* * * Глава 17 Юридика Демидовы и тут, на Тверди, считались одним из величайших кланов Государства Российского. Геоманты невероятной силы, они имели владения от Урала до Алтая и были хозяевами огромного количества месторождений полезных ископаемых и настоящей промышленной империей по их переработке. Резиденцией нынешнего главы клана — князя Георгия Акинфиевича Демидова ди Сан-Донато был Алапаевск. И эта первая из виденных мной юридик внушала трепет. Что я знал про Алапаевск до того, как меня убило молнией? Единственное: там бросили в шахту и закидали гранатами многих из Романовых. А так — заштатный город в прямом смысле этого слова. Что из себя представлял Алапаевск тут? Представьте себе волшебный замок какого-нибудь сказочного великана, помножьте это на двадцать, добавьте Изумрудный город — только помимо изумрудов накиньте самоцветы всех известных российской геологической науке подвидов, присобачьте потемкинские деревни и высокие технологии, перемешайте, но не взбалтывайте — и всё равно ничего не получится. Не бывает дворцов и замков с башнями высотой двести метров и стенами в сто пятьдесят! Да и гор таких, насколько я мог судить, тут не было! По крайней мере — на Земле. Алапаевск — это хоть и Урал, но город вроде как равнинный… А тут — обрывистый высокий утес Ялуниной Горы, на котором — грандиозная резиденция, сверкающая всеми цветами радуги в лучах рассветного солнца. За рекой Нейва — сам город, геометрический, идеальной планировки, выполненный в эдаком монументальном фэнтезийно-средневековом стиле, белокаменный, с постепенно гаснущими по утреннему времени магическими светильниками, фосфоресцирующей дорожной разметкой и невероятной величины монументами на перекрестках. И самоцветы! Везде были натыканы целые созвездия полудрагоценных камней, на гранях которых играли лучи восходящего солнца и волшебных фонарей, создавая фантасмагорическую картину. — С жиру бесятся, — сказал гоблин, закончив оттирать блевотину бумажными полотенцами и тыкая пальцем в громаду замка. — Это для кого такие хоромы? Сколько там людей живет — мильён? — Престиж и личный бренд, — парировал я. — Некоторые членами меряются, другие — башнями… — А зачем меряться членами? — удивился Кузя. — Ну, типа, мужественность и всё такое, — растерялся я. — Ваще-то мужественность — это яйцы! У кого яйцы больше, тот и мужественнее! — горделиво заявил гоблин. — Хошь, покажу, какие у меня яйцы? — Да падажжи ты! Дались мне твои яйцы, — отмахнулся я, глядя в лобовое стекло. — Смотри — они нас на башню поставить хотят! А как мы уезжать-то будем? Фургон летать не умеет! Фудтрак закачался, когда конвертоплан завис в воздухе, и у гоблина снова начались рвотные позывы, и я тут же рявкнул: — Рыгай в себя, зараза! — Ваще-то… Ы-ы-ы-ыать!!! Я успел нажать кнопку, и стекло спряталось в дверцу, так что гоблина вытошнило наружу. М-да, никогда не выдается второй шанс создать первое впечатление! А я еще переодеться хотел, рубашку напялить для солидности, ботинки там почистить… Какая уж тут солидность? Орки-обрыганцы, нахрен! Так что, когда фудтрак стукнулся колесами о площадку на вершине башни, и зацепы с противным звуком разжались, я просто пригладил волосы, поудобнее перешнуровал ботинки, сунул руки в рукава кожанки и придирчиво осмотрел джинсы: нет ли на них прилипших кусков еды или капель кетчупа? Ну, и в носу поковырялся: козявки нам и даром не надь, и за деньги не надь! И полез наружу. Снаружи было ветрено, дух перехватывало от студеных порывов, а еще — от открывающегося с вершины вида. — Господин Сархан? — раздался приглушенный голос. — Вас ожидают, пройдемте. — Я не один, — обернувшись, я увидел закованного в настоящие средневековые доспехи дружинника. Кираса, глухой шлем, наручи, поножи, наплечники и наколенники — всё было покрыто гравировкой и инкрустировано драгоценными камнями. — Не-не-не, Бабай, ты иди, я тут посижу, фургон посторожу, чайком кишочки прополоскать надо ваще-то… — рожа гоблина была не просто зеленой — изумрудной! Настрадался, зараза, но ни разу мне его было не жалко, если честно. — Не положено… — заикнулся дружинник, но поймав мой взгляд — замолчал. — А фудтрак на башню ставить — положено? — поднял бровь я. — Ладно, пройдемте, — он указал мне рукой