Вдова Оркада улыбнулась маме и хмыкнула. – А в тебе есть сила духа, девочка, – сказала она, – куда больше, чем видно снаружи, а? – Джо никогда не слышал, чтобы его мама говорила так решительно и смело прямо. – Ну что, – прервал их папа, – мы делаем так или нет? Нельзя вечно только болтать. Вдова Оркада посмотрела на него и сделала глубокий вдох: – Делаем. И да поможет нам Господь. – Аминь, – отозвался дедушка. Следующий час они провели за составлением списка имён. – Нужно прийти ко всем и каждому, – сказал папа. – Сначала месье Сартоль. Потом отец Лазаль. Если они нам не помогут с этим концертом, то в любом случае надо отказываться от этой идеи. Потом месье Ода – надо выяснить, отпустит ли он детей из школы в понедельник. Нам нужны дети, как можно больше – дети нужны в первую очередь, причём все. Отец Лазаль объявил о концерте во время мессы. Теперь уже все о нём знали и ждали его – кроме солдат, конечно. Глядя прямо на лейтенанта Вайсманна и дюжину солдат, сидевших рядом с ним, отец Лазаль говорил своим обычным звучным, несколько монотонным голосом, но при этом авторитетно, как человек, привыкший, чтобы его словам внимали: – Каждое лето на три месяца наша община теряет значительную часть своего мужского населения. Как мы все знаем, в следующий понедельник начинается новый великий исход – перегон скота на новые пастбища, начало месяцев одиночества и тяжёлого труда. В Лескёне так было всегда. Я уже прожил среди вас большую часть жизни – достаточно долго, чтобы знать, что некоторые из этих мужчин захотят провести свой последний вечер в кафе, и я не подумал бы запретить им это, даже если бы хотел. Так что, разумеется, идите в кафе – но я хочу, чтобы все, и я имею в виду всех и каждого, пришли после этого сюда, в церковь. Джо посмотрел вдоль лавки на солдат, он хотел увидеть их лица: не мелькнёт ли на них хоть намёк на недоверие. Капрал наклонился вперёд и подмигнул ему. Джо быстро отвернулся. – Суета сует, сказал Екклесиаст, всё – суета и томление духа, – процитировал отец Лазаль, широко улыбаясь, и приложил ладонь к сердцу. – И я открыто признаюсь в своём суетном тщеславии. Как вы знаете, я долгие часы сижу один за органом здесь, в церкви, и занимаюсь. Я выучил несколько величайших произведений органной музыки, когда-либо написанных людьми. И в том числе одним немцем – неким Иоганном Себастьяном Бахом. Но для музыканта заниматься недостаточно – мне нужно выступать перед публикой. Мою музыку должны слышать. Время от времени я уже играл для вас кое-что, и сегодня вечером, чтобы отпраздновать канун перегона скота, я устрою вам короткий концерт и хочу, чтобы вы все были здесь – чтобы собралась вся община, каждый мужчина, женщина и ребёнок. Ни один ребёнок не мал, чтобы слушать Баха. – Он наклонился с кафедры чуть вперёд, оглядывая и обводя указующим пальцем каждую скамью. – И уж можете быть уверены: если вы не придёте, я узнаю. – Послышались смешки. Тогда он обратился прямо к лейтенанту Вайсманну: – Музыка, как я уже сказал, будет немецкая, лейтенант. Я знаю, как вы любите Баха, и, поскольку его музыка написана для прославления Господа обоих наших народов, мы будем очень рады вам и вашим людям. Католики и протестанты – добро пожаловать все. На самом деле, лейтенант, я буду очень огорчён и разочарован, если весь немецкий гарнизон не придёт сюда. Могу я рассчитывать на вас, лейтенант? – (Тот улыбнулся и кивнул.) – Это очень любезно с вашей стороны, лейтенант. Я оставлю для вас места. Концерт начнётся в восемь, так что закончится задолго до комендантского часа. На концерты отца Лазаля редко ходило много народу, однако этим вечером церковь была полна – больше людей Джо никогда в ней не видел. Но к без пяти восемь немецкие солдаты ещё не пришли. Джо сел рядом с мамой, и она сжала его руку. Джо сжал её руку в ответ – чтобы придать уверенности и ей, и себе. Они придут, должны прийти. Кристина сидела с другой стороны от мамы, болтая ногами и сося палец. Вся церковь затаила дыхание в ожидании: ни шепотка, ни кашля. Джо обернулся и вытянул шею: по-прежнему ничего. Мама дёрнула его за руку, и он повернулся обратно. Колокола на башне загудели и пробили восемь часов. Отец Лазаль вышел из ризницы и посмотрел на пустые скамьи, где должны были сидеть солдаты. Казалось, он не знал, как быть. В этот момент вошёл лейтенант с пилоткой под мышкой, а за ним солдаты. Всеобщий вздох облегчения был почти слышен. Джо пересчитал солдат, пока отец Лазаль усаживался за органом: двадцать два. Они пришли все. Последними заняли места мэр и Юбер. Когда они сели перед Джо, он услышал, как за их спинами закрылась церковная дверь. Первые высокие гудящие ноты разнеслись по церкви. Джо пробрала дрожь – он не понял, от удовольствия или облегчения. Со своего места он видел только, как голова отца Лазаля качается туда-сюда, а каблуки аккуратно наступают на ножные педали. Даже самых маленьких детей, в том числе и Кристину, мгновенно захватила музыка. Юбер прямо-таки потерялся в ней, открыв рот и кивая головой, но Джо обнаружил, что не может отвести взгляд от часов. Он знал, что им понадобится по меньшей мере час, чтобы точно всё успеть, – час без солдат на улице; целый час, чтобы привести детей из пещеры в деревню и спрятать их по разным домам. Джо отважился бросить взгляд на капрала. Тот уставился на потолок, его пальцы выстукивали ритм по коленям. Наконец-то колокола пробили девять – в чудовищной дисгармонии с органом. Отец Лазаль продолжал играть. Началось ёрзанье и покашливание: люди утомились, а музыка стала слишком однообразной, чтобы удерживать их внимание. Джо взглянул на лейтенанта: тот смотрел на свои часы и что-то шептал капралу, сидящему рядом. Капрал пожал плечами и улыбнулся, а потом вытащил из кармана платок и шумно высморкался. «Играйте, отец, – взмолился Джо про себя, – играйте, играйте». Теперь заёрзал Юбер и стал оглядывать церковь в бинокль, пока его отец не положил твёрдо руку ему на запястье и не опустил её. Но Юбера было не так-то просто удержать. Ко всеобщему веселью, он сначала навёл бинокль на отца Лазаля, а потом – на каждого из солдат. Оставалось уже совсем немного до половины десятого, когда грянуло финальное крещендо, оставив церковь в пульсирующей тишине. Мэр и Юбер первыми восторженно зааплодировали, а отец Лазаль вышел раскланиваться. Он поднял руки и пожал плечами. – Боюсь, получилось немножко дольше, чем я ожидал, – сказал он. – Доброй всем ночи и благослови вас Господь. – Лейтенант Вайсманн пожал ему руку и подошёл что-то сказать мэру. Тот кивнул и повернулся к публике. – Дамы и господа, – объявил он. – Лейтенант попросил вам сказать, что начало комендантского часа сегодня сдвигается на полчаса, чтобы все мы успели спокойно разойтись по домам. Он просит всех нас быть дома к десяти часам. Джо ловко пробрался сквозь толпу у крыльца церкви и помчался домой. Папа с дедушкой уже сидели за кухонным столом. – Они здесь? – спросил Джо. – Наверху, на сеновале, – ответил дедушка. – Все трое. – Вы всех привели? – уточнил Джо. – Всех, – сказал папа, – и все уже по своим местам. Мы управились меньше чем за час. Джо залез по лестнице, приставленной к задней стене хлева, и открыл дверь сеновала. – Джо? – прошептал из темноты голос Бенжамина. – Это ты, Джо? – Это я, – ответил он и залез на чердак. – Лия спит как младенец, – сказал Бенжамин, и в темноте Джо нащупал её: она свернулась калачиком прямо рядом с ним, рука оказалась под его коленом. – А я нет. – Это Михаэль подполз к ним по сену. – На, – сказал он, – я принёс тебе вот это. – Он пытался всунуть что-то в ладонь Джо. – Это то, чего ты всегда хотел, но взять не получалось. Держи, принесёт тебе удачу. Это оказалась шахматная фигурка, белый ферзь. – Я ему сказал, Джо, что завтра он будет твоим братом, – пояснил Бенжамин. – И знаешь, что он мне ответил, этот ужасный мальчишка? Он заявил, что, если бы ты был его братом, он уж научил бы тебя играть в шахматы получше. Тут Джо увидел абрис лица Бенжамина на фоне окна. – Ты сбрил бороду! – Указание твоего отца. – Бенжамин погладил подбородок. – Если хочешь сойти за местного, – сказал он, – надо и выглядеть как местный. Похоже, у вас тут не очень-то много рыжебородых, так что пришлось сбрить. Я без неё чувствую себя немножко голым, и прохладно как-то. Но она отрастёт обратно. Пусть уж лучше отрастёт, а то Аня меня не узнает, когда увидит. – Значит, ты остаёшься. – Джо даже не спрашивал. – Да, – ответил Бенжамин. – Я переправлю их через границу и вернусь. – Он обнял Джо за плечи. – Джо, я почему-то чувствую больше уверенности, чем когда-либо, что Аня найдёт сюда дорогу. Помнишь, что я тебе сказал, когда вывихнул щиколотку, когда выпал снег и стало казаться, что надежды нет? Помнишь, что я сказал? Я тогда сказал «будем ждать и молиться». Ну вот, мы ждали и молились – и смотри, к чему пришли. Завтра к этому времени, даст Бог, дети уже будут в Испании и наконец-то в безопасности. Так что я буду ждать Аню в пещере и молиться. Когда Джо спустился в кухню, вся семья была там. Папа сидел на корточках перед Кристиной и держал её ручонки в своих. В его голосе слышалось некоторое нетерпение. – Забудь сейчас про ослика, Кристина, просто помни: всё время держись рядом с Джо. Он хлопнет в ладоши, и ты хлопай, бегай за овцами, как Руф. И если кто-то спросит, у тебя есть старшая сестричка Лия и старший братик Михаэль. Ты меня поняла теперь? – Но у меня нету старшей сестрички, – нахмурилась она. – А старшего братика зовут Джо. Папа сдался, и его место заняла мама. – Это как игра, притворяшки, – объяснила она. – Только завтра тебе нужно притворяться, что у тебя есть старшая сестра, и её зовут Лия, и старший брат, по имени Михаэль, и тебе надо дружить с ними, заботиться о них и не ссориться. – А на ослике-то мне можно будет покататься? – спросила Кристина, и все не могли не рассмеяться. Когда она ушла спать, папа откинулся на спинку своего кресла и вытянул ноги. Дедушка зажёг последнюю на сегодня сигарету: он всегда выкуривал «последнюю», обычно несколько, перед сном. – Некоторые люди, – сказал он, – ужасно предсказуемы. Знаете, что мне сказал Арман Жолле, когда я ему обо всём сообщил? Он сказал, что нам придётся ему компенсировать расходы – компенсировать! А ещё знаете, что он сказал? «Если я пойду с вами, мне придётся закрыть лавку на целый день, и я потеряю на этом деньги». – И этак затряс подбородком, словно рассерженный индюк. – Деньги, – сказала мама. – Этот человек умеет думать только о деньгах. – Я никогда не разговаривал особенно с этим учителем, месье Ода, – задумчиво сказал папа. – Всегда считал его странным типом. Но нет. Он прекрасный человек. Когда я ему всё рассказал и попросил освободить детей от занятий в школе, он призадумался, и я уж решил, что откажет. Он всегда выглядит таким унылым, вредным старикашкой. И знаешь, что он сказал, Джо? Что дети наверняка больше узнают за этот день, чем от него – за всю жизнь. «Важно только то, что остаётся с тобой, – вот как он сказал. – И что бы ни случилось, вряд ли кто-то из нас когда-нибудь забудет завтрашний день». Джо даже не пытался уснуть в ту ночь: он знал, что это бесполезно. В его голове снова и снова прокручивался план. Он пытался представить, как это всё увидят солдаты. Всё ли покажется им обычным? Не заметят ли они лишних детей среди скота? Распознают ли они незнакомца в Бенжамине, взглянув на его лицо? Ему удалось почти убедить себя, что план сработает, и немцы увидят только то, что должны увидеть. Но часы шли, приближалась заря, и ужасное сомнение возвращалось снова и снова. Оно родилось из того, что ему когда-то давно сказал капрал. Он сам был из баварской горной деревни – «такой же, как Лескён», – вот что он говорил. «Но если она так похожа на Лескён, – думал Джо, – то он не может не понять, что для перегона скота не нужны толпы детей – это могут сделать несколько мужчин и пара собак. Кроме того, он должен знать, что скот перегоняют отдельными стадами, а не одной огромной, беспорядочной кучей. Чем больше Джо старался увидеть картину глазами капрала, тем больше тревожился, а к рассвету рой зудящих сомнений затмил все его надежды. Он встретил новый день, ощущая, как в нём поднимается глубинный ужас. За завтраком он увидел ту же тревогу в маминых глазах. Папа с дедушкой всё ещё спорили, кому лучше остаться с детьми в хижине и вести их через границу. Дедушка заявлял, что он подходит лучше, потому что здоровее, а папин кашель выдаст их всех. Папа возражал, что он моложе и уж горы-то знает лучше. В какой-то момент они уже собрались делать это вместе, но мама не соглашалась. Она сказал, что глупо обоим рисковать попасться. В конце концов папа настоял на своём. Лия и Михаэль выглядели в деревенской одежде несколько неуклюже. Ели они жадно и молча. Кристина только таращилась на них и даже завтракать отказалась. – Пора идти, – сказал папа. Бенжамин допил кофе и встал. – Месье, мадам, – сказал он, – я вас почти не знаю, но, прежде чем мы уйдём, я хочу поблагодарить вас и всех людей вашей деревни за то, что вы сделали и собираетесь сделать. То, что произошло в этом небольшом селении, удастся оно или нет, – уже достаточно подтверждает, если нужны какие-то подтверждения, что никто и никогда не сумеет подавить силу добра и сострадания в человеческих сердцах. У меня только остаётся одно небольшое сожаление: что моя маленькая Аня пока ещё не здесь. Но когда она придёт, я ей всё расскажу и буду повторять как можно чаще, чтобы она передала это своим детям. Такое нельзя забывать. А теперь, если вы мне позволите, я произнесу молитву. Это последняя молитва, которую мы читаем перед выходом из синагоги. – Он закрыл глаза. – И Господь будет Царем над всею землею; в тот день будет Господь един, и имя Его едино[2]. Руф валялся перед плитой, растянувшись, словно коврик, а Лия сидела на корточках рядом с ним и гладила его по голове, а потом наклонилась и поцеловала его. – Джо, – сказал папа, – давай уже буди этого пса. Без него мы овец не перегоним. Джо свистнул, и Руф проснулся; на морде его читались смирение и покорность судьбе. Он громко зевнул, и Лия рассмеялась так, что плюхнулась на пол, а он потянулся, встряхнулся для бодрости и повёл их на двор. Улицы уже полнились звуками отары – какофонией колокольчиков и блеяния, и, словно басовая партия в этом буйном хоре, шло мычание коров и вопли ослов. Мимо прошло первое стадо, Лоран погонял его палкой. Он вёл тяжело нагруженного ослика, грациозно ступавшего по камням мостовой. Проходя мимо Джо, Лоран ухмыльнулся и подмигнул. Каждая минута этого дня была для него чистым восторгом приключения. С ним шли двое ребятишек из пещеры. Они выглядели в точности так же, как и все деревенские дети вокруг. В руках у них были прутья и палки, они точно так же посвистывали, покрикивали и хлопали в ладоши. Прошли ещё два овечьих стада и коровье, и Джо насчитал ещё пять ребятишек из пещеры. Теперь пришла их очередь. Юбер сидел на ограде, смеясь и тыча во всё пальцем, пока они выгоняли овец во двор. Джо крикнул ему открыть ворота, и Юбер принялся хлопать руками, как крыльями, и посвистывать. Михаэль присоединился к нему непринуждённо и азартно. Когда и Бенжамин стал вести себя как пастух, Лия тоже будто оттаяла и принялась делать то же самое. Выходя со двора, Джо обернулся и помахал дедушке и папе – они пойдут позади, с ослом и свиньями. Когда они добрались до Площади, Джо увидел, что стада сбились в одну кучу и все улицы забиты овцами и коровами. Гвалт стоял оглушительный: непрерывный хор животных, перемежающийся гиканьем, свистом и лаем. Джо заметил, что в парадную дверь дома месье Сартоля прорвалась овца, а за ней собака, но так и не узнал, что с ними случилось дальше: его взгляд привлекло другое, куда более тревожащее зрелище. Трое солдат и среди них капрал стояли на стене у памятника жертвам войны и наблюдали за всем, что происходило на Площади под ними. Джо быстро отвернулся и ещё громче завопил на овец. Корова принялась тереться об угол кафе, и солдаты засмеялись. Бенжамин не поднимал головы, как настаивал папа, но для Джо его поведение выглядело натужным и неловким. И тут Лия схватила Джо за руку. Она увидела солдат и застыла, глядя на них полными ужаса глазами. Овцы тоже остановились, а капрал сейчас смотрел прямо на Лию. Джо ничего не мог поделать: впереди него, позади и по бокам были овцы. Капрал спустился со стены и стал вглядываться в них. Он что-то заметил – Джо был в этом уверен. Почему Юбер выбрал именно этот момент для своего представления, Джо так никогда и не узнал, но он растолкал овец и стал скакать, как дикарь, а потом поднял руки и зарычал на стадо, словно медведь. Капрал, хохоча, показал на него пальцем, и солдаты рассмеялись вместе с ним. Юбер увидел