– Ничего себе, прости! – возмущенно проговорила Юлька. – С какой стати ты должна отвечать за хамство ее невестки! – Да может, невестка и не виновата вовсе… – подала голос Тая, до того не участвующая в разговоре. – Просто в твоей начальнице ревность материнская взыграла, и она видит в ней только плохое и обижается, что сыночка у нее отняла! Неужели психолог ей этого не объяснил? – Да сама знаешь, какие нынче пошли психологи! – махнула рукой Юлька. – Им до проблем клиента вообще дела нет! Да они их и не видят толком, потому что у них в глазах одни долларовые знаки! Вот клиентам и приходится самостоятельно проблему решать. Ладно, Улька у нас такая, не особо чего на грудь примет! Еще и ответные вопросы задаст, не растеряется. А другим ой как тяжело приходится на своих плечах все выносить… – Так чем у вас разговор закончился, Уль? – спросила Тая. – Простила ты начальнице невольную сублимацию? – Конечно простила. Что я, изверг, что ли? Ей ведь тоже непросто было во всем признаться, правда? Потом сразу к вам сюда помчалась, и всю дорогу меня распирало от нетерпения – так хотелось вам все рассказать… – Рассказала – легче стало? – деловито спросила Юлька. – Ну да… Легче, конечно. – Тогда и наши новости тоже послушай. Мы с Тайкой сейчас в гости ходили к одной женщине… Ее Еленой Борисовной зовут. Приняла нас душевно, чаем напоила… – А кто это – Елена Борисовна? – Это бывшая теща Влада. Мать его погибшей жены. – Вы что, с ума сошли, что ли? – испуганным шепотком спросила Улька. – Зачем вы к ней поперлись, кто вас просил? А если она Владу расскажет? Как Тайка станет на его вопрос отвечать – зачем? – Да так и станет, подумаешь! Мол, если ты меня не хочешь спасать, если не веришь мне, то я сама буду что-то делать! Да найдет, что сказать, подумаешь! Не в этом же дело! – А в чем тогда? – А в том… Она, эта Елена Борисовна, нам очень интересные вещи рассказала, Улька. Ее дочь Таня тоже терпеть не могла Марго, чувствовала в ней врага. А сама Елена Борисовна просто уверена, что это Марго убила Таню! Еще и Тайке посочувствовала – мол, даже не знаю, чем тебе помочь, деточка… И тебя, мол, тоже Марго убьет… – Юлька! Думай, что говоришь! – сердито перебила ее Улька. – Ты посмотри на Тайку, на ней и так от испуга лица нет! – Ну, пусть хоть испуганное лицо будет… Уж лучше, чем мертвое… – Юлька! – Все, все, не буду. Давай лучше думать, что нам дальше делать. Как Тайку будем спасать. Хотя… Господи, как же я раньше об этом не подумала, девчонки? У нас же есть к кому за помощью и советом обратиться, чего мы сидим, голову ломаем! У нас же Серега Пономарев есть! Можно сказать, блатной полицейский! Сейчас я ему наберу, сюда его вызову… – Не надо, Юль! – испуганно махнула рукой Тая. – Зачем его в эти дела вмешивать? Да и не приедет он… – Еще как приедет, вот увидишь! Только узнает, что тебе опасность грозит, и сразу приедет! Бегом прибежит! А по дороге еще и в магазин за алыми парусами заскочит! Хочешь алые паруса, Тайка, признайся? – Юль… Прекрати немедленно, слышишь? – сердито проговорила Тая. – Иначе я обижусь, Юль! – Да ладно, ладно… Я ж не со зла, я просто тебе завидую так… Уж ко мне-то Серега точно на алых парусах не примчится. А к тебе – только пальчи- ком помани… Ага, ага, покраснела! Чего покраснела-то, а? Улька, смотри, как она краской залилась, глазки вниз опустила! – Да прекрати, Юль… – вступилась за Таю Улька. – Не можешь как-то по-другому, что ли? Зачем ты ее смущаешь? – А пусть не краснеет, потому что не положено ей смущаться! Она, между прочим, замужем! И ей Серега вообще до лампочки должен быть! – Так он и так ей до лампочки… Она сто лет назад его отшила, еще в школе! – Да знаю, знаю… Допустим, она отшила, да только он не отшился, вот в чем дело. – А тебя почему это так сильно задевает, Юль? Неужели и впрямь завидуешь? – поддела подругу Улька. – Да что я? Про меня сейчас и лапоть не свистит, я ж за Тайку беспокоюсь. А вот интересно, Тайка… Почему ты Серегу тогда отшила, а? Причем так резко и сразу… Ты нам об этом никогда не рассказывала! Почему? – Да ну… Тоже, нашли время… – вяло отмахнулась Тая. – Ладно, Юлька, звони ему, и впрямь пусть приедет, если время найдет… Пусть посмотрит на мои страхи своим трезвым полицейским глазом, ведь так? – О! Созрела-таки, слава богу! Сейчас я его наберу, погоди… О, длинный гуд пошел… Привет, Серега! Узнал? Ну молодец, что узнал. Тут вот какое дело, Серега… Тая отвернулась к окну, стараясь не слушать, как Юлька говорит с Сережей. Если честно, она уже и жалела немного, что согласилась на этот звонок. Одно дело Юлькины проблемы решать, и совсем другое – со своими проблемами к Сереже обращаться. Наверное, она права на это не имеет. Если вспомнить, как все было тогда… Сережа был очень хорошим мальчиком в школе. Положительным, серьезным. Так все учителя считали. Девчонкам он тоже нравился, Юлька так вообще в открытую ему в этом призналась. Но Сережа почему-то выбрал ее… Ходил за ней как привязанный. Утром ждал, когда она из подъезда выйдет, чтобы вместе в школу идти. И ладно бы по пути ему было, ведь совсем в другой стороне от ее дома жил! А после школы он всегда ее провожал. Если возвращалась домой в компании Ульки и Юльки, просто тащился позади, как верный Санчо Панса. И все бы ничего – ей даже нравилось такое безмятежное Сережино ухаживание… Пока он в конце восьмого класса не выдал номерок! Такие неприятности домашние ей устроил – мама не горюй! В то утро она поднялась, как обычно, умылась-оделась, выскочила на кухню завтракать. Папа тогда уже болел, на работу не ходил, все время был дома. И в то утро тоже был дома… Выглянул в окно – посмотреть, какая на улице погода, и застыл в недоумении. – Ну что там, Петь? – спросила мама, быстро дожевывая бутерброд с маслом. – Дождь не собирается, надеюсь? Плащ брать с собой, не брать? – Да погоди ты с плащом, Надь… – удивленно проговорил папа. – Там такое, а ты с плащом… – А что там, Петь? – сунулась к окну мама, присмотрелась… И ахнула, схватившись за щеки. Она тоже выглянула в окно и не поняла сначала, что привлекло внимание родителей. И тоже пригляделась… И в ужас пришла! На тротуаре под самым окном красовалась огромная надпись, сделанная алой краской: «Я очень люблю тебя, Тая!» Буквы были четкие, прямые и ровные, будто по трафарету сделанные. А может, и впрямь по трафарету? Сережа парень старательный, все и всегда на совесть делает… – Это что же, Таисия? Как это надо пони- мать, а? – повернулся к ней от окна папа. – Что это еще за любовь в восьмом классе, ты что творишь? Кто это додумался так сделать, зачем? Перед соседями нас опозорить решил? – Ну почему сразу опозорить, Петь… – осторожно заступилась за нее мама. – Там же не написано ничего плохого, что ты… Это же признание в любви… Это мальчик ее, Сережа, наверное… Да он хороший мальчик, Петь, ты же его знаешь! Помнишь, приходил к нам на Таечкин день рождения? – Да откуда я знаю, хороший он или плохой? И ты не знаешь, что у него на уме, Надя! А если не знаешь, зачем сейчас потакаешь? Хочешь, чтобы дочь в подоле тебе принесла, да? – Да почему сразу в подоле-то? Зачем ты глупости говоришь? Да еще при дочери! Ну ладно я… А ей зачем твои глупости слушать? – А для тебя все в последнее время глупости, что бы я ни сказал, Надя! Я понимаю, муж больной стал, можно на него рукой махнуть – глупости, мол! Ты думаешь, я ничего не вижу, не замечаю, да? – Ну, все, началось… – тихо вздохнула мама, положив ей ладонь на плечо. – Иди уже в школу, Тая, не слушай, как мы тут… Она встала, молча вышла в прихожую. Чувствовала себя просто ужасно – это ж из-за нее, выходит, родители ругаются. Они и так в последнее время слишком часто это делают… Папа очень стал нервный, заводится из-за каждого пустяка. Даже врачи маме советовали – терпите, мол, это из-за болезни. Да еще и Серега тут… Вылез со своими алыми буквами, как провокатор! Ну кто его просил, кто? Выскочила из подъезда, поискала его глазами… Ага, на скамейке сидит вдалеке, смотрит с улыбкой, Ромео несчастный! Подошла, проговорила злобно сквозь зубы, указывая пальцем на надпись: – Чтобы немедленно это убрал с глаз, понял? Немедленно! – Но почему, Тай? – Нет, он еще спрашивает почему! Да потому! Тебе что, обязательно надо всему дому о своей… Своей любви объявить, да? Чтобы все соседи читали и надо мной смеялись? – Да почему же они смеяться должны, Тая… – А что они должны делать? – Завидовать… Это по меньшей мере… И да, мне давно хочется о своей любви кричать на весь белый свет… – Ой, как романтично, прям как в той самой шекспировской пьесе! Кричать ему хочется, надо же! А под моим балконом ночью стоять не хочется? Или ты серенады петь не умеешь, да? Лучше вот так, на асфальте все написать? А то, что моему папе сейчас чуть плохо не стало… Что мама сейчас ругается с ним… Это тебе тоже кажется очень романтичным, да? – Но я же не знал, что они так… Так могут прореагировать? Я думал, они за тебя обрадуются… Что в этом плохого, если я признался тебе в любви? Пусть и таким способом? Ведь не в способе суть… – Ну вот что, романтик! – вконец рассердилась она. – Как хочешь, но чтобы этого безобразия тут через пару часов не наблюдалось. Тебе хватит этого времени, надеюсь? – Не-а… Это несмываемая краска, Тай… Я специально такую покупал. Ее так просто не уберешь… – А ты убери, слышишь? А потом… Потом вообще больше сюда не приходи. И за мной больше не ходи, понял? И даже близко не подходи… Знать тебя не хочу после этого, понял? Повернулась, пошла прочь, вконец разозленная. Сережа догнал, тронул за локоть: – Да погоди, Тая… Ну зачем ты так… Я же всю правду там написал, как есть, как я чувствую… Я сказать тебе боялся, думал, так лучше будет… Я люблю тебя, Тая, слышишь? Она снова обернулась к нему грозной фурией, бросила резко: – Отстань! Тебе не ясно, что ли? Отстань, не ходи за мной больше! Не надо мне никакой любви, понял? У меня дома… У меня папа болеет, а ты… Все, видеть тебя не хочу! Терпеть тебя не могу! На пушечный выстрел ко мне не приближайся, очень тебя прошу! Сережа потом, конечно, предпринимал попытки с ней помириться, но она стояла стеной. Давно и надписи той на асфальте не было, и можно было забыть про нее совсем и общаться с Сережей нормально… Ведь ничего страшного не произошло, в самом деле! Наоборот – любовью оскорбить нельзя… А она все несла и несла в себе эту историю, как оскорбление. Дурочка была, что ж. А может, само собой все так получалось. Может, Сережа ей и не нравился совсем и не готова она была ответить взаимностью… А он все же надеялся, наверное. Потому что перед выпускным экзаменом пришла к ним домой Сережина мама, Ирина Васильевна. Папа тогда на очередном обследовании в больнице лежал, и говорить с Ириной Васильевной пришлось маме. Ирина Васильевна долго мялась, никак не могла начать… Взглядывала по очереди то в мамино тревожное лицо, то в ее, страшно растерянное. Потом попросила тихо: – Таечка… Я бы могла вас попросить выйти в другую комнату? Как-то я не могу при вас… – Тая, уйди! – скомандовала мама, сглотнув тревожный комок. Она ушла в свою комнату, но дверь прикрыла неплотно, припав ухом к щели. Все было прекрасно слышно, какой разговор происходит в гостиной… – Скажите мне, Надежда Константиновна… Ваша Таечка ведь в колледж собралась поступать, верно? – Ну да, в колледж… А что? – Да нет, ничего, что вы… А почему колледж? Почему не институт? Она ведь неплохо учится и баллы хорошие набрала… Не понимаю…