на створки, которые внезапно раздвинулись чуть ли не под моими ногами и открыли бездонный темный провал. — Нет уж, вы первый, — сказал я. Шагать во тьму казалось слегка опрометчиво. — Вы гость, — от меня не скрылось, что его ладонь медленно приближалась к рукояти клинка на поясе. — Проходите. — Следом за вами, — подстава была столь очевидной, что становилось даже обидно: топорно работают! — Я настаиваю. И в этот момент на крышу из этих самых створок, из самой темноты выбежал какой-то мужчина в богатом парчовом халате: усатый, усталый и растрепанный. — А вы, черт побери, кто такой? — он уставился на дружинника. Мужчину я узнал сразу: это был князь Григорий Демидов ди Сан-Донато! Конечно, на фото в Сети его сиятельство выглядел куда более представительно и помпезно, но — это был он, совершенно точно! Те же темные волосы, тяжелый взгляд, знаменитые усы. И он не знал, кто такой этот дружинник, а потому… Воин выдернул меч и ринулся на меня! Широкий взмах клинка, я едва успел отдернуть голову, и увидел, как сдуло ветром несколько отрубленных волосков — моих, черных, жестких, как проволока. Осознание близкой смерти заставило кровь забурлить в жилах! Я грянулся спиной на камни башенной площадки, пропуская над собой еще один выпад, а потом вспомнил троллиную капоэйру Хурджина и, сделав стойку на руках, врубил обеими ногами в грудак лже-дружиннику. — А-а-а-а-а-а!!! — его вынесло прочь с крыши, и крик затихал по мере приближения бренного тела, облаченного в драгоценные доспехи, к земле. Окончилось падение едва слышным звуком удара о землю. Высоковато тут всё-таки… — Пожалуй, оно и к лучшему, — кивнул князь Демидов. — А с безопасников я еще спрошу… Комплект брони на нем был наш, демидовский. Упустили, ротозеи! Но убить он вас хотел, не меня — заметили? Вы, я так понимаю, тот самый Резчик — Бабай Сархан? — К вашим услугам, ваше сиятельство, — я склонил голову — не подобострастно, с достоинством, но и без лишних понтов. — Меня попросил помочь вам… — Воронцов, да-да… Он вам сказал о сути проблемы? — Целительство? По крайней мере, я так понял, что кого-то требуется исцелить, да? — снова меня подводило знание местных реалий, я понятия не имел, как стоит общаться с аристократами. С другой стороны, я не знал также, как принято вести себя в среде уруков. Возможно, любой из вождей, шаманов или резчиков стал бы вести себя точно так же, как и я! Да и немедленной негативной реакции от Демидова не последовало: может, он принадлежал к той же прогрессивной части элиты, что и Воронцов, Паскевич-Эриванский и Келбали Хан… Хотя Нахичеванского назвать прогрессивным можно было только в плане поедания плова, повадки-то у него были, как у настоящего восточного султана! — Не совсем, не совсем… Я расскажу вам обо всём несколько позже, — Демидов явно пребывал в смешанных чувствах. Следуйте за мной и ничего не бойтесь. Ах да, вы ведь и так… — и шагнул прямо между разверстыми створками, во тьму. Ну, и я за ним. Но сначала, конечно, метнулся к фудтраку — за ящичком со стилом и прочими приспособами. Не танцы же танцевать он меня сюда позвал! * * * Мы спустились под землю. Да и как спустились! На парящей в воздухе платформе, которая скользила вниз в черной-черной шахте, пронзающей башню сверху донизу и ниже, до самой преисподней. Каменный круг, исписанный сверкающими строчками заклинаний, скользил вниз, и я чувствовал себя Алисой, которая сдуру сиганула в кроличью нору. Правда, вместо кролика у меня был Демидов. Он несколько раз порывался начать разговор со мной, а потом замолкал и смотрел на носки своих замшевых домашних туфель. Разглядывая гладкие, как будто проплавленные в толще камня, стены шахты, я стал подозревать, что весь замок на самом деле — это сплошной монолит, а внешняя стилизация под кладку — это именно стилизация, не более того! Прав был гоблин — нахрена им такая громадина? Престиж? Думаю, не только. Если стихия Демидовых — земля, то они хотели жить в средоточии ее силы! Да здесь ни одна сволочь их одолеть не сможет! — Забавно, — прервал молчание Григорий Акинфиевич и разгладил свои усы. — Мы возвели Ялунину Гору, когда столкнулись с черными уруками, для защиты от набегов. А теперь я сам привел сюда одного из наших исконных врагов. Я читал записи Никиты Демидовича Антуфьева, нашего легендарного пращура — основателя Невьянских заводов. Он вел войну за эти земли с табором Шаграта Резчика в начале восемнадцатого века. Нам были известны уруки — в конце концов, наши предки под знаменами Грозного Государя брали Биляр… И покоряли неубиваемый Убей, как же без него. Но с Резчиками до той поры сталкиваться не приходилось. — Убей? — удивился я. — Большой Убей, Малый Убей, Старый Убей, Татарский Убей, Новый Убей… Нет? А, так вы и вправду жили в отрыве от родни, да? Биляр был городом гоблинов, остальные ваши жили там диаспорами, даже уруки, которые формально считались правящей элитой. А вот Убей — он всегда был прибежищем оседлых уруков-ортодоксов, если этот термин применим к вашему племени. Они до сих пор не признают цивилизацию и технологии, живут как жили предки, кормятся охотой и натуральным хозяйством. Сейчас там, правда, остались практически одни старики, да и людей — таких же сумасшедших — во всех пяти Убеях гораздо больше, чем орков… Но, насколько я знаю, ваш учитель — Садзынар — родом оттуда. И что — не рассказывал? — Мой учитель был не особенно общительным. Но то, что вы говорите, очень похоже на его замашки. Похоже, этим историческим экскурсом князь компенсировал нервное напряжение. Треп на отвлеченную тему помогал ему держать себя в руках: — Замашки… Замашки уруков хорошо известны! Они четыре раза за пять лет сжигали завод и дважды уничтожали прииск! Никита Демидович был великим геомантом — но изукрашенные Шагратом воины с кардами плевать хотели на магию, они были почти не восприимчивы к ней! Наскакивали со всех сторон, убивали работников, вырезали целые поселки, объявили настоящую охоту за черепами дружинников! Знаете, сколько их было, этих шагратовцев? — Сотня? — я примерно представлял себе возможности родственничков, потому и назвал такую скромную цифру. — Пять дюжин, считая женщин и детей, Никита Демидович очень точно это написал. О, эти дети! Настоящие дьяволята! Пока Государь не прислал опричный полк во главе с воеводой Извольским — сильнейшим огненным магом своего времени — люди жили на осадном положении! Это при нашем численном преимуществе сотня к одному! И бойцы были не из последних, и маги — не пустоцветы! — наконец каменная платформа зависла в воздухе напротив дверного проема в стене. Григорий Акинфиевич сказал: — Следуйте за мной. Я всё обдумывал слова князя, шагая за ним по галереям и анфиладам замковых покоев. По всему выходило — Резчики действительно являлись для Государства Российского, да и для любого другого государства, чье могущество в этом мире было основано на магии, той еще занозой в заднице. Так почему же их просто не ликвидировали в момент идентификации? Мол — если Резчик, то получай пулю в голову, для профилактики. Странно получалось: на уруков в целом наложили кучу ограничений, а главную опасность — Резчиков — убрать не подсуетились. Хотели иметь возможность нестандартного варианта решения для необычных проблем? Таких, как Черная Немочь — этот бич всех магов, например? Или монархи предпочитали придерживать в кармане пугало для непокорных вассалов? Мы остановились у массивной двери, окованной металлическими пластинами и, конечно, инкрустированной драгоценными камнями. Демидов устало провел ладонями по лицу и взялся за дверную ручку, но потом отпустил и сказал: — Сейчас мы войдем внутрь, и вы просто посмотрите. Секунд двадцать, не больше. Потом — пойдем ко мне в кабинет, и я расскажу причины всего произошедшего. Должен ли я просить вас отдельно о… — Строгой конфиденциальности? Это само собой разумеется. Вы, я, Воронцов. Более никто. — Конфиденциальности?.. Ну, надо же! Вам говорили, что вы неправильный урук? — он снова ухватился за дверную ручку. — Постоянно. Этому есть вполне логичное объяснение: я ублюдок, — пожал плечами я. — Редкий гибрид. Полукровка. Неполноценный. — Но Маухур… — Маухур Поджигатель официально признал меня черным уруком, но ровно половина во мне — от самого обычного человека. Пятьдесят процентов homo vulgaris, еще пятьдесят — homohomoterribilis. Кровь есть кровь! Демидова, кажется, такое объяснение устроило, и потому он поманил меня за собой и прижал палец к губам, призывая к тишине. И открыл дверь. * * *