– Я с ним помирилась, я с ним и поссорюсь. Напрасно Катарина доказывала свекрови, что дружба куда продуктивней вражды, та стояла насмерть. – Нет! Мы не можем относиться друг к другу с пониманием. Это противоестественно! Я и Баранов до недавнего момента жили как кошка с собакой, и все у нас было на мази. А теперь… Детка, ты представь на минуту, во что превратится мир, если кошки начнут дружить с собаками! – По-моему, всем от этого будет только хорошо. – Существуют законы природы! Их нельзя отменить, подкорректировать или переписать. Они есть, и точка! – Но вы с Барановым не животные, – ляпнула Наталья. – Все равно, гламурная женщина не имеет права тесно общаться со стариком-маразматиком. С тех пор как он начал меня боготворить, у меня в буквальном смысле все валится из рук. Настроение ни к черту, я поправилась на полтора килограмма, у меня даже ресницы по пять раз на дню отклеиваются. Раньше этого не было. Гламурные силы из космоса тактично намекают мне, что связь с Барановым надо прервать. – И как это сделать? – Детка, не забывай, я же мастер скандалов. Генерал хаоса! Маршал интриг! – Генералиссимус идиотизма, – задумчиво молвила Ната, занятая своими мыслями. Последующие полчаса она пребывала в ванной комнате, из которой вышла, когда в гости к Копейкиным – с очередным дружеским визитом – пожаловал Павел Баранов. – Ката, действуем по следующей схеме: сначала приглашаем Пашку на кухню, пьем чай имило беседуем. А потом я начну его провоцировать. Наталья! Куда ты запропастилась? Ната! – Я туточки, в ванной сижу. – Дура! Иди, открывай дверь. Ката, сервируй стол. А я… Я пойду обновлю макияж. Павел Петрович пришел не с пустыми руками. На этот раз пенсионер принес коробку пончиков. – Вы же любите сладкое, – шелестел он, глядя на Катарину. – Пончики свежайшие, я их час назад купил. Они еще горячие были. – Не хотите ли чаю? – Катка чувствовала себя несколько неловко. – Не откажусь, – кивнул Баранов. – А где самая прелестная женщина этого дома? Почему ее не видно? – Я здесь. – Розалия появилась в коридоре во всей своей красе, а именно: в красной мини-юбке, красных туфлях на тринадцатисантиметровой шпильке, вишневой блузке а-ля «распутницы зажигают» и иссиня-черном парике, крупные кудри которого доставали до лопаток. – Здравствуй, котик, – прохрипела свекровь, растянув кроваво-красные губы в улыбке. У бедного Павла Петровича сделалось такое выражение лица, будто он стоит на железнодорожных путях, а ему навстречу на бешеной скорости мчится товарняк. Справившись с минутным потрясением – судя по всему, оно было самым сильным в его жизни, – Баранов отлепил одеревеневший язык от неба и промямлил: – Роза, ты настоящая шалава… вернее, королева. Тебе самое место в притоне… то есть на престоле. Свекровь сникла: – Тебе нравится мой прикид? Ты не уходишь домой? – Готов смотреть на тебя часами. На кухне, отодвинув от себя чашку, Розалия начала операцию «Провокация». Томно вздохнув, она заметила: – Обожаю носить короткие юбки. Чем короче, тем лучше. Баранов впился зубами в пончик. – Они тебе идут. У тебя такие красивые ножки, грех скрывать их под длинными одеяниями. Ката усмехнулась и переглянулась с Наткой. Розалия не унималась: – А туфли! Я не мыслю жизни без шпилек. Ты только посмотри на эти каблуки. Даже двадцатилетние девицы не дефилируют на таких. – Они сами не знают, что теряют. – И крашусь я вызывающе. Смотри, как сильно подведены глаза. Видишь? Видишь, яспрашиваю? – В твоих бездонных глазах я готов утонуть. Свекровь начала терять самоконтроль. Окажись они с Барановым на берегу реки, Розалия, не раздумывая, утопила бы старика. – Паша, раньше ты меня… недолюбливал. – Был слепцом. – Ты задыхался от аромата моего парфюма. – Теперь не могу им надышаться. – Тебя раздражало цоканье каблуками. – А сейчас не перестаю им наслаждаться. – Я матерюсь как сапожник! – На шее Розалии выступили красные пятна. – И в этом твоя изюминка. – Я дочь гламура! – выдвинула свекровь железный аргумент. Баранов, люто ненавидящий это словцо и все, с ним связанное, подавил тяжкий вздох: – Родителей не выбирают. Станиславовна вскочила и выбежала из кухни. – Куда это она? – Павел Петрович посмотрел ей вслед и причмокнул языком: – Эх, и как яраньше не замечал ее красоты? Такая женщина! Катка, я должен спросить у тебя совета. – Хотите написать на Розалию жалобу? – Что ты, что ты, – Павел замахал руками, – как можно? На таких красоток не жалобы пишут, им стихи посвящают. Я о другом хочу спросить. Видишь ли, в свете последнихсобытий я несколько изменился. И помогла мне Розалия. Она искрится молодостью и задором… И я подумал… гм, может быть, у нас с ней что-нибудь получится, а? Ты как считаешь? Хорошо, что Наташка успела поставить на стол чашку, в противном случае последняя с треском упала бы на пол. Ката не верила ушам, а Баранов, не видя замешательства Копейкиной, продолжал: – Скажи, как, по-твоему, Розалия согласится пойти со мной на ужин в дом ветеранов? Наталья сползла со стула и тихо захихикала, а Катка лишний раз убедилась, что существуют женщины, способные укладывать мужиков штабелями. Вне зависимости от возраста, статуса и вероисповедания. //-- * * * --// Накормив отца гороховым супом и солянкой, Дарья посмотрела на часы. Половина восьмого. Теперь не мешало бы уложить пьяного родителя спать, чтобы кприходу с работы матери папаша дрых крепким сном. Сегодня необходимо проделать все быстро, скандалы, которые обычно закатывал пьяный Виктор Николаевич, могли нарушить планы Гришковой. Дашутка прекрасно знала, как правильно разговаривать с отцом, на какую кнопочку нажать и за какой рычажок дернуть. Поэтому, убрав со стола пустые тарелки, девушка достала изхолодильника початую бутылку водки и, наполнив рюмку, протянула ее Виктору Николаевичу. – Выпей, пап, лучше спать будешь. Лицо Гришкова просветлело. Он улыбнулся пьяной улыбкой и, издав тихое «эх», залпом осушил емкость. – Уважила отца, Дашутка. Спасибки тебе. У нас ведь сегодня на заводе ЧП произошло. Да-а! Михалычу на ногу труба упала. Ой-е, как он орал. Его в больницу забрали. А Сергеич сказал… – Пап, пошли, я провожу тебя в спальню. Я уже и кровать расстелила. – Ну давай, потопали. Ты только мамке не говори, что я выпивши пришел, а то она опять ругаться начнет. – Не скажу. Ты, главное, ложись и спи, мама ни о чем не узнает. – Дашка, какая ты у меня молодчина. Когда ты родилась, я матери сразу сказал: «Она вырастет папиной дочкой». Опасный момент. Если отец начинал вспоминать былые времена – а вспоминал он их всякий раз, когда принимал на грудь, – то время останавливалось. Он мог говорить часами. О детстве, юности, знакомстве с матерью, рождении дочери и далее по списку. – Помнишь, у тебя в детстве был белый медвежонок? – вопрошал Виктор Николаевич. – Помню, пап. – Нам его дядя Саша на свадьбу подарил. Хороший был медвежонок. Кстати, где онсейчас?