Некоторое время все молчали. Потом Аделин справилась с собой и, сжав руку Бастиана, пошла к дому – все подались за ней. Бастиан ощущал ее усталость и думал: отвести ее в спальню, положить в кровать, укутать одеялом и дать выспаться. Это все, что нужно. – Все правильно, – ответил Уве, внимательно глядя на Медведиху. – Все правильно, госпожа Этиль. Я действительно палевый волк. Он смотрел так, словно слова Медведихи как-то обнаружили их тайное родство, и оба этому обрадовались. – Бургомистр тоже знает, к сожалению, – сказала Аделин. – И главные семьи города, которые дружили с отцом. Впрочем, им известна только часть правды. Когда Уве родился таким, отцу помогали доставать артефакты исцеления. – Она вздохнула и добавила, глядя брату в лицо: – Иначе ты бы уже умер, Уве. Отец тогда сказал, что артефакты вычистили твое оборотничество, но отняли разум. Поэтому все считают тебя сумасшедшим, а не оборотнем. Будь иначе… Она не договорила. Ощущение паука в темноте стало ярче и острее – только теперь в этом пауке проступали человеческие черты: холеное светлокожее лицо, аккуратные усы и бородка, гладкие руки, унизанные перстнями: этакий эскиз благородного господина с журнальной картинки. Бастиан видел перед собой открытые двери дома Аделин и Уве – и в то же время перед ним клубилась мгла, и паук в ней все плел и плел свою паутину. – Мне нужны они все, – произнес Бастиан, сжав руку Аделин. – Составь список, пожалуйста. Вспомни. Аделин посмотрела ему в лицо, кивнула, и в ее взгляде Бастиан наконец-то увидел тепло настоящей надежды. Аделин проснулась ранним утром оттого, что в открытое окно влетел Кусь, сел на столбик кровати и замурлыкал. Привычный комочек ненависти ко всему живому исчез, и сычик выглядел ласковым и невероятно довольным жизнью. – Сегодня я выхожу замуж, – сказала Аделин вслух. Просто чтобы окончательно в это поверить. Она никогда не стремилась к замужеству и взаимной любви. Понимала, что есть вещи, которых никогда не получит – и поэтому отказалась от желания недостижимого. Никто в здравом уме не полюбит ведьму и не женится на ней, значит, надо смириться с этим и жить дальше. Не хвататься за призрачную возможность отношений, а следить за братом, управлять домом и быть просто законопослушной ведьмой. Но сегодня Аделин выходит замуж. Что бы сказал об этом отец? Он обрадовался бы, конечно. Он ведь любил ее и, умирая, жалел, что так и не увидел внуков. «Как мы будем жить дальше? – подумала Аделин. – Где мы будем жить? Здесь?» Ей стало как-то не по себе, когда она представила, что в ее доме будет жить еще один человек. Близкий человек. Это понимание разрушало ту броню одиночества, которая сковала Аделин. Оно делало ее открытой, но не слабой. Это было удивительно. В дверь осторожно постучали: вошла Мари с огромным шуршащим пакетом. Кусь вздыбил перья и гневно закричал – так, на всякий случай, чтобы не забывали, кто тут главный. – Господин и госпожа Арно приехали, миледи, – сообщила Мари. – Вот, здесь платье, а еще госпожа Арно привезла своего куафера. И цветы уже несут! Господи помилуй, белые розы, да такие дорогущие! «Восемьсот карун за цветы», – вспомнила Аделин слова полицмейстера, и вдруг ей сделалось легко и очень весело, настолько, что захотелось танцевать и петь. Такое же возбуждение охватывало ее накануне ночи святого Жоффрея, оно поднимало от земли и делало очень чистой и очень свободной. Энергия пульсировала в кончиках пальцев, требовала выхода, и Аделин хлопнула в ладоши. Облако тропических бабочек взвилось над кроватью, закружилось, рассеивая золотую пыльцу и аромат зеленого чая, и Мари восторженно воскликнула: – Ах, миледи! Ну что за чудо! Бабочки мягко выплыли в окно, и Аделин услышала, как кто-то удивленно ахнул и зааплодировал. В следующий миг она поняла, что сделала, и рассмеялась – магия возвращалась к ней, Аделин поправлялась. Свадьба! Чудо! Все будет хорошо. Шелк свадебного платья был воздушным и невесомым: когда Мари вынула его из пакета, то Аделин показалось, что оно может улететь, подхваченное порывом летнего ветра. С открытыми плечами, украшенное богатой вышивкой и мелкими полупрозрачными камешками по вырезу, платье легко окутало фигуру Аделин, и, посмотрев в зеркало, она не узнала себя. Мари захлопала в ладоши, и на ее глазах появились слезы. – Ах, миледи! – воскликнула она. – Какая вы красавица! Аделин смотрела на свое отражение – светловолосая девушка перед ней была незнакомкой. Привыкшая быть сдержанной и спокойной, привыкшая держать чувства под замком, как всякая ведьма, Аделин вдруг поняла, что может стать и такой: радостной, нежной, восторженной. – Отец был бы счастлив, – сказала она. Мари кивнула и вынула из пакета кокетливые белые туфельки, расшитые золотыми розами. – Да, миледи, – кивнула она. – Как жаль, что он не дожил до этого дня. Он так вас любил! Потом Мари пригласила куафера, которого привезла с собой Медведиха – маленький, чернокожий, с пышно взбитыми белыми волосами, он усадил Аделин на стул и принялся колдовать. Он втирал в ее светлые пряди какую-то зеленоватую смесь, которая пахла спелым яблоком – волосы от нее мгновенно почернели, и Аделин испуганно вскрикнула. Но над ее головой вдруг всплыло облако серебряных искр, и волосы снова посветлели, сделались пышными и блестящими и слегка завились. Куафер удовлетворенно кивнул и взялся за расчески, шпильки и щипцы. Тугие локоны плавно легли на плечи, куафер подхватил несколько прядей заколками с настоящими цветами, и Аделин вдруг подумала, что именно так и должна выглядеть – свободно, красиво, чувственно. – Священник уже едет! – сообщила Мари, и Аделин невольно вздохнула с облегчением. Ей не хотелось выбираться в город – с нее хватило и вчерашнего всеобщего внимания. Аделин до сих пор чувствовала на себе взгляды зевак, и голова периодически начинала наливаться тяжестью и пульсировать болью. Домашнее венчание – как раз то, что нужно. Аделин вспомнила, как отец венчался с матерью Уве: дома, в гостиной, где передвинули мебель и освободили место для свадебного ритуала. А она, пятилетняя, тогда отказалась выходить, и отец разрешил ей остаться дома. И Аделин сидела на лестнице, смотрела на невесту – очаровательную, черноволосую, с большой тяжелой грудью, которой было тесно в плену корсета – и боялась, что после праздника эта женщина выбросит ее из дома. Кому понравится такое неприятное напоминание о прошлом мужа, как маленькая незаконнорожденная ведьма? Но, к искреннему удивлению Аделин, мачеха отнеслась к ней с неожиданным и очень искренним теплом. Они быстро подружились. Не навязываясь сироте в матери, госпожа Флер просто проводила с ней много времени. Она ходила с Аделин в поля и рассказывала о цветах и растениях, они вместе запускали воздушного змея и ловили стрекоз, собирали мелкую луговую землянику и варили варенье, а когда мачеха узнала, что ждет ребенка, то сказала: «Как замечательно! Дочка у меня уже есть, а теперь и сыночек будет!» Госпожа Флер умерла от родильной горячки через три дня после появления на свет Уве – на похоронах Аделин старалась быть серьезной и держалась, как взрослая женщина, а не шестилетняя девочка, но потом разрыдалась так, что с ней едва не случился припадок. И отец обнимал ее, и тоже плакал, и дождь шел все сильнее и сильнее… – Ты помнишь госпожу Флер, Мари? – спросила Аделин, обувая туфельки. – Матушку милорда Уве, миледи? Нет, не помню. Меня же тогда еще на свете не было. А что? – Ничего, – улыбнулась Аделин. Она давно забыла лицо мачехи – в памяти были лишь яркие и теплые наброски воспоминаний. Но эта женщина на мгновение ожила и улыбнулась ей с искренней любовью. – Просто она тоже была бы рада. Мари принесла свадебный букет: белоснежные розы, хрупкие кокетливые орхидеи с пестрыми золотыми язычками, туберозы и фрезии. Аделин взяла его и подумала: «Я выхожу замуж. Наконец-то я в это поверила». Она спустилась в гостиную прямым ровным шагом хозяйки своего дома, стараясь держаться с привычным спокойным достоинством и не показывать, что ее душа сейчас рвется куда-то вперед, к солнцу, под облака. Гостиная была украшена цветами и традиционными связками колосьев для пожелания богатой жизни. Священник уже раскрывал Священное Писание. Уве стоял рядом с полицмейстером и Медведихой – госпожа Этиль дотронулась платочком до краешка глаза, и Аделин услышала негромкое: – Помнишь, Марк? У тебя был такой яркий шейный платок и белая роза в бутоньерке. – Помню, конечно, – ответил полицмейстер и осторожно снял с крутого плеча супруги невидимую пылинку. – Ты же сама мне его подарила, Этиль. Бастиан стоял по правую руку священника: в белой рубашке и черном сюртуке, с маленьким орденом на груди, он казался торжественным, незнакомым и – Аделин так удивилась этому! – почти испуганным. Его шрамы побелели, став почти незаметными. Аделин могла лишь поражаться. Несколько дней назад она увидела этого человека в водном зеркале и содрогнулась от его уродства – и вот теперь он стоит в ее гостиной, и она, Аделин, сейчас станет его женой. «Удивительно, – подумала Аделин. – Когда все это закончится, я попробую написать об этом книгу». В гостиной зазвучала торжественная музыка – приглашенный предусмотрительной Медведихой маленький оркестр, который расположился в стороне, заиграл свадебный гимн, и Аделин показалось, что струна ее души тоже звучит – глубоко, возвышенно, всем своим существом. Бастиан смотрел на нее, не отрывая глаз, и Аделин поняла, что сейчас он думал о том же, что и она. О том, что мог бы провести всю жизнь в одиночестве – закрытым от мира, скованным своей сутью. О том, что несколько дней назад входил в этот дом для допроса, еще не зная, что совсем скоро станет мужем его хозяйки. О том, что все изменилось навсегда. Медведиха снова всхлипнула от нахлынувших чувств; господин Арно смотрел по-отечески. За все то время, что он пытался свести Аделин со своим младшим сыном, полицмейстер привык к ней и стал считать почти родной. Уве казался спокойным, но Аделин понимала, что он с трудом сдерживает волнение. Уве был встревожен, но его тревога была радостной. Аделин подошла к Бастиану – он взял ее за руку и вдвоем они сделали шаг к священнику. Медведиха бесшумно приблизилась к ним и умелыми ловкими движениями обвила запястья Бастиана и Аделин красной шелковой лентой в знак того, что скоро они соединятся навеки. – Возлюбленные чада мои! – Откровенно говоря, священник недолюбливал Аделин, хотя она и была исключительно законопослушной ведьмой, но сейчас он смотрел вполне дружелюбно. – Мы собрались здесь сегодня перед лицом Господа нашего, чтобы сочетать законными узами брака этого мужчину и эту женщину. Опуститесь на колени! Бастиан и Аделин послушно опустились на колени, и священник вынул белую шелестящую харпу – полосу ткани с вышитыми на ней золотом строками Писания – и накрыл ею жениха и невесту. Стало очень тихо; Аделин сжала руку Бастиана. – Волнуешься? – спросил он едва слышно. Аделин кивнула, и Бастиан произнес: – Ты очень красивая, Аделин. Удивительно красивая. – И я спрашиваю тебя, Бастиан из дома Беренгетов, – прозвучал над ними голос священника, – готов ли ты взять в жены Аделин из дома Декар, любить ее, заботиться о ней и хранить ей верность, пока Господь не призовет одного из вас? Бастиан улыбнулся и четко, словно рапортуя начальству, произнес: – Да, я готов. Откуда-то издалека донеслось всхлипывание Медведихи. Музыка плыла и плыла, запах цветов был свежим и сладким, и Аделин чувствовала, как восторг наполняет ее, словно пузырьки шипучего. – Тогда я спрашиваю тебя, Аделин из дома Декар, – продолжал священник, – готова ли ты взять в мужья Бастиана из дома Беренгетов, любить его, заботиться о нем и хранить ему верность, пока Господь не призовет одного из вас? – Да, – выдохнула Аделин. – Да, я готова. Священник снял с них харпу, и Бастиан помог Аделин подняться. Медведиха плакала от торжественности события, господин Арно старался держаться строго и чинно. Уве улыбался, и Аделин подумала, что давно не видела брата таким счастливым. – Тогда я объявляю вас мужем и женой, – с улыбкой произнес священник и обвел Бастиана и Аделин кругом. – Любите друг друга, берегите и будьте счастливы. И пусть две души станут единой! Глава 6 Портрет убийцы