— Да нет, конечно, я что, выгляжу идиотом, такое полагать? Но публике такое нравится. — Публике… — задумчиво повторила Арина, чувствуя, что в этом слове есть что-то более важное, чем заботы второразрядного главреда о своей мало кому интересной газетке. Но смутное ощущение превращаться в мысль, увы, не пожелало. — Определить, откуда поступил в редакцию звонок, конечно, нет возможности? — Звонок? А, вы про тот звонок, который непосредственно предшествовал ее исчезновению? Тут ее жених мне чуть голову не оторвал, в том числе и по этому поводу. Нет, увы. Определители номера в телефонах, конечно, есть, но по большей части там высвечивается пустота. Мне очень жаль, — он изобразил печальную, почти сокрушенную улыбку. Жаль тебе, зло повторяла Арина, выходя из кабинета. Да ты, жук, рад будешь, если всех твоих журналистов на кусочки порежут — лишь бы тираж подрос! * * * Регина ни на мгновение не сомневалась, что ее спасут. Она ж не какая-нибудь… продавщица! Небось, весь Питер уже на ушах стоит: похитили журналистку, из-под пера которой вышел самый скандальный материал последней недели! Или даже года! Конечно, ее найдут! И заодно этого придурка поймают. Которого с чьей-то нелегкой руки тупо обозвали Красильщиком. Красильщик, подумать только! Ладно бы хоть Парикмахер (а еще лучше Стилист!), он же на головах у трупов какие-то дикие прически сооружает. Или Кукольник… Просто чтоб напомнить про ее заголовок «Смерть играет в куклы». Да, Кукольник — неплохо. Пока сойдет. Потом, может, что-то получше придумается. Надо, чтобы прозвище было броское, и в заголовках чтоб хорошо смотрелось. И чтоб звучало звонко. Когда его поймают, ей же придется давать интервью, ведь его поймают, как ни крути, благодаря ей! Вот только пить хотелось — ужасно. Он что, забыл про нее? Придурок! Она только читала да в кино видела — правда, много-много раз — как кто-нибудь, гордо ухмыльнувшись, сгибает булавку и после минутной манипуляции замок — хоть навесной, хоть врезной — послушно открывается. Сама она ничего такого, разумеется, не умела и, по правде говоря, не верила, что такое возможно. Да и булавки у нее не было. Но в волосах была шпилька. Точнее, комбинация шпильки и заколки. И Регина упрямо ковыряла замочную скважину. Она даже не была уверена, что впадинка, которую нащупывали пальцы, именно скважина. У тех замков, на которые она обращала внимание (очень и очень нечасто, надо признать), скважина располагалась спереди, посередине под верхней дужкой. Но у этого замка оба «квадратика» были гладкие, а «скважина» была на торце, с обратной стороны от верхней дужки. Но сидеть просто так и ждать, когда кто-нибудь придет тебя спасти? Просто сидеть пялясь в темноту? Мало того что скучно, но ведь глупо! Потом, когда спасут, все же будут спрашивать — как «это» было? И что она расскажет? И, главное, что напишет в эксклюзивных воспоминаниях «Я и Кукольник». Газеты и журналы передерутся за них! Да что там газеты и журналы — издательства в очередь выстроятся! Потому что такая книжка — это же бомба! И деньги, и известность… Но рассказа о тупом сидении возле кирпичной стены на книжку точно не хватит, даже если описание подвала сильно разбавить длинными описаниями собственных чувств. Чувства — хорошо, но должно быть и действие, иначе никакой драматургии. И она ковыряла и ковыряла эту чертову «скважину» острым концом своей шпильки. Попадала по пальцам, шипела от боли, пыталась нацедить в пересохший рот и горло хоть микроскопическую капельку слюны, проваливалась в рваный сон, больше похожий на температурный бред — и опять ковыряла, и дергала за дужку, и опять проваливалась в забытье… И замок наконец звякнул! Правду писали и в кино показывали! Ай да Регинка, ай да молодец! В какой-то книжке она читала — а может, в кино видела, неважно — как посреди такого же подземелья, где какой-то злодей держал своих пленных, была здоровенная яма. Что если и тут? Не хватало еще грохнуться куда-нибудь! Поэтому обходить свою темницу (хорошее слово, надо запоминать синонимы: подвал, темница, подземелье) Регина начала по стеночке. Стены были кирпичные, наверное, неправильно называть это помещение подземельем? Подземелье — это ведь что-то средневековое? Но, с другой стороны, раз под землей — значит, подземелье? Почему, кстати, она решила, что находится под землей? Потому что наверху, как ни конопать щели, такой темноты быть не может. Ладно, пусть будет подземелье. Ага, а вот, кажется, и дверь. Заперта, конечно, но придурок же придет. Он же должен принести пленнице попить-поесть? Или хотя бы должен прийти, чтобы ее убить! Придет, откроет дверь, шагнет внутрь, а она… Она затаила дыхание: за шершавыми досками слышались шаги. Странные, словно под ногами у идущего было что-то железное. Или, к примеру, это Кукольник в железных башмаках… Ах, какая история в итоге получится, пальчики оближешь! Какая она молодец! Теперь главное, чтобы он не услышал… тихонько… по самому краешку… проскользнуть в дверь… ступеньки… все-таки подземелье… Стараясь ступать как можно беззвучнее, она забыла посчитать ступеньки. Ладно, это и после можно будет. Но посчитать непременно, в тексте должно быть как можно больше «жизненных» деталей. Голова уперлась во что-то твердое. Ну да, раз подземелье, значит, над лестницей должен быть люк. Тяжелый, зараза! Ну-ка, поднажми, Регинка! Давай, как радистка Кэт в сериале про Штирлица! У нее еще и младенцы на руках были, а у тебя руки свободны, давай, жми! Когда люк открылся — без малейшего скрипа или лязга, удивительно! — она даже зажмурилась от ударившего в глаза света. Хотя на самом деле тут, наверху, было почти темно. Но, оказывается, между «почти темно» и «совсем темно» разница колоссальная! В «почти темно» можно различить окружающие предметы. Например, тот, что почти прямо перед тобой, в нескольких метрах — восхитительно белое, невыносимо притягательное пятно! Эмалированная раковина! И над ней крючком торчал из стены кран! Она кинулась к вожделенному источнику влаги, забыв о грядущей славе, о том, что нужно запоминать «жизненные» детали, о том, что где-то там за спиной остался похититель (Красильщик, Кукольник, сейчас это было неважно), только молясь — пусть кран работает! Струя, вырвавшаяся из блестящего (латунного, кажется, это называется) жерла была почти ледяной. И такой вкусной, что Регина едва не потеряла сознание от восторга. Господи, какое счастье! Пересохшее горло вздрагивало и молило — еще, еще, еще! * * * На лестничной площадке, на пролет ниже двери, за которой располагалась редакция «Вестника», стоял долговязый парень в мешковатых штанах, усеянных многочисленными карманами, и такой же куртке. Баскетболист, что ли, подумала Арина и только тут заметила, что на ногах у парня ролики. Из-за этого он был почти великаном. Аринин взгляд утыкался ему в нагрудный карман куртки с черно-желтой нашивкой «shark». Акула. — Простите, вы ведь из полиции? — робко улыбнулся парень, обнажив мелкие, очень белые, вполне акульи зубы. — Я следователь. — Да это все равно. Вы из-за Регины приехали? — А вам что-то известно? — Н-не знаю. Но, кажется, я последний, кто с ней разговаривал. — Вы? — Ну да. Я курьер редакционный, сейчас удостоверение покажу, — парень похлопал по карманам, но безуспешно. — Да не надо удостоверения, — остановила его Арина. — Просто расскажите. — Ну… позавчера я сюда покурить вышел, в редакции нельзя, тут вообще-то тоже вроде бы нельзя, — он мотнул головой в сторону красного знака с перечеркнутой сигаретой над благоухающей окурками урной. — Но все тут дымят. И как раз Регина вышла. И со мной встала перекурить. И такая, знаете, ну как будто в лотерею выиграла. Ну я типа пошутил, премию, что ли, выписали, а она: может, и будет премия, только не наши копейки нищебродские, а нормальная. Мне, говорит, Тошка, это я, меня Харитоном зовут, мне, говорит, сейчас такое сказали, такое! Если подтвердится, это будет бомба! — И что дальше? — Да ничего. Покурили, я внутрь пошел, а она по лестнице вниз побежала. — И никаких подробностей? Что ей «такое» сообщили? Харитон-Тошка помотал головой. — Только я почему-то подумал, что это как-то с ее последним материалом связано. Ну про маньяка, где следствие в тупике… Ой, извