– Какие опытные это воины, братцы, – объяснял Егоров своим младшим командирам тактический приём беслы. – Глядите, они ушли от погони не просто так к своим, хотя при желании ведь могли легко это сделать. Нет, они «дали кругаля» по чаще, затем вышли на лесной тракт и перехватили там наш обоз с ранеными и с пленными, что шёл этим лесом на Бухарест. Для них два десятка казаков лишь на один зубок были, никак не ожидали там наши станичники нападения. Эти же освободили пленных османских офицеров, быстро растерзали всех наших раненых, а засим сделали рывок к селу, – и Лёшка, замыкая большой полукруг, прочертил прямую линию на земле. – Егеря тут расслабились, как же, они ведь в тылу сидят, всех врагов уже победили в округе. Само собой, ничего сделать они там не смогли, их, как видно, посекли всех буквально за считаные секунды. И вот тут-то «волки» уже зарвались. Им бы по-быстрому поджечь несколько домов да затем к своим на юг уходить. Так нет же, вкус крови они почувствовали, покуражиться им захотелось от безнаказанности. Набили пушки избыточными пороховыми зарядами, солдатиков наших в кучу вон накидали, с фузеями их провозились, корёжа, сараи да клети жечь начали, а ведь на всё это время было нужно. Ну а тут вдруг и мы уже к ним нагрянули. А вот что дальше было, вы и сами всё здесь видели. Унтера кивали согласно головами. – А всё же, Ляксей Петрович, с десяток мы их тут приземлили. Дай срок, и ещё приземлим, за всех наших ребят с «волков» этих спросим. Глава 10. Под Журжи О дальнейшем преследовании беслы речи сейчас уже не было. Вымотались за время этой гонки все до измождения, и Лёшка разрешил отряду вставать на ночёвку. Нужно было по чести похоронить всех павших и хорошо отдохнуть после этих бессонных суток гонки и только потом уже можно было идти на соединение со своими. – Ваше благородие, это вам тут принёс я, – глухо проговорил казачий урядник, пряча глаза, и подал Егорову окровавленную шапку с того зарубленного казаками «волка». – Вы же их хвосты к себе на шапки нашиваете, уже чуть ли не половина вон с ними ходит, ну вот, значится, и этот вам тоже пригодится. – И это ещё вот от нас всех для вас лично, – и стоявший рядом пожилой казачина с багровым шрамом на лице протянул красивый кинжал в серебряной оправе. – Кавказский, вашбродь, чистый дамаск. Не побрезгуйте уж казаками… – Спасибо, станичники, – сделал поклон Лёшка и, открыв лезвие, поцеловал его. Давайте, что ли, хлеб-соль вместе разделим, небось, воевали-то ведь тоже все вместе? – А как же, – крякнул казачина, – вот и по Богдаше тризну справим, всё как положено, честь по чести будет. И это, спасибо вам, вашбродь, что сдержали давеча от наскока за вон этими, – и он кивнул на шапку из меха волка, что мял в руках Алексей. Трофеи разделили по справедливости. Беслы, конечно, были вооружены отменно. У каждого из гвардейцев султана было традиционное вооружение кочевников в виде луков, копий и сабель. Но все они также имели при себе и единообразное огнестрельное оружие. – Карабины вы себе забирайте, а все пистоли и кинжалы нам. Сабли поровну поделим, у меня вон все унтера с неудобными тесаками ходят, – определялся с захваченным Егоров и казачий старшина. Возражений не было, десять захваченных гладкоствольных укороченных карабинов французской системы были мечтой любого казака, и здесь они перевешивали собой всё. Егерям же они были ни к чему, своего «гладкоствола» им и так хватало, а вот «холодняк» был им, конечно же, нужен, у интендантства ведь его ни за что не выпросишь, все уральские и тульские клинки шли сейчас на вооружение кавалерии и господ офицеров. Ночь прошла спокойно. Караулили себе хорошо. Было серьёзное опасение, что под утро опять нагрянут «волки», но как-то обошлось. Видать, сама хорошо обжегшись, ушла их потрёпанная полусотня к своим основным силам зализывать раны. И небольшой сводный отряд егерей и казаков, пройдя вёрст семь по лесной дороге, достиг края леса безо всяких приключений. Теперь предстояло держаться к западу, где основные силы русской армии громили в это время окружённую группировку турок в лесу. Ахтырский гусарский и Третий донской казачий полки отрезали её от Журжи с тыла и в сражении с той иррегулярной кавалерией, что на этот момент была под руками у турок, сначала принудили её к отступлению, а потом и вовсе рассеяли по степи. Конница Пишчевича, преследуя отступающих, вышла к предместьям Журжи, но в это время из крепости вышли большие силы регулярной конницы турок и под их давлением, всемерно сдерживая неприятеля, сводный русский отряд снова оттянулся к северу к основным силам. Егерский батальон Давыдовского с парой спешенных сотен казаков перекрыли с юга две основные дороги в лесном массиве и сбили два заслона неприятеля. Как и предполагал главный русский штаб, неприятеля, узнавшего об окружении, охватила паника, и основные силы генерала Олица, разом ударив с севера, буквально за один день смели всех на главном направлении. Русская армия выходила на оперативный простор к Дунаю, и остановить её уже было некому. Впереди была крепость. Отряд Егорова шёл краем лесного массива. Уже два раза на него натыкались небольшие отряды турецкой кавалерии, но получив дальние злые залпы штуцеров, разворачивались и уходили дальше. Один только раз пришлось скрываться в лесном массиве от двух сотен лёгкой конницы – акынджи, вынырнувших из-за перелеска. Казаки спешенным порядком отступили в лес первыми, а за ними, дав несколько хлёстких залпов, уходили, пятясь и отстреливаясь, егеря. Сотни покрутились у опушки, подобрали своих раненых и убитых, но внутрь леса лезть всё-таки не рискнули. Слишком неопределённая была обстановка вокруг, а ну как сюда нагрянет русская конница и перекроет им здесь выход из леса, тогда уж им точно не поздоровится. И акынджи, повизжав и дав несколько выстрелов для порядка и острастки, ускакали прочь. – Наши, наши! – радовались егеря, глядя с холма на проходящую внизу массу войск. Шли плотными порядками гренадёрские батальоны, хлюпая по грязи своими высокими сапогами. Со злыми матерками вытаскивали из глубокой промоины своего бронзового единорога артиллеристы. Скакали туда-сюда вдоль колонн вестовые. К команде подлетела дозорная сотня из Первого донского полковника Иловайского. Станичники разглядели рядом с егерями знакомых казаков из Третьего донского полка Янова и давай тогда горланить да подначивать друг друга. – Особая отдельная команда главного квартирмейстерства армии, прапорщик Егоров, – доложился подъехавшему подъесаулу Алексей. – Выходим к своей армии из восточного прорыва. Сами состояли в сводном отряде полковника Пишчевича. – Первый донской полковника Иловайского, подъесаул Бисоренко, – представился старший дозора. – Как же, прапорщик, слышали про вас, как вы там через турка пробились по старому тракту, а потом неприятелю в тыл вышли. – Следуйте в штаб, – и он, крикнув своих, повёл сотню дальше осматривать окрестности. Восемнадцатого февраля генерал-аншеф Олиц Пётр Иванович двинул русские боевые порядки к крепости. Войска шли тремя основными колоннами. Левой, средней и правой командовали соответственно генералы Гротенгельм, Демолино и Гудович. В промежутках между колоннами следовала русская конница, серьёзно уступающая по численности османской. Впереди и вокруг основных построений рассыпанным строем следовали лёгкие войска из полковых егерей и трёх отдельных егерских батальонов. В промежутках между подразделениями артиллеристы катили полевые орудия, готовясь поддержать пехоту огнём. Войска шли под грохот барабанов. В каждом русском подразделении ещё с Петровских военных реформ были свои барабанщики. В отдельных командах, ротах, батальонах и полках, везде они были введены в их штаты. И теперь они, как им и предписывалось артикулами, отбивали чёткий ритм марша – 100 шагов в минуту. Команда Егорова бежала лёгким бегом в россыпной цепи перед Апшеронским полком. Рядом с ними бок о бок бежали их товарищи из команды поручика Куницына. Только там они держались по двое, а в Егоровской были боевые тройки со штуцерником во главе. Большие массы турецкой конницы выступили навстречу русским боевым порядкам. – На колено! – отдал распоряжение Алексей. – Примкнуть штыки! Всем огонь без команды, по своему личному прицелу! Впереди наступающей конной массы вырвались лёгкие всадники из татар и из иррегулярных акынджи. Сквозь всё заглушающий барабанный бой, донёсся их свист и вой. «Бах! Бах! Бах!» – ударили пушки русских единорогов, и дальняя картечь унеслась со свистом и воем к надвигающейся цели. Так, лёгкая конница подходит на рубеж огня нарезных ружей. Лёшка прицелился и почти одновременно со всеми штуцерниками нажал на спусковой крючок. «Бабах!» – приклад с силой ударил в плечо, дымное облачко сгоревшего