– Дань памяти, – ответила Аделин. – Он все-таки много сделал для города. Бастиан кивнул. Дотронулся до цепи, и Аделин с трудом удержала вскрик. Мертвый Эдвин Моро или то, что сейчас было в склепе, не хотело, чтобы его тревожили – и Бастиан это понял. Убрав руку, он спустился со ступеней и сказал: – Странно, но почему-то мне жаль его. Не знаю почему. Аделин этому не удивилась. Она успела узнать Бастиана настолько, чтобы понять: в нем есть определенное самолюбование, есть гордость и достоинство, но вот жестокости в нем не было – и это не могло ее не радовать. Но с такими качествами он, похоже, недолго пробудет инквизитором. – Бастиан, зачем мы сюда пришли? – спросила Аделин. Бастиан пожал плечами, отошел от склепа и вдруг нагнулся к траве и сорвал тонкий стебелек поздней земляники – крупная сочная ягода качалась на нем, словно бубенчик. – Хочешь? – поинтересовался он. – Тут ее много. Ягода наполнила рот теплой сладостью с едва уловимой ноткой горечи – той самой, в которой таится тепло солнца, буйство летних дождей, сила земли. Когда-то Аделин сидела на кладбище и точно так же ела землянику: отец, узнав об этом, кричал на нее так, что у него прихватило сердце, и пришлось срочно вызывать доктора Холле. «Друг мой, да не переживайте вы так, – сказал тогда доктор после всех необходимых процедур. Аделин, которая слушала под дверью, бесшумно плакала от страха, а Уве испуганно цеплялся за ее руку, хмурясь и не понимая, что случилось, – готовился на всякий случай зареветь. – Ваша Аделин все-таки ведьма, такова ее натура. Ей нужно чувствовать силу природы, все ее течения, всю ее суть». «Так надо, что ли? – хмуро спросил отец. – Это правильно?» «Для нее – да. Вы ведь любите ее? Так позвольте ей поступать так, как просит сердце. Она ведь не делает ничего дурного и не будет». И отец смирился. Аделин видела, что он не одобряет ее походы на кладбище, но больше он не говорил ни слова – просто старательно делал вид, что ничего не знает. – Никогда не думала, что буду есть землянику на кладбище в компании инквизитора, – призналась Аделин и, подхватив подол платья, опустилась в траву. Бастиан улыбнулся, сел рядом, не жалея светлых щегольских брюк, и протянул ей другую ягоду. – Надеюсь, мое общество не портит землянику, – с улыбкой заметил Бастиан и, не давая Аделин ответить, продолжал: – Понимаешь, мой отец вел дело Эдвина Моро. И сейчас я так за него зацепился потому, что это способ дотронуться до Альвена Беренгета. Хотя бы на минуту почувствовать, что он рядом. Это было сказано с той искренней печалью, которую люди обычно прячут в самой глубине своего сердца – чтобы никто, не дай бог, не подумал, что они способны на такие наивные пустяки, как доброта, любовь, дружба. Аделин накрыла руку Бастиана своей, прижалась виском к его плечу. – Наверно, ты очень любил своего отца, – негромко, словно боясь спугнуть что-то очень важное, сказала она. Бастиан кивнул. – У меня никого не было, кроме него, – ответил он. – Когда он умер, то часть меня ушла вместе с ним. А потом… потом появилась ты. И я снова стал собой. Аделин молчала, понимая, чего на самом деле стоят эти слова. Это не было признанием в любви – это было намного больше любви. Это было самой жизнью. – Ох, Бастиан, – вздохнула Аделин. Ветер мягко дотронулся до растрепанных метелочек душистого колоска, птица залилась трелями среди деревьев. Аделин не помнила, когда ей в последний раз было так хорошо и спокойно. На какой-то момент она почувствовала, что полностью соединилась с миром – так, как и положено ведьме. Она сидела на траве рядом с Бастианом и смотрела на мир глазами божьей коровки на крупной головке клевера, летела над кладбищем с лесной голубкой, скользила в траве в упругом черном теле ужа. И это единение с миром было настолько глубоким и сладким, что сначала Аделин и сама не поняла, как именно оказалась в склепе. Должно быть, уж нырнул в