— Не, не надумал. Самому нравится. — Ну, смотри. В случае чего свистнешь. Некоторое время они молча пили кофе; художник громко отхлебывал и хрустел сухариками. — Ты бы, Димыч, собой занялся, что ли, — заметил Артур. — А то чисто бомж. Пойдешь к правнучке, не забудь побриться, переоденься… Душ прими, наконец. Приличные шмотки есть? Дама все-таки. — Да ладно тебе! — отмахивался Дима. — Неизвестно еще, что там за правнучка. Странно, что Елена Станиславовна никогда о ней не упоминала. Я думал, у нее никого нет… * * * Дима надел новую футболку и свежевыстиранные джинсы, побрился и причесался перед зеркалом, чего обычно не делал, и отправился знакомиться с правнучкой Елены Станиславовны Элеонорой Бычковой. Он не стеснялся женщин, даже с незнакомыми вел себя легко и непринужденно. У него были приятная улыбка и приятная манера взглядывать на женщину, чуть склонив набок голову и слегка исподлобья — как будто он ее рассматривал и восхищался. Причем это получалось у него само собой, а не было культивировано с далеко идущими целями. Дом с арками, второй этаж, квартира пятнадцать, код сорок-пять-шестнадцать. Здесь! Дверь щелкнула, Дима дернул за ручку, вошел в полутемный подъезд и осмотрелся. Мраморный пол в шашечку, широкая лестница, высокие потолки. Дом для начальства. Сколько ему лет? Один из последних сталинской застройки — полвека, а то и больше. Что значит штучная работа, до сих пор держится. Правда, выглядит, как обедневший богач — форма еще есть, а лоску — увы: потерто, облуплено, стекла высокого окна мутные. Так и человек, философски подумал Дима, поднимаясь через две ступеньки и затаив дыхание, чтобы не дышать затхлым воздухом, в котором настойчиво пробивался кошачий запашок. Он позвонил в квартиру пятнадцать. — Кто? — раздался резкий женский голос из-за двери. — Я от дяди Пети, соседа Елены Станиславовны! — прокричал Дима. — Надо поговорить! Дверь распахнулась, и он увидел небольшую женщину с костылем. Правая стопа у нее была забинтована. Входите! — скомандовала женщина, развернулась и попрыгала по неосвещенному коридору на одной ноге, помогая себе костылем. Дима пошел следом, рассматривая ее сзади. Короткие волосы, линялая футболка и мятые шорты; лопатки торчат, ноги тонкие и какие-то бледные. Да-а-а… Она перепрыгнула через порог комнаты, добралась до дивана и упала с облегчением, положив больную ногу на подушку. — Садитесь! — приказала хозяйка, ткнув рукой в кресло напротив. Дима сел и уставился на нее с любопытством. Теперь он мог хорошенько рассмотреть ее с другой стороны. Дима вообще любит рассматривать лица, как уже, кажется, упоминалось — видимо, это в нем профессиональное. И что же он увидел? Невыразительное лицо, бледно-голубые глаза и маленький узкий ротик. Добавить сюда резкий каркающий голос, и вуаля, как говорила Елена Станиславовна: портрет средних лет правнучки в интерьере городской квартиры, которой не помешал бы хороший ремонт. Ни искры, ни красок, ни акцентов, ничего. Рисунок-раскраска. Дима, раскрыв рот, уже представлял, как раскрашивает это: синие тени, черная тушь, бежевые румяна, бесцветный блеск на губах. А волосики дыбом… Немедленно пригладить, провести четкий пробор, добавить блонд или вообще перекрасить в платину. Мебель допотопная. На большом письменном столе у окна компьютер, ручки, настольная лампа, блюдце со всякой мелочью вроде скрепок и флешек и беспорядочная кипа бумаг. Писательница? Ни одного цветка на подоконнике, а дядя Петя говорил: ходила по саду и нюхала нарциссы… — Я вас слушаю! Она вернула его на землю. Дима откашлялся и представился: — Дмитрий Щука, художник, друг Елены Станиславовны, с прискорбием воспринявший весть о ее кончине. — Художник Дима! — воскликнула женщина. — Знаю, Лёля говорила. — Она ухмыльнулась, вспомнив что прабабушка называла его балабоном, а сосед дядя Петя раздолбаем. — Вы хотите купить дом? — Нет, у меня уже есть дом, — сказал Дима. — Я хочу спросить о… — Он замялся, не зная, как назвать наследство: «антиквариат», «барахло» или безлико: «вещи вашей прабабушки». — У Елены Станиславовны были интересные старые предметы, книги, фарфор… Что вы собираетесь с ними делать, если не секрет? — Какой секрет… — Она махнула рукой. — Не думала об этом. Хотите купить? Вы для себя или перепродать? Дима порозовел. Однако! Прав дядя Петя, характерец чувствуется. Вот так сразу быка за рога! — Для себя… кое-что. И для моего друга, у него антикварный магазин «Старая лампа», знаете? Кстати, у вас красивая квартира. Сколько комнат, две? Три? Потолки высокие, окна в парк, центр. И паркет дубовый, в хорошем состоянии. — Две. Что же вас интересует? — Меня лично? «Природа» Барриа. Знаете, в любом помещении достаточно одной декоративной фишки, на крайняк двух, а то перебор. На вашем месте я бы поставил танцовщицу Чипаруса вон туда, в угол, — Дима махнул рукой. — Только надо прикупить пьедестал — или заказать, я знаю, где, — чтобы свет падал. Непременно лампу, ту, которая розовый шар и бронза, посреди стола, на кружевной дорожке в стиле ретро. Можно китайскую вазу на пол, воткнуть сухие цветы и ветки с красными ягодами. Вообще, здесь надо бы поработать. Могу заняться. На лице женщины обозначилась неприятная ироническая гримаса. Она смотрела на художника в упор, но Диму этим не проймешь. Хотя особа с норовом, опять-таки прав дядя Петя. — Когда мне понадобится дизайнер, я вас позову. А голос-то, голос! Как наждачная бумага. — Ага, я оставлю телефончик. А вы кем работаете? — непринужденно спросил Дима. — Администратор по кадрам в крупной фирме. Угадал? — Он не думал, что крупная, скорее, наоборот: ну какая, скажите на милость, солидная фирма наймет это на работу? — Нет. — А все-таки? — напирал художник. — Я переводчик, — неохотно ответила она. — Переводчик? А какие языки? — Немецкий и английский. — Я английский только со словарем, дурак дураком, — признался Дима. — А вы даете уроки? — Нет. Я не люблю работать с людьми. — Очень вас, Эля, понимаю! Попадаются такие идиоты, что нервы не выдерживают, по себе знаю. — Элеонора Михайловна. — В смысле? — не понял Дима. — Для вас я Элеонора Михайловна, — отчеканила женщина. — Что-нибудь еще? — Так не продадите «Природу»? — За сколько? — Ну, пару сотен зеленых смогу. — Женщина расхохоталась: — Какая щедрость! Заманчиво, конечно, но нет. Она мне самой нравится. Лёля очень ее любила. Это семейная реликвия. Больше ничего? — Скажу Артуру, что вы открыты для диалога, так сказать. А вы подумайте на всякий случай. — Он помолчал; женщина тоже. — Сегодня жара, зелень так и прет, в парке полно тюльпанов, — переключился Дима. — А можно попросить кофейку? Наверное, авитаминоз, чего-то в сон клонит. — У меня нет кофе, — процедила она. — А, вы из тех, кто только чай! — догадался Дима. — Можно чай, мы не гордые. — Ничего нет, все… закончилось. Вы же видите… — Она похлопала ладонью по ноге и, похоже, смутилась — вспыхнула скулами. — В каком смысле закончилось? Вообще ничего? Как это? А хлеб хоть есть? — Я устала! Если у вас все, я вас не задерживаю… художник Дима! — Она попыталась произнести это с издевкой, но получилось не очень. Кроме того, Дима на такие мелочи не реагирует, как мы уже знаем. — Так ты голодная? — Он перешел на «ты». Рано или поздно он со всеми переходил на «ты». — Некому принести? А муж где? Или подруга? — Послушайте! — взвилась Эля. — Не ваше дело! Уходите! — Да ладно тебе! — Дима поднялся. — Не закрывай дверь, сейчас вернусь. — Убирайтесь! — Она швырнула ему вслед костыль. Но Димы уже и след простыл. Костыль проехал по полу и ударился в стенку; сразу же захлопнулась входная дверь. — Идиот! — закричала Эля. — Псих! Пошел вон! — Она всхлипнула… Дима вернулся через полчаса, закричал с порога: — Это я! Не бойся! Он пошел на кухню, заглянув по пути в ванную и туалет, положил торбу на стол и принялся разгружать. Открыл банку с кофе, пошарил в шкафчиках в поисках турки. Нашел, насыпал кофе, налил воды. Еще через пятнадцать минут Дима принес блюдо с бутербродами, поставил на журнальный столик. — Мясо кушаешь? Или веганка? Эля промолчала. По квартире разлился пряный запах кофе. Она сглотнула невольно. Дима снова сходил в кухню и принес на подносе чашки, ложечки и сахарницу.