Погода взбесилась и вела себя, как истеричная женщина: то заливалась слезами, выказывала буйный нрав и разражалась воплями – и тогда Быстрорецк заливало ливнями, а громы и молнии рвали небо в лоскуты; то хмурилась, то вдруг озаряла все кругом улыбкой, заключая город в жаркие объятия. Метеозависимые, наверное, переживали худшие времена, страдая от перепадов температуры и давления. Мише надоели эти погодные выверты, настроение и без того было ни к черту. Документы на Мыльникова он подготовил и сдал, Ласточкин его похвалил, но Мише все время казалось, что он не сделал чего-то важного. Хотя, скорее всего, причиной дурного настроения был вовсе не бедолага Мыльников, а размолвка с Ильей. Они отдалялись друг от друга, и это нарастало, ширилось. Миша и подумать не мог, что наступит время, когда они будут общаться, как едва знакомые люди. После неудавшейся вечеринки Миша пытался звонить другу, но тот, если и брал трубку, всячески давал понять, что занят и не настроен говорить. Отделывался общими фразами, и в итоге разговор скатывался до пустых обещаний созвониться позже. Миша чувствовал себя идиотом. Илья, очевидно, обижался на то, что он тогда пожирал Настю глазами. Надо было как-то оправдаться, но Миша не мог объяснить, что с ним тогда приключилось, откуда взялось внезапно возникшее и тут же погасшее влечение. Той ночью, после поездки за город, Миша отвратительно спал. С вечера вроде бы заснул, едва коснувшись головой подушки, но проснулся около двух часов ночи от головной боли. Затылок жгло огнем, перед глазами все плыло. Кое-как добравшись до аптечки, Миша выпил сразу две таблетки от головной боли, но это не помогло. Видимо, поднялась температура, потому что снова начало трясти так, что зубы стучали; вернулись и покалывания, и противный зуд – все, как тогда, в поместье, после ухода Ильи и Насти. К утру его стало потихоньку отпускать, но целое воскресенье Миша провалялся в постели: сил подняться не было. Он так и не понял, что с ним случилось, что за хворь напала. Глупо было связывать недомогание с Настей – как она могла бы вызвать его? Но все равно ее имя постоянно приходило на ум, и ему, вопреки логике, казалось, что она невероятным образом причастна к этому. Возможно, девушка обладала способностью гипнотизировать людей, потому и Илья настолько сильно запал на нее, невзирая на внешнюю неказистость. Эх, Илья… С ним творилось неладное, но он никого не желал подпускать, выстроил вокруг себя крепостную стену. На работу по-прежнему не ходил: Миша позвонил Роману, и тот сказал, что Илья взял отпуск за свой счет. Главный редактор уже начал выказывать недовольство, выстроенная с таким трудом карьера грозила покатиться под откос, но Илью это, похоже, не волновало. Был четверг. Вчера Миша с Лелей ходили в кино, на премьеру модного фильма, а потом в кафе, но даже там расслабиться и перестать думать об Илье не получилось. К тому же фильм был пошлый и пустой, герои все время куда-то бежали, натужно шутили и делали раздражающие глупости. Миша был напряжен и чувствовал, что все сильнее злится, хотя и пытался это скрыть. В конце концов Леля заметила его состояние и спросила, в чем дело. – Я его не узнаю. Он выглядит, как Илья, но это будто кто-то другой, – сказал Миша, закончив свой невеселый рассказ. Леля задумчиво болтала соломинкой в стакане с коктейлем. – Это ведь она, верно? Ты тоже так думаешь? Она что-то с ним сделала. – И что, по-твоему? – Миша тоже так считал, но его собственные предположения, высказанные Лелей, вызвали досаду. Девушка поправила непослушную прядь. Сегодня на ней был сине-голубой брючный костюм, оттенявший цвет глаз, и Миша невольно любовался ею. – Может, приворот. Или гипноз, – проговорила Леля. – Кто знает. Ты не веришь в такие вещи? Миша и сам уже не знал, во что верит. Сейчас, сидя в кабинете напротив уткнувшегося в бумаги Ласточкина, он подумал, что ему стоит пойти к Илье и поговорить начистоту: хватит уже прятаться друг от друга. После обеда начнется прием посетителей, а пока никакой срочной работы не было. Чтобы как-то себя занять, Миша решил навести порядок в письменном столе. Разобрал и разложил документы по папкам, выбросил в мусорную корзину обломки карандашей, сломанные скрепки, бумажки с телефонными номерами и прочую чепуху. А потом наткнулся на папку Белкина. Тот так и не явился забрать ее, а Мише было недосуг как следует изучить содержимое. Он заглянул туда после самоубийства Мыльникова, увидел бесконечные списки фамилий и адресов, нашел нужный и убрал папку, а теперь решил внимательнее посмотреть, что еще там есть. За ворохом бумаг обнаружилась прозрачная папка с кнопкой посередине. Миша открыл ее – внутри лежала пачка листов, каждый из которых был озаглавлен и заполнен информацией по одному и тому же принципу: сверху значились имя, фамилия и отчество, после следовали дата и время смерти, а дальше перечислялись обстоятельства, при которых это случилось. Некоторые листы были исписаны сверху донизу, на других сведений было совсем мало. Похоже, это зависело от того, что смог раскопать Белкин. Миша читал о том, какую смерть нашли эти люди, и от перечисления тошнотворных подробностей, деловито описанных Белкиным, его замутило. Вывернутые из суставов конечности, сломанные руки и ноги, распоротые животы, залитые кровью комнаты – было невозможно поверить, что все эти жестокие вещи несчастные сотворили с собой сами. Дойдя до описания того, как один из пострадавших пытался содрать с себя кожу, Миша не выдержал и чертыхнулся. – Ты что там читаешь? – спросил Ласточкин, оторвавшись от своих бумаг, и Миша промычал в ответ что-то неопределенное. Капитан вытянул шею и, увидев серую папку, неодобрительно хмыкнул. – Опять ты за свое. – Но это все и вправду необычно. Хорошо, пусть то, что во всех случаях фигурирует некая женщина, можно назвать совпадением, все же самоубийства чаще связаны с неудачами в любви. Но тут такие зверства. – Да, – согласился Ласточкин, – может, и необычно. Но никакой другой связи между пострадавшими нет. Они друг друга не знали. – Но убийца мог знать их всех! – вставил Миша. – Вот мы и до убийцы договорились, – поморщился Ласточкин. – Если хочешь знать, я поначалу тоже проникся и проверил. – Он вздохнул и поглядел в окно. – Молодой был, вот как ты. Думал, проморгали серийного убийцу-маньяка, а я выйду на него, раскрою серию! – Ласточкин грустно усмехнулся. – Но это только в книжках бывает, ясно? Во всех случаях установлено самоубийство. Без вариантов. – Глядя на Мишино недоверчивое лицо, он добавил: – И потом, пойми: все происходило на протяжении нескольких десятков лет! Если бы и орудовал какой-то псих, то хоть раз выдал бы себя! Ну невозможно ни разу не ошибиться, ни в чем, ни малейшего следа не оставить! В общем, не ищи ответа там, где тебя никто ни о чем не спрашивал. У нас прием через десять минут, мне в Управление надо, так что ты на баррикадах. Вскоре Ласточкин ушел, оставив Мишу на растерзание посетителям. К счастью, на сей раз обошлось без ходоков, народ приходил весьма адекватный: кому справку выдать, кому характеристику написать. Да и не так много было желающих пообщаться с участковым. Когда очередь рассосалась, Миша, вместо того чтобы пойти домой, заперся в кабинете, опустил жалюзи и заварил себе чаю. Ласточкин был убедителен, но Мише все же чего-то не хватило. Он решил раз и навсегда закрыть для себя этот вопрос, перечитав все документы повнимательнее, и, если ничего интересного не обнаружится, отдать папку Белкину и посоветовать ему подлечить голову. Что именно подразумевалось под «интересным», Миша и сам не знал. Когда он бегло перечитывал все это утром в первый раз, что-то зацепило его, царапнуло, но Миша не осознал, что это было. А теперь надеялся обнаружить, как следует вчитавшись в текст. Спустя примерно час, когда чай, который он так и не выпил, остыл и покрылся противной коричневой пленкой, Миша натолкнулся на то, что его насторожило. Женщин, встречи с которыми переворачивали жизни будущих самоубийц вверх тормашками, почти никто никогда не видел. Были лишь четыре случая, когда находились те, кто видели пострадавших в компании новой пассии. Описания были смазанными и бестолковыми, поскольку никто не думал о том, чтобы обвинять женщин в убийствах. Однако прослеживались детали, на которые указывали все свидетели. Итак, женщины были высокими, очень худыми, с длинными темными волосами, а в одном случае мать пострадавшего, которая видела сына с девушкой в парке, обмолвилась, что у нее были зубы мелкие, «как у хорька», при этом «очень частые и кривые». «Ты видел ее зубы? – всплыло в голове. – Острые, мелкие, как у кошки». Миша отложил бумагу и помассировал пальцами веки. Да, в описаниях загадочных незнакомок имелось явное сходство, и хотя приметы были весьма общими, расплывчатыми – под них попадало множество девушек! – но все же никто ни разу не указал на пышную короткостриженую блондинку низкого роста! И потом, зубы… – Илья встречается с похожей девушкой, – сказал Миша, и слова, произнесенные в пустой комнате, прозвучали зловеще. Но ведь это бред! Такого просто не может быть! Память услужливо подкинула и еще некоторые детали. Все умершие незадолго до гибели сильно изменились – и Илья тоже стал другим человеком. Все буквально зацикливались на новой любви – и Илья, встретив Настю… Стоп. Имена. Миша принялся лихорадочно перебирать документы. Кроме внешности в некоторых случаях упоминались и имена, и только сейчас он отчетливо понял, что привлекло его внимание. Некто Пахомов без оглядки влюбился в Асю. Предметом страсти Захарченко и Сомова была Ната. Мать Мослакова, упомянувшая про зубы, говорила, что сын встречался с девушкой по имени Тая. Мыльникова увлекла Анюта. Мужчина по фамилии Костин, который ушел из жизни, размозжив себе голову о стену, полюбил Нану. Миша торопливо пошарил в бумагах, нашел нужный телефон, схватил трубку. – Слушаю вас, – отозвались на том конце провода. Наспех представившись, Миша спросил: – Сын случайно не называл вам имени женщины, с которой встречался в последнее время? – Отчего же, называл, – ответила Копосова. – Ее звали Стася. Вероятно, это сокращенно от Анастасии. Миша медленно положил трубку на рычаг. Ася. Ната. Тая. Анюта. Нана. Стася. Сомнений не было, но он все же вышел в Интернет и загуглил. Все верно. Перечисленные женские имена представляли собою сокращенные формы имени Анастасия, которое, кстати, в переводе с греческого означало «бессмертная», «воскресшая», «возрожденная». А Илья встречался с Настей. Миша вскочил со стула и принялся ходить из угла в угол. Это ведь невероятно, так? Невозможно! Просто совпадение! «А если нет?» «Копосов Клим Константинович, – прозвучал в голове голос Белкина. – Две недели назад умер. Скоро следующий. А потом еще один». После Копосова был Мыльников. Что, если Илья – следующий? Миша побросал документы обратно в папку, рванул с вешалки ветровку, погасил свет и вылетел из кабинета. Запирая дверь на ключ, он подумал, что нужно бы, наверное, сначала позвонить, спросить: неудобно вваливаться поздним вечером, без приглашения, но решил, что сойдет и так.