какую-то щель. Аделин почувствовала, как ее тело обмякает на земле рядом с Бастианом – в следующий миг ее тень поднялась на ледяном полу склепа. Аделин не чувствовала холода: просто понимала – в склепе темно и холодно. Она сделала несколько осторожных шагов туда, где из-под дверей выбивались робкие лучики света, и наконец-то увидела очертания саркофага – массивного давящего сгустка тьмы. Тьма не была пустой. В ней что-то двигалось: Аделин охватило моментальным ужасом, который выморозил ее сердце до донышка. В какой-то момент тьма расступилась, и Аделин увидела суставчатые лапы, подернутые волосками, гроздь черных, маслянисто сверкающих глаз, заросшее грязной шерстью брюхо, из которого тянулась толстая гладкая нить, и лапы сучили по ней, выплетая паутину. Аделин смогла закричать – завопила так, что над кладбищем взлетели птицы. В следующую минуту ее буквально вбросило в тело; Аделин села, закашлялась и только потом поняла, что пытается сбросить руку Бастиана, который старался удержать ее. На мгновение ей померещилась паучья лапа, сухая и холодная, которая опутывала ее паутиной. Оставить добычу, потом вернуться и сожрать… – Что, Аделин? Что? – Бастиан смотрел на нее с такой тревогой, какую прежде она видела только у отца и Уве. – Что с тобой? Какое-то время Аделин могла лишь сидеть, уткнувшись лицом в ладони и стараясь выровнять дыхание. – Там кто-то есть, – едва слышно сказала она. – Там, под склепом кто-то есть. Гораздо хуже вымрака. Огромный паук… Бастиан осторожно обхватил ее голову ладонями и несколько минут смотрел в глаза – его взгляд был таким, что Аделин стало казаться, будто среди знойного дня она падает в глубокий колодец, полный бодрящей ледяной воды. Наконец Бастиан выпустил ее, и Аделин почувствовала, что ужас, который заледенил ее в склепе, разжал пальцы. Бастиан утишил ее страх, заставил его отступить. – Там никого нет, – твердо произнес Бастиан. – Я проверил склеп, когда взялся за цепь. Аделин вспомнила, как во тьме паучьих глаз сверкали мертвые звезды, и поежилась, пытаясь окончательно прийти в себя. Бастиан помог ей подняться и повел по тропе к выходу из Грешного уголка: с каждым шагом Аделин становилось легче дышать. – Никого нет? – переспросила она. – Точно? Аделин с неожиданным ужасом поняла, что Бастиан мог ей сказать об этом просто ради того, чтобы ее успокоить. И паук по-прежнему там, под саркофагом Моро, и скоро он выберется на свет, потому что захочет напиться живой крови и вкусить человеческого мяса. – Я никогда не стал бы тебя обманывать, – откликнулся Бастиан. – Там в самом деле пусто. Скорее всего, ты задумалась и поймала одну из волн некротического поля. Такое бывает на кладбищах. – Я часто бывала на кладбищах в детстве, – сказала Аделин. Вот склеп остался позади, вот уже видно экипаж с разговорчивым возницей: увидев, что пассажиры возвращаются, он приветственно махнул им рукой. – Но никогда не ловила никаких волн. Бастиан усмехнулся. – Ты ставишь под сомнение мой опыт, госпожа Беренгет? – добродушно спросил он. Аделин ответила улыбкой на его улыбку. – Нет. Ты же сказал, что не стал бы меня обманывать. Но она подумала, что обманывать и недоговаривать – все-таки не совсем одно и то же. Доплатив вознице серебряную полукаруну, чтобы он доставил Аделин в поместье Декар как можно быстрее, Бастиан махнул рукой ей вслед и какое-то время просто стоял, выравнивая мысли и успокаиваясь. Затем он вздохнул и направился к полицейскому участку. Обманывать и недоговаривать – это все-таки разные вещи. Под склепом действительно царила пустота, Бастиан ощущал ее, но совсем недавно она была обитаемой. Дотронувшись до цепи на дверях и мысленно осмотрев пространство в склепе, Бастиан почувствовал присутствие чего-то очень могущественного и темного. Оно было внутри, ушло и могло вернуться. И Аделин в это время лучше быть дома, под защитой родных стен, слуг и брата, а не на кладбище. На всех столбах, дверях, заборах уже красовались белые плакаты с кроваво-красной надписью «Внимание, розыск!» и портретом убийцы девушек. Он смотрел на Бастиана, и в его взгляде чувствовалась насмешка. Да, ты увидел мое лицо, но ты никогда меня не поймаешь. Смирись и дай мне делать то, что я хочу. Может быть, тогда я оставлю тебя в живых. От этого взгляда на душе становилось студено и тоскливо. В участке было тихо и спокойно. Офицеры Бруни и Шанти сидели на скамье у входа – обменявшись приветствиями с Бастианом, они вернулись к разгадыванию крестословицы в газете. Дело было трудное: лица стражей порядка даже слегка припухли от усилий. Бастиан прошел в кабинет господина Арно, который изучал дагеротипы в картотеке преступников, устало сел на стул и сказал: – У кого я могу взять разрешение на вскрытие склепа? Просто так лезть в склеп, который не принадлежит твоей семье, было нельзя – позволить вскрытие могло лишь официальное предписание. Полицмейстер вопросительно поднял левую бровь, а затем, правильно оценив выражение лица Бастиана, снова вынул свою бутылку с коньяком. На этот раз Бастиан кивнул, и крошечная стопка помогла ему встряхнуться и как-то ожить. – Скорее всего, придется идти к Гейнсборо, – сказал полицмейстер, убирая бутылку обратно в стол. Оно и правильно, терапию растягивать не следует. – Но вы сами понимаете, как сильно он вас любит с позавчерашнего дня. Бастиан кивнул. Да, любовь там была крепкая и сильная, всем на зависть. – Что за склеп? – поинтересовался полицмейстер. – Эдвина Моро. Вашего Лесного принца. Вопросительно поднятая бровь изогнулась еще сильнее. – Мой отец вел его дело, – ответил Бастиан на незаданный вслух вопрос. – Сегодня мы с Аделин поехали на кладбище, я хотел посмотреть. Там, под склепом, кто-то есть. Сначала я предположил, что это одна из волн некротического поля. Но потом подумал, что дело все-таки не в этом. – Оно живое и разумное? – заинтересованно предположил полицмейстер. Бастиан неопределенно пожал плечами. Сейчас, в спокойной обстановке, он не мог сказать точно. – Когда мы были у склепа, оно ушло, – произнес Бастиан. – Я видел лишь его следы, так что… – Раз ушло, зачем вскрывать? – спросил господин Арно. – Затем, что оно обязательно вернется, – ответил Бастиан. – А моя работа как раз и состоит в том, чтобы брать таких гадов за хвост. Полицмейстер задумчиво кивнул и, сунувшись в ящик стола, извлек стопку бланков, взял желтоватый листок и принялся быстро писать. – Тогда я все оформлю как розыскные мероприятия в рамках нашего дела, и поедем на кладбище, – пояснил он, посмотрел на часы и добавил: – И предлагаю перекусить по-быстрому у «Сварливого Жиля», а то неизвестно сколько там проторчим. Душа Бастиана дрожала и рвалась вперед, в Грешный уголок, к склепу – ее звало алчное чутье охотника, и любое промедление почти причиняло боль. Но он лишь кивнул, соглашаясь. – Почему у сварливого? – спросил Бастиан. Господин Арно вышел из-за стола, взял шляпу и ответил: – А он ругается постоянно. Доктор Холле говорит, что это такая болезнь. Но готовят у него – просто пальчики оближешь. Кабачок «Сварливого Жиля» располагался в проулке через два дома от полицейского участка: когда Бастиан, господин Арно и офицеры спустились по лестнице в уютный подвальчик, то угрюмый господин в белом фартуке, который стоял у прилавка с полотенцем в руке, поинтересовался с крайне недружелюбным видом: – Ну что, приперлись? Ладно, бросайте свои старые задницы на лавку, сейчас плесну вам хрючева. Даст Господь, переварите. Компания разместилась за большим столом в углу: вскоре Сварливый Жиль принес огромные тарелки наваристого борща. На скатерти появилась сметана, ломти ноздреватого ароматного хлеба, мисочка с тертым чесноком, хрустальная рюмка с зернистой горчицей и поднос с салом, которое источало такой запах, что хотелось лишь прикрыть глаза и наслаждаться.