— Не-а. — Ничего не понимаю. Бывает хоть тень мысли, а у меня перед глазами пусто. Не вижу логики. — Ну так псих же явный, откуда там логика. — Вот и Чайкин мне то же самое талдычит: хватит этих ваших интеллектуальных извращений, работайте! Логика всегда есть. Только у психов она такая, сам знаешь, кривая. Но я никакой не вижу. Ну кроме того, что жертвы более-менее одного типа. Ну и оформление… неподражаемое. Если бы не это, никто никогда эти трупы бы не объединил. Раз убийца такой яркий перформанс устраивает, значит, что-то такое у него в голове их всех объединяет. — Но… — Да говорила я с психиатрами! Только руками разводят. Стопроцентной гарантии нет, конечно, но почти наверняка среди тех, кто уже на учете, нашего гаврика нет. Говорят про манифестацию болезни. Ну это типа когда нормальный, нормальный, нормальный — ну, может, странный слегка — а после бум, и башня ку-ку. Дедуля там один чудесный совершенно, он мне на пальцах объяснял, что да как. Про послание это, кстати, он мне сказал. — В смысле все это — это нам послание? Поймайте меня, если сможете? — Не обязательно «поймайте меня», И уж точно не «если сможете». Тут что-то другое. — В каком духе? — Кабы знать! Тогда и ниточка появилась бы! Как у этих профайлеры в сериалах — красота. Раз-два, ищем мужчину средних лет, водит спортивный автомобиль, недавно развелся. Ну или наоборот — должна быть пожилая одинокая озлобленная тетка. Но я-то, черт бы их побрал, ни разу не профайлер. Насчет автомобиля мысль здравая, только как его искать — все равно непонятно. А вот насчет озлобленности я бы посомневалась. Он — ну или она, трудно сказать — не глумится над телами, даже как будто заботится. Понятно, что это для него своего рода куклы, но куклы не как квинтэссенция послушания, а скорее как символы и знаки. Ну как буквы, что ли. И секс тут вряд ли замешан. И контроль для него — не самоцель. Жертв своих он не мучает… — Ничего себе не мучает! Смерть от жажды — одна из самых мучительных. — Ну это, знаешь, как посмотреть. Это все-таки совсем не то, что как если бы от тебя заживо куски отрезали. — Типун тебе на язык! Этого еще не хватало! — Я о том, что вряд ли он получает удовольствие от самого процесса. Не знаю, почему он действует именно так, но, заметь, способ умерщвления намекает, что смерть — скорее цель, чем способ получить собственное извращенное удовольствие. Он не режет их, не жжет, не насилует, не ломает кости, не поливает кислотой… — Брр, — опер демонстративно передернул плечами. — Прекрати. — Ой-ой-ой, какие мы нежные. Как будто сам такого не видел никогда. — То-то и оно, что видел. И чаще, чем хотелось бы. Эти-то девчонки все-таки… — он мотнул головой. — Нет, не то я говорю. Смерть есть смерть, неважно, каким способом. — Кстати… Может, и способ умерщвления такой странный, что убить собственноручно он не то чтобы не может, но — трудно ему. Психологически или физически. — Ну и не убивал бы. — Предположу, что ему не смерть жертв нужна, а их мертвые тела. — Гм. А говоришь — не профайлер. Вон как вживаешься, аж дрожь берет. Ну-ка, выдай еще что-нибудь эдакое… профайлерское. — Иди ты! Сам можешь выдать. Ну… Он аккуратный. Предусмотрительный. Организованный. Все просчитывает. Он ведь не молотком по голове их убивал. От обезвоживания человек умирает от трех дней до недели. Если помещение сырое, а жертва не двигается, то и дольше. То есть где-то он свои жертвы держит. Но при этом — ни следочка нам не оставляет. Так что с интеллектом там все в порядке. Киношные профайлеры из этого обычно делают вывод, что убийца старше тридцати, но я бы поостереглась. Интеллектуальное развитие — штука такая, индивидуальная. — Хочешь сказать, ему может быть и пятнадцать? — Нет, пятнадцать все-таки вряд ли, подростковые гормональные бури не очень с аккуратностью и педантичностью сочетаются. Зато восемнадцать-двадцать — почему нет? — Слушай, ты говоришь — куклы. А ты задумывалась, почему он именно эти парки выбрал? — Господи! Я даже к карте религиозных сооружений пыталась это привязать. Очень уж ритуально вся эта пакость выглядит. Но нет, никакой такой закономерности не наблюдается. Мне почему-то кажется, что причина где-то на поверхности. Что-то бытовое. Может, по отсутствию камер наблюдения? — Может, и так. Но! — Киреев поднял указательный палец. — Ты заметила, что все скамейки, на которые он трупы сажает, — одинаковые? — То есть? Обычные парковые скамейки, две гнутых боковины плюс сиденье и спинка. Везде такие. Или… не везде? Киреев уже пролез за ее спину, подвигал мышкой, потыкал в клавиатуру: — Наблюдательная ты наша. Вуаля. Вот тебе парковые скамейки Санкт-Петербурга, любуйся. Фотографий всезнающий гугл вывалил щедро. Изображенные на них скамейки и впрямь были разные. Даже если исключить те, что «работали» арт-объектами, и те, у которых не было спинок, все равно: вариантов конструкции имелось десятка два. А вот три, выбранные в качестве пьедесталов для мертвых тел совпадали до деталей: гнутые темные боковины, широкая доска — сиденье, и пять горизонтальных брусьев — спинка. — Ну надо же. Не задумывалась. Надо посмотреть, может, у них производитель один? Кто-то же их делает? Ну или кто-то же первоначальный эскиз рисует? Это можно выяснить? — Да можно, почему нет. Займусь. Думаешь, это имеет значение? — Вообще-то это была твоя идея. Но чем черт не шутит. Может, это та самая ниточка, за которую удастся потянуть. Две одинаковые скамейки — несерьзно, а вот три… — Кстати, о разных районах, — задумчиво проговорил Киреев. — Почему дело в город не забрали? По идее, должны были уже спецгруппу организовать, а ты все в одиночку ковыряешься. Чего так? Арина пожала плечами: — Черт их знает. — Аппаратные игры? — предположил Киреев. — Скорее всего. Такое дело должна была уже бригада следователей вести. Чайник, небось, постарался. — Ему-то зачем эта головная боль? — Для карьеры, для чего ж еще. Когда мы этот клубок распутаем, представляешь, какие ему лавры достанутся? — Когда? Или если? — Очень надеюсь, что когда. Иначе как работать? Так что считай, нам просто так повезло. Ну или не повезло. Что первый труп на нашей территории оказался. Так-то его охотничьи угодья, получается, весь город. Внешность? Жертвы все стройные, невысокие — но это может быть критерием, а может и не быть. Не понимаю, как он их выбирает? Почему именно этих? — Он? Или может быть и она? — Да может, конечно. Но мне кажется, что все-таки он. Трудно представить, что такое могла бы сотворить женщина. — Я тебя умоляю! Бабы такое творят, что мужику даже в кошмаре не пригрезится. Немногие, это да, но уж если у бабы крышу сорвет, она такой ужасный ужас выдумает, никакой Чикатило и Джек Потрошитель ей в подметки не пригодятся. — Да я не про жестокость. Сам подумай. Это же физически тяжело, трупы таскать. Может, кстати, именно поэтому все жертвы худенькие и невысокие. Но даже пятьдесят кило — это ничего себе груз. Я за себя даже и не скажу: подниму или нет. — На машине? — В машину труп сам не запрыгнет. И в парки машина не въезжала. Возле скамеек нет автомобильных следов. Только самые обычные. — Ну да, точно не баба. Хотя… бабы тоже всякие бывают, некоторые и Шварценнеггеру дадут прикурить. В наш зал одна такая ходит. С тебя ростом, ну… чуть повыше, но такая же худая, а жмет два своих веса без напряга. Слушай, а может, их двое было? — С таким модусом операнди? Это ж тебе не случайное убийство в результате, как в протоколах пишут, «личной неприязни, возникшей на почве совместного распития спиртных напитков». Там труп могут и трое вытаскивать, да хоть четверо. А тут… Как гласит великий мультик, это только гриппом все вместе болеют, а с ума каждый по отдельности сходит. — Может, один псих, а другой ему помогает… — Почему? — Из страха, из любви, из-за денег… Мало ли… * * * Где-то на столе тренькнул Аринин мобильный. Она принялась раскапывать бумажные завалы, задела карандашный стакан, тот покачнулся, опрокинулся, покатился к краю стола. Киреев ловко подхватил беглеца, водрузил на место, а второй рукой одновременно выудил из-под бумаг телефон: — Держи. Смска была от Виталика. Коротенькая, три вопросительных знака — и все. Ах ты ж, черт! Вечер уже! Раньше муж регулярно забирал ее с работы, но в последнее время это случалось все реже и реже. Сама виновата, нечего до ночи тут торчать! Надо было хотя бы позвонить! А сейчас — немедленно, немедленно! — Солнышко, — жалобно затараторила Арина, когда в теплом пластмассовом тельце прозвучало такое родное, чуть хрипловатое «алло». — Прости, я заработалась совсем, часов не наблюдаю. Счастья, впрочем, тоже. Ты уже дома? — А ты как думала? — буркнул он несколько недовольно, но тут же смягчился. — Хочешь, чтобы я приехал за тобой? — Да ладно, доберусь, не маленькая, чего тебе дергаться. Отдыхай. — Собирай тут все и пошли, — скомандовал Киреев, когда она, вздохнув, сунула телефон в карман и растерянно оглядела заваленный бумагами стол. — Куда? — Куда-куда, на кудыкину гору! Бумаги в сейф сунь, прямо кучей, я видел, у тебя снизу пусто, завтра разберешь. А тебя — домой. Отвезу. — Кир, ну что ты! — Арина смутилась, хотя забота была приятна. — Сама доберусь, не инвалид.