пороха окутало всё вокруг, и в нос шибанул такой знакомый запах. А руки уже машинально делали отработанную до автоматизма работу. Курок на предохранительный взвод, теперь открыл крышку полки замка, так вижу, кремень исправен, затравочное отверстие чистое, скусываю бумажный кончик патрона и часть пороха из него высыпаю на полку. Закрываю крышку замка, теперь быстро приклад штуцера в землю, а весь порох из патрона в ствол. Мягкий кожаный пластырь крест-накрест на ствол сверху, вдавливаю пулю в ствольный срез, а теперь её осаживаю легонько деревянным молоточком – «тюк, тюк», – вот так. Ну и теперь самая долгая часть работы – забить шомполом тугую пулю до основного порохового заряда. Но времени на это уже не было, турецкая конница входила в зону поражения из гладкоствольных ружей. «Бах! Бах! Бах!» – раздались залпы егерских гладкоствольных фузей. Где-то ржали поражённые круглыми свинцовыми пулями лошади, кричали и падали с них люди. Лёшке было не до наблюдения за всем этим. Он оглянулся, до русского строя пехоты было ещё шагов семьдесят. – Всем бегом к каре! – и он резко засвистел в свисток. – Гусев сигнал! – и барабанщик, всегда следующий рядом с командиром, пробил тревожную дробь. В таком грохоте расслышать голос отдельного человека или даже барабана было очень трудно. Но егеря и сами были отменно выучены и теперь неслись, чтобы укрыться от настигающей их смерти. – Ложись! На колено! – рявкнул Лёшка и первым шлёпнулся в грязь, разворачиваясь в сторону турок. «Бах! Бах! Бах! Бах!» – строй русского каре окутался облаком дыма. Его плутонги разрядили свои фузеи в смешавшуюся конную массу. «Бабах! Бабах!» – ударили ближней мелкой картечью пушки, перемешивая в кашу всё, что только сейчас было перед строем. «Ох, как же это страшно, когда над тобой проносится такая туча свинца, а ну вдруг как кто-нибудь из неопытных фейерверкеров да жерло своего орудия чуточку ниже, чем надо опустит, и всё тогда. Аха!» – думал Лёшка, машинально доколачивая пулю в ствол. Воспользовавшись возникшей заминкой на поле, Олиц кинул вперёд всю имеющуюся у него кавалерию. Гусарские, кирасирские, казачьи и карабинерные полки ударили в дрогнувшие конные порядки врага. Русская кавалерия опрокинула противника и обратила его в бегство. – Получай! – крикнул Лёшка и выстрелил во всадника с бунчуком. Минута, и перед русским строем остались лежать лишь тела погибших и раненых турок, да ещё конские трупы. Барабаны ударили снова марш и перезарядившиеся плутонги, пошли вперёд, блестя наточенными штыками. – В цепь, россыпью! Бегом марш! – скомандовал своим стрелкам Алексей, и егеря побежали перед строем штурмовых колонн. Русские войска, взяв инициативу в свои руки, быстро продвинулись вперёд и заняли предместья крепости. Турки были обложены по всему фронту и больше уже не могли использовать своё преимущество в коннице, лишившись всякого маневра. Они ещё попробовали было ударить ночью, предприняв вылазку, но были отбиты с большим для себя уроном. На всех опасных направлениях против них были выставлены орудия и плотные пехотные порядки. Турецкие батареи были с ходу подавлены превосходящей мощью артиллерии русских. Тут очень помогало то, что все их расположение и оборонительные сооружения были уже заранее известны, и атакующие войска действовали по чёткому плану. В осаде войска Олица засиживаться явно не собирались, и в ночь с 20 на 21 февраля был объявлен генеральный штурм. Под грохот орудий и маршевую дробь барабанов русские войска пошли на штурм батальонными и полковыми колоннами. Атакующий их порыв был настолько стремительным и точным, что турки один за другим бросили свои оборонительные ретраншементы и всей массой ринулись в город. Войска Олица преследовали их по пятам, не давая возможности, остановится и организоваться для отпора. Основная масса отступающих в панике ринулась в сторону главного замка, который находился на одном из островов Дунайской протоки. Командующий турецкой армией приказал поднять мост, чтобы русские не прорвались по нему в цитадель. Тысячи турецких пехотинцев, бросив личное оружие, кинулись вплавь, пытаясь найти спасение на острове. Многие из них так и утонули в холодных водах огромной реки. Общие потери русской армии при генеральном штурме составили 179 убитых и 820 раненых. Потери турок только лишь убитыми составили более 8 тысяч человек. Напротив замка были немедленно выставлены русские батареи, которые начали вести непрерывный огонь по противнику. Самыми первыми были подавлены огрызающиеся огнём батареи турок. Затем огонь перенесли на защитные бастионы и на центральную цитадель замка. Шанса отбиться у гарнизона уже не было. Генералом Олицом был предъявлен ультиматум о немедленной сдаче замка, иначе решительный штурм, и всем смерть! Отдельная егерская команда занимала место чуть западнее двух длинных Дунайских притоков, и большие заросли камыша, словно заросли бамбуковых джунглей, охватывали тут огромные площади поймы. В двух верстах к востоку лежала крепость Журжи, взятая два дня назад. Вот-вот должен был капитулировать и весь оставшийся гарнизон замка, подвергавшейся непрерывному обстрелу в течение последних двух суток. Прогремевший оглушительный взрыв порохового склада, наделавший множество разрушений в самой цитадели, поставил точку в этом обстреле. Турки запросили капитуляции. В команде потерь не было, получили лёгкие ранения трое егерей из новеньких, да осколком от разорвавшейся неизвестно чьей бомбы резануло мышцу на ноге у Потапа, и теперь он прыгал на одной, отказавшись на отрез, идти в лазарет. Активных боевых действий здесь больше пока не предполагалось и, зашив да перевязав всем раны, этих страдальцев оставили пока в команде. – Пара недель стояния тут точно будут, пока всё вокруг здесь уляжется, а потом как доставить на главную квартиру стреноженного Потапа, уже и придумаем, – ответил Лёшка Никитичу на вопрос, что с ним делать. Сам же он крикнул тройку Живана и направился к ближайшей протоке. Нужно было проверить посты, а потом уже идти для доклада в штаб. Нормально поговорить с самого момента выхода из Бухареста с фон Оффенбергом пока ещё возможности не было. Главный разведчик и «по совместительству» картограф дунайской армии был очень занят подготовкой к штурму и послал Лёшку при встрече «позаниматься немного делом», а не донимать высокое начальство докладами о своих подвигах. О которых, кстати, оно и так было уже весьма так качественно осведомлено. – В общем, придешь, Егоров, как турки сдадутся, – буркнул усталый от недосыпа немец, и Лёшка, как и было ему сказано, «пошёл воевать турку». Теперь же вокруг было спокойно, и душа прапорщика требовала определённости. Оставался ещё для проверки самый дальний пост, где сейчас стояла в секрете тройка Тимофея, и Лёшка, не спеша, шёл к нему, беседуя с Живаном. Серб уже совсем неплохо разговаривал по-русски, да и ранее его легко можно было понять. Очень близки между собой были родственные по своей сути русский и сербские языки, так же, впрочем, как и сама культура и единая православная вера этих братских народов. Разговор опять зашёл на тему пан славянизма и о формировании единой великой страны под знаменем Российской империи. Последним препонам для этого, по словам Милорадовича, была дряхлеющая оттоманская Порта. – Нашим армиям достаточно ударить посильнее, и её ослабевшие войска откатятся к проливам, а там и весь край, населённый южными славянами, поднимется на священную борьбу. Сербы, болгары, македонцы, словенцы, хорваты – все разом поднимут знамя войны против турок. Кроме славян их ещё поддержат и греки с валахами, да и со всеми другими народами заодно, проживающими на Балканах, – взволнованно доказывал ему егерь. – А там уже и западные славяне: чехи, поляки и словаки подтянутся, увидев такую силу и вспомнив про нашу родственную кровь. – Эх, Живан, Живан, чистая твоя душа, – покачал головой Алексей. – Да кто этому осуществиться-то даст? Тут вон только мы голову подняли, и против нас весь запад начал козни строить. В Стамбуле несколько полков нового порядка под присмотром французских офицеров-советников формируются, артиллерийские и ружейные мастерские строятся, и это ещё Австро-Венгрия активно нам палки не начала пока что вставлять. Поляки, так и вообще себя частью славянского мира не чувствуют, им ближе веяния запада, а мы им извечные враги и соперники. По чехам пока ничего не скажу. Да и османы ещё не настолько ослабли, чтобы им легко сдать свои позиции. Век, а то и полтора, с ними точно ещё пободаться придётся, освобождая все братские балканские народы из-под их многовекового гнёта. – Короче, нам с тобой, Живан, и нашим детям и даже внукам и правнукам точно тут придётся не раз ещё эту грязь месить, – и он кивнул на порядком раскисшую землю.