это и принялся изображать медведя с удвоенным пылом. Вокруг него овцы ударились в панику – начали толкаться и перепрыгивать друг через друга, и наконец всё огромное стадо снова двинулось по улице мимо булочной. Джо скользнул за спину Лии – как бы гонясь за убегающей овцой – и оказался между ней и солдатами, так что те больше не видели их с Бенжамином, а она не видела немцев. Когда он заворачивал за угол, капрал посмотрел прямо на него. Джо быстро отвернулся и опять прикрикнул на овец. Беспорядочная вереница животных медленно петляла по деревне и в конце концов потянулась вверх по склону холма. Впереди виднелось кольцо горных вершин. Повсюду вокруг Джо ощущал радость, оживление и облегчение. Уловка несомненно сработала. Дети из пещеры прошли незамеченными прямо под носом у немцев. Худшее, по-видимому, миновало. Даже Руф, казалось, ощущал вкус победы и гонялся за собственным хвостом, а делал он это только в те дни, когда его переполняло счастье. Но Джо не удавалось разделить всеобщее ликование. Он думал только о патрулях, которые могут встретиться на пути, прежде чем они доберутся до горных пастбищ и хижины. Но, самое худшее, он никак не мог выбросить из головы мысль, что капрал угадал их замысел. Он посмотрел Джо прямо в глаза, и это совершенно точно был взгляд полного понимания. «Нужно сделать так, чтобы всё выглядело как праздник, – сказал папа. – Мы никуда не торопимся, наслаждаемся дорогой». Так они и делали. К обеду все добрались до плато, поели у ручья, а скот жадно набросился на густую траву. Животные не отходили далеко, потому что не было нужды. Оказалось практически невозможно заставить детей из пещеры не жаться друг к другу. Бенжамин потратил кучу времени, убеждая их держаться своих новых семей, но их словно притягивало к своим, несмотря на все его усилия. Не то чтобы их отделяло от деревенских незнание языка – в конце концов, некоторые из пещерных детишек были французами – это была какая-то инстинктивная сдержанность и замкнутость. Только когда Юбер примчался, неуклюже перескочив через ручей, с четырьмя ребятишками на спине, все вдруг нашли общий источник веселья, сблизивший деревенских и пещерных ребятишек. Юбера, огромного, страшного великана, следовало повалить наземь и удерживать так – и, чтобы это сделать, понадобились почти все дети. В этой свалке они стали союзниками в одном большом деле. Михаэль с Лораном ухватились за одну ногу и отлетели, когда Юбер встряхнулся. Они откатились, хохоча, и снова бросились в бой. Подъём шёл медленно. Склоны сделались круче, тропинки у́же и извилистей – овцы могли пройти по ним только друг за другом. Свиньи ненавидели подниматься в гору и всё время пытались убрести в сторону, коровам всё это тоже надоело. Для многих детей приключение утратило первоначальное очарование. Ноги у них болели, появились мозоли, и многих пришлось посадить верхом. Теперь на каждом осле и лошади ехали один-два ребёнка. Кристина настояла на том, чтобы ехать вместе с Лией. Нога Михаэля вела себя хорошо до тех пор, пока он не споткнулся и не упал. Некоторое время он прихрамывал, но потом это заметил Юбер, подвёл Михаэля к камню и сел перед ним на корточки. Михаэль забрался верхом на великана и ехал так всю дорогу. И так наконец они пришли на горные пастбища: первыми – лошади, потом – овцы, коровы и последними – недовольные свиньи. А вместе с ними все сто с лишним человек – мужчин, женщин и детей, – которые их всех туда привели. Все повалились наземь в молчаливом изнеможении – люди и животные вперемежку. Они пили из родника у хижины или из ручья, берущего там начало. Михаэль и Джо складывали руки чашечкой и погружали в воду, пока вода не перестала в них помещаться. Когда Джо поднял голову, пещерных детей уже уводили к хижине. – Идём, – сказал Джо, и они встали. – Там уже Испания? – спросил Михаэль, глядя на вершины гор. – Испания, – ответил Джо. Они расстались у дверей хижины. – Не потеряй моего ферзя, хорошо? – сказал Михаэль и ушёл внутрь вместе с остальными. Джо повернулся – позади него стояли Бенжамин и Лия. – Увидимся позже, Джо, – сказал Бенжамин. Лия обняла его, поцеловала в щёку и убежала. Джо услышал папин голос из хижины: