мелькали и океан далеко внизу, и «Голова в облаках», стремительно уносившаяся вверх, и лицо Рейлины Кавахары, казалось, оставившей свой здравый рассудок где-то на дирижабле. Кто-то громко кричал, но я уже не мог определить – этот звук внутри или снаружи. Способность воспринимать окружающее покидала меня в пронзительном свисте воздуха, и я больше не мог найти обратный путь в маленькое окошечко индивидуального восприятия. Падение было соблазнительным, будто сон. Собрав то, что осталось от силы воли, я прижал голову Кавахары с приставленной к затылку гранатой к своей груди, так, чтобы сдетонировал взрыватель. Умирая, я надеялся, что Дэвидсон следит за экраном. Глава сорок вторая Указанный адрес, как ни странно, снова привёл меня в «Город утех». Я оставил автотакси в двух кварталах к северу от нужного места и последнюю часть прошёл пешком, не в силах стряхнуть до конца странное ощущение, что все части соединились – словно космическая реальность внезапно проступила сквозь реальность земную и стала видна невооруженным глазом. Квартира, которую я искал, находилась в подковообразном здании, в центре которого была взлётно-посадочная площадка из растрескавшегося и поросшего сорняком бетона. Я сразу же нашел среди ряда убогих наземных и летающих транспортных средств нужный мне микрокоптер. Кто-то недавно выкрасил его в пурпурно-красные тона, и хотя аппарат по-прежнему устало припадал на одну сторону брюха, на носу и хвосте сверкало новое дорогое сенсорное оборудование. Я кивнул, соглашаясь с собой, и по наружной лестнице поднялся на второй этаж. Дверь квартиры номер семнадцать открыл одиннадцатилетний мальчишка, встретивший меня взглядом, в котором сквозила неприкрытая враждебность. – Да? – Я бы хотел поговорить с Шерил Босток. – Её нет дома. Вздохнув, я почесал шрам под глазом. – Мне кажется, это не соответствует действительности. Её коптер стоит во дворе, ты – её сын Даррел, и она вернулась с ночного дежурства около трёх часов назад. Передай, что с ней хотят встретиться по поводу оболочки Банкрофта. – Вы из полиции? – Нет, просто хочу с ней поговорить. Если она сможет помочь, возможно, это принесёт ей какие-то деньги. Мальчишка пару секунд таращился на меня, затем закрыл дверь, не сказав ни слова. Было слышно, как он зовёт мать. Я ждал, борясь с желанием закурить. Через пять минут Шерил Босток, одетая в свободный сарафан, чуть приоткрыла дверь своей квартиры. Её синтетическая оболочка выглядела ещё более равнодушной, чем её сын. Однако в данном случае безразличная расслабленность мышц не имела отношения к её самочувствию. В дешёвых синтетических моделях группам мелких мускулов требуется какое-то время, чтобы прогреться после сна, а Шерил Босток, несомненно, купила оболочку на распродаже залежалого товара. – Вы хотели меня видеть? – произнёс неровный синтезированный голос. – В чём дело? – Я частный следователь, работаю на Лоренса Банкрофта, – сказал я как можно мягче. – Мне бы хотелось задать несколько вопросов относительно вашей работы в центре хранения психической информации. Вы позволите зайти? Шерил Босток издала неопределённый звук, и я подумал, что она не раз пыталась закрывать дверь перед непрошеными гостями. Безуспешно. – Много времени я у вас не отниму. Пожав плечами, она распахнула дверь. Пройдя мимо неё, я попал в опрятную, хотя и скудно обставленную комнату, самым значительным предметом в которой была чёрная панель развлечений. Система возвышалась на ковре в дальнем углу, словно какой-то механический идол, а остальная мебель почтительно ютилась вокруг. Как и краска микрокоптера, панель развлечений выглядела совершенно новой. Даррел куда-то исчез. – Неплохая система, – заметил я, подходя к панели развлечений и изучая дисплей. – Давно она у вас? – Так, не очень. – Закрыв за нами дверь, Шерил Босток неуверенно застыла посреди комнаты. Её лицо постепенно пробуждалось, и теперь на нём появилось нечто среднее между недоумённой сонливостью и подозрительностью. – О чём вы хотели поговорить? – Вы позволите мне сесть? Она без единого звука указала на зверски замученное долгим использованием кресло, а сама устроилась напротив, на диванчике. В вырезах сарафана проглядывала неестественно розовая синтетическая кожа. Какое-то время я молча смотрел на неё, пытаясь определить – хочу ли я всё-таки довести до конца то, зачем пришёл. – Ну? – Шерил Босток нетерпеливо махнула рукой. – Что вы желаете спросить? Вы разбудили меня после ночного дежурства. Так что, чёрт побери, надеюсь, у вас были на то веские причины. – Во вторник четырнадцатого августа вы зашли в камеру хранения оболочек семейства Банкрофтов и ввели клону Лоренса Банкрофта полный гипноспрей какого-то препарата. Шерил, мне бы хотелось узнать, что это было. Последствия моих слов оказались более драматичными, чем я ожидал. Искусственные черты лица Шерил Босток судорожно задёргались, и она отшатнулась назад, будто я замахнулся на неё дубинкой для разгона демонстрантов. – Это входит в мои обычные обязанности, – пронзительно взвизгнула Шерил Босток. – Я имею право делать клонам инъекции химических препаратов! Казалось, говорила не она сама. Её уста лишь воспроизводили то, что заставил выучить кто-то другой. – Это был синаморфестерон? – тихо спросил я. Дешёвые синтетики не бледнеют и не заливаются краской, и всё же выражение лица Шерил Босток выдало её чувства не менее красноречиво. Она стала похожа на перепуганное домашнее животное, брошенное хозяином. – Откуда вы узнали? Кто вам сказал? – Её голос, повысившись, перешёл в жалобные всхлипывания. – Вы не можете этого знать! Она сказала, никто и никогда не узнает об этом! Закрыв лицо руками, она рухнула на диван, заливаясь слезами. Услышав плач матери, из соседней комнаты прибежал Даррел, но, помявшись в дверях, видимо, решил, что ему лучше не вмешиваться. Он остался стоять в проёме, испуганно следя за мной. Подавив вздох, я кивнул мальчишке, стараясь всем видом показать, что ему нечего бояться. Осторожно приблизившись к дивану, Даррел прикоснулся к плечу матери, и та вздрогнула, словно от удара. Всколыхнулись воспоминания, и я поймал себя на том, что выражение моего лица становится холодным и мрачным. Я попытался улыбнуться, но улыбка получилась нелепой. Я кашлянул. – Я не собираюсь делать вам ничего плохого. Я просто хочу знать. Потребовалось не меньше минуты, чтобы мои слова проникли сквозь паутину ужаса и отложились в сознании Шерил Босток. Потребовалось ещё больше времени, чтобы она взяла себя в руки, вытерла слёзы и посмотрела на меня. Даррел недоверчиво стоял рядом с ней, гладя её по голове. Стиснув зубы, я попытался сдержать накатывающиеся воспоминания о том, каким был я сам в одиннадцать лет. Я ждал. – Это была она, – наконец с трудом вымолвила Шерил Босток.