– Давайте, счастливо вам, станичники! Береги себя и людей, хорунжий! – напутствовал Лёшка казаков. – Доброго пути! – крикнул ему с берега Платон. – Прощевайте, вашбродь! Свидимся ещё! – кивнул урядник Лутай. Два двух матчевых галиота медленно отходили с пристани вниз по реке. Судна были небольшие. Всего около девяти сажень (девятнадцати метров) в длину и двух с половиной сажень (пять с половиной метров) в ширину. Они имели характерный корпус, присущий голландскому типу – плоскодонный, почти что коробообразный, с характерной скруглённой носовой и кормовой оконечностью. Вооружены они были четырьмя небольшими 3-фунтовыми пушками. В состав команды каждого входил один офицер, двое старшин и по два десятка матросов. Большая часть из них была из азовской флотилии, специально воссозданной для войны с турками. Этот тип судна был универсальным, он был удобен как для прибрежного морского плаванья, так и для действий на больших реках типа Днепра и Дуная. Активно использовался он также на Балтике, Каспии, в Азовских и в Причерноморских водах. Кают на судне было всего две, были они маленькие и егеря вместе с командой расположились прямо на палубах. На целых две недели это был теперь их дом. Все 38 человек особой команды были разделены Алексеем поровну. Сам он с половиной егерей располагался вместе с фон Оффенбергом на головном судне «Дунаевец». Остальные девятнадцать стрелков шли в кильватере на галиоте под название «Слон», и командовал ими заместивший Егора по старшинству Дубков Иван Макарович, произведённый в унтер-офицерское звание подпрапорщика. Все «старички» команды были теперь вооружены штуцерами и распределены поровну в судах на время всего плаванья. Первый день путешествия прошёл спокойно, на ночь, не доходя Силистры, пристали к небольшой крепости у селения Галатуй. Её гарнизон в пару сотен солдат и казаков встретил экипажи радостно. Угостили сваренной на ужин ухой, узнали последние новости. Рассказали, как сами недавно отбили разведывательную партию турок, что пристали чуть ниже крепости к их левому берегу. – Пастушок прибежал местный и лопочет что-то да показывает на восход солнца, – рассказывал седоусый сержант. – Ну, мы не поняли вначале, а потом уж расслышали «осман, осман», ну их благородие и послали туда пару десятков казаков. А нам кричит: «Сбирайтесь все, сейчас выступать будем!» Там плёсик такой небольшой и удобный был, так басурманы уже наполовину успели высадиться на него из пяти кораблёв. А наш капитан нас без барабанов подвёл к берегу, выстроил всех по плутонгам, а потом и кричит Мишке: «Бей в барабан сигнал „в атаку“!» Ну, мы и дали там турке! Те по косогору взбираются, а мы их штыками колем. А потом команда: «первый плутонг, второй, третий, четвёртый, пли!» Ну, тут уже турки побежали. Корабли ждать их не стали, мы же ведь по ним тоже пуляем, и отходить от берега начали. А турка – плюх в воду и вплавь за ними пустился, ох и потонуло же их там! – сокрушенно качал головой унтер. – Страшное дело, когда паника людей обуяет… – Значит, ходят тут их суда? – переспросил флотский лейтенант, проходя мимо костра с рассказчиком зацепившее его в рассказе. – Так точно, вашбродь, частенько бродили перед этой вылазкой. Как будто бы что-то вынюхивали здесь у нас, – подтвердил седоусый. – Ну а теперяча, после этого дела, уже пятый день как вон вовсе носа не кажуть. А раньше-то проплывут эдаким гоголем по реке, да в нашу сторону-то из пушечки – «Бах!» Ядро это у них маленькое, так ежели только попугать нас чтобы, с полкулака моего оно только будет. У нас и то получшивее ядра есть. Максимка выцелил как-то из своего шести фунтовика тот баркас, да как даст по ёму, а у того аж щепки во все стороны полетели, и команда там заверещала. После того они уже стороной нас начали обплывать, боялись уже нам издали рожи корчить. Ну а потом вот и то дело, про которое я только что рассказывал, случилось. – Понятно, – кивнул капитан «Дунаевца» Кунгурцев Михаил. – За Силистрой у них там приличная стоянка есть. Место очень удобное, несколько рукавов и проток, кроме основного русла, параллельно тянутся. Глаз да глаз нам там нужен будет, когда мы вниз пойдём. – Побережёмся, – кивнул лейтенанту Лёшка. – Когда отходим, капитан? Кунгурцев взглянул на темнеющий небосвод, подумал и принял решение. – Часа через три уже будьте все готовы. Нужно затемно мимо самой Силистры и всех больших островов проскочить, потом-то уже будет поспокойнее идти. Было облачно и луны не было на ночном небосводе. В ночном безмолвии под приглушённый матерок старшин галиоты вышли из небольшой бухточки и, вывернув на основное русло реки, направились вниз по течению. Паруса на мачтах не ставили, хватало пока и этой скорости. Через часа четыре по правую руку мелькнули огоньки костров на турецком берегу, и лейтенант кивнул в их сторону уверенно известил: – Проходим Силистру, ну ещё часа два или три и как раз до рассвета уйти успеем. И как напоминание о том, что ничего нет определённого в этой жизни, вдруг шевельнул водную гладь ветерок, и из-за ночных облаков выглянула луна. – Три судна справа по борту, идут встречным курсом! – вдруг рявкнул корабельный старшина, и на галиоте затопали ноги команды. Люди сами знали, что и кому делать. Часть матросов откинули крышки с орудийных портов и, выкатив, выставили четыре небольших орудия жерлами наружу. Несколько человек натягивали поверху сеть, защищавшую команду от обломков такелажа в бою. Вскрывались сундуки с оружием и с боеприпасами. Все были сейчас при деле. Встречные суда шли под парусами. Были они примерно такими же, как и у русского отряда. И пока была непонятна их принадлежность. – Поднять паруса! – скомандовал капитан. – Правь к нашему берегу! Ветер был боковым для обоих отрядов. Но у спускавшихся вниз по течению было преимущество в маневре и в ходе. И Кунгурцев решил использовать его по полной, выставив вооружённые борта перед неизвестными судами. – Слава Султану! Кто вы такие, назовитесь? – раздался крик на турецком с переднего встречного суда, сблизившегося на расстояние в двести саженей. – Канониры, огонь! – тут же рявкнул капитан и оба орудия выбросили свои ядра. Их откинуло от борта, и теперь прислуга спешила поскорее перезарядить и выкатить пушки на своё прежнее место. – Штуцерные, огонь! – отдал команду Лёшка и все шесть стрелков из нарезного оружия выстрелили в неприятеля. А с соседнего «Слона», так же раздался орудийный грохот, и одно из ядер на глазах у всех влупилось в переднюю мачту противника, взламывая её и обрушивая вниз. Всё, этого врага можно было уже больше не бояться. На его палубе царила суматоха, и были слышны панические крики. – Орудия заряжены, капитан! – прозвучал доклад главного канонира, руководившего стрельбой. – Огонь по второму судну! – отдал приказ Кунгурский. И сдвоенный залп корабельных пушек заглушил крики на первом повреждённом корабле. Всего двести шагов было между судами и ядра, проломив борта, ушли крушить всё то, что только встретилось им по пути. А с русских судов уже били из фузей егеря и вся абордажная партия. Лишь несколькими разрозненными выстрелами ответили им турки. Но вот с разворачивающего в сторону своего правого берега крайнего дальнего судна раздался орудийный выстрел, и ядро прогудело в снастях, сбивая по пути рею. – Картечью по среднему, огонь! – прокричал лейтенант. И по такой близкой цели сыпанули тяжёлые свинцовые шарики. Позиция для абордажа была идеальная. То крайнее, дальнее судно врага, что только что ударило из пушки, бросив свой отряд, с разворотом уходило сейчас к своему берегу. На передних же судах, подвергшихся атаке, сейчас царила совершеннейшая паника и неразбериха. Кунгурский решил всем этим воспользоваться и взять суда дерзкой атакой. Лёшка полностью разделял его взгляд и, разряжая в близкую цель свой штуцер, обнажил саблю и вынул, взведя курки, оба своих пистолета. Команды «Дунаевца» и «Слона» готовились ринуться на абордаж. – Капитан, отбой атаки, уходим вниз по течению! – вдруг скомандовал фон Оффенберг и твёрдо взглянул на флотского офицера. – Я не понял вас, господин подполковник! – недоумённо прокричал тот в ответ. Мы же сейчас их всех здесь выбьем и потом легко себе оба судна в качестве приза возьмём! – Выполнять приказ! – глядя ледяными глазами на лейтенанта, негромко проговорил барон и положил руку на рукоятку пистолета. Отряды разошлись бортами. Дунайцы не смогли отказать себе в том, чтобы не ударить ещё несколькими ядрами по врагу. Да ещё зло били вдаль штуцера егерей, посылая свои пули за шесть сотен шагов. Но было уже понятно, что этот бой закончен, и у русского отряда фактически украли его заслуженную победу. Вдалеке позади, орали что-то обидное вслед, оправившиеся уже от испуга турки. Капитан постоял мрачный как туча и ушёл на корму к рулевому. Матросы что-то глухо ворчали себе под нос про всяких там сухопутных крыс из штаба, которые только мешаются вечно всем. Даже Лёшка демонстративно отвернулся от барона и ушёл на корму к Кунгурцеву. Фон Оффенберг постоял на палубе, огляделся вокруг прищуренным взглядом, посмотрел на надутые под свежим ветром паруса, толкающие судно с хорошей скоростью и тоже ушёл в свою каюту. До рассвета было ещё часа полтора и его Высокоблагородие изволили немного поспать. – Они у меня вот где уже были! – качал головой лейтенант, сжимая кулаки. – Мы же их за три минуты бы всех с палубы вымели бы там! Ну как так-то, как, Алексей?! Ну что ещё мог ему сказать Егоров на всё это. Все и так всё прекрасно понимали. Остановку сделали у небольшой крепости под Фетештами. Лёшка прогуливался по берегу, разминаясь после долгого сиденья на судне. А рядом с ним как ни в чём не бывало прохаживался подполковник. – Что ноги устали на одном месте подолгу сидеть? – усмехнулся он, глядя иронично на егеря. – Так точно, ваше высокоблагородие, – нехотя ответил Егоров и перевёл взгляд за его спину. – Ну-ну, – опять улыбнулся барон. – Обидеться изволили, значит, на такого бездушного и холёного немца? Я вот давно наблюдаю за тобой, Алексей, и мне ведь ты казался весьма сообразительным и умным молодым человеком. Ну, никак я не мог ошибиться в тебе. Лёшка с удивлением взглянул на Генриха, совсем не понимая, куда это он сейчас клонит. – Ну, впрочем, молодость, молодость, кто из нас, когда-то не был молодым и не совершал опрометчивых поступков из-за этой юной горячности. Лёшка насторожился, внимательно вслушиваясь в рассуждения «картографа». – Сколько, по-вашему, Егоров, было турок на этих двух несчастных лоханках? Лёшка задумался и выдал примерную цифру: – Ну, человек семьдесят максимум, а скорее всего, что и на десяток даже поменьше. – Вот-вот, семьдесят, да даже пусть восемьдесят человек там было. Вот тут, – и он показал на отворот своего топорщившегося камзола, под которым явно что-то было. – Да-да вот тут, сейчас лежат такие документы, которые стоят нескольких полков, а может быть даже бригад и дивизий. Попади они в руки врагу, и целое направление военных действий тогда будет нами проиграно. Что важнее, прапорщик, жизни семидесяти вонючих османских матросов на их корытах или же десяток тысяч русских солдат, ну же, отвечай?! Лёшка совсем оторопел от такой арифметики. Ответ тут был, разумеется, очевиден: – Ну, конечно же, русских солдат, вашвысокоблагородие! И всё равно просто так вот сдаваться перед этой железной логикой барона ему как-то не хотелось. – Но ведь мы бы разметали все эти команды турок в абордаже на раз?! И эти важные документы бы при этом вовсе бы не пострадали?! – А ты уверен на сто процентов, что это не была хитрая ловушка, а, Егоров? – пристально глядя ему в глаза, тихо проговорил барон. – Может быть, ты забыл, что у нас уже почти год сливаются важнейшие боевые планы на уровне штаба армии? И уже несколько приличных по количеству людей отрядов попали в хитро расставленные ловушки и были полностью до самого последнего солдата вырезаны оповещённым заранее врагом. Ты же и сам играл против этого неизвестного шпиона на том недавнем февральском выходе? Ну же, думай, егерь, думай! Любая мелочь или недоразумение могут быть опасны в таком деле. Шальное ядро, уголёк или загоревшийся фитиль какой совершенно случайно упадёт в крюйт-камеру, и всех тогда разметает взрывом, а с моего трупа враги снимут эти бумаги. Да хоть что может произойти во время пути. Любые случайности лучше совсем исключить в таком серьёзном деле. Алексей стоял и анализировал только что им услышанное. Да опять был прав барон, а он снова вёл себя как какой-то мальчишка. Неспроста всё-таки взял их с собой «картограф», ох и неспроста. И он покачал в согласии головой: – Вы правы, господин подполковник, я просто не догадывался о такой важной детали дела, как эти ваши документы. – Ну, теперь тебе о такой детали уже известно. С этой секунды бери всё под свой полный контроль. Эти документы достаться врагу не должны, – и барон серьёзно взглянул Лёшке в глаза. – И думай, прапорщик, думай, наблюдай, и всё время думай. Тебе ведь для этого голова нужна, а не только для того, чтобы на ней егерский картуз носить или прелестным юным девицам нравиться, – и Генрих опять улыбнулся. Дальнейший путь по реке проходил достаточно спокойно, пару раз выныривали из-за покрытых камышовыми зарослями островов челны и малые суда турок. Получали дальние залпы орудий и штуцеров и откатывались обратно. Галиоты по речным меркам были судами большими и хорошо вооружёнными, а рисковать, наскакивая сломя голову, как это порой делали те же запорожцы, османы очень не любили. Возле каюты барона теперь стоял круглосуточный парный пост, на стоянках и вовсе его брали в охранную «коробочку» две егерские тройки. Генрих Фридрихович, похоже, уже и сам был не рад такому вниманию, но делать уже было нечего, сам виноват, не нужно было накручивать ранее Егорова. А в общем-то, плаванье проходило достаточно скучно. То ли дело матросы, которым всегда находилось дело, и все их вахты были заполнены вечной суетой. Егеря же по большому счёту скучали, оглядывая огромную реку и в который раз пересказывая друг другу свои истории. На третий день пути как-то совершенно незаметно сдружились между собой Федька Цыган и барабанщик Гусев. Удивительно было видеть рядышком этих совершенно разных людей, часами о чём-то рассуждавших у дальней кормовой скамьи. А как-то, проходя мимо, Лёшка разглядел, с каким усердием Фёдор выводит что-то карандашом на клочке бумаги, пригляделся повнимательней и различил там корявую надпись «Феодор Лужин». – Сергей, ты бы позанимался со всеми, сейчас-то времени много, всё какое-то дело, а потом и на постое можно будет по паре часов в день этому делу внимание уделить, – предложил Лёшка Гусеву. – С сегодняшнего дня в учебное дело команды вводится обучение письменной грамоте, чтению и счёту, – объявил командир на берегу на построении. Занятия будут проводиться Гусевым Сергеем и мной. Попрошу отнестись к этому серьёзно! – повысил он тон, увидев недовольные мордахи в шеренгах. Вот ты, Трифон Кузьмич, что ставишь на канцелярском документе по выдаче тебе жалованья? Егерь из старичков мигом изменил выражение лица с «кислого» на «уставное» и выдал незамедлительно ответ – Крест, вашблагородие, крест ставлю в бумаге у казначея. – Вот-вот, крест, – кивнул, соглашаясь с ним, Лёшка. – Так такой крест ведь хоть кто нарисовать может, крест – это ведь не подпись, капрал. Сколько у тебя годовое жалованье? Трифон задумался, глядя вверх и что-то про себя пошептав, затем уверенно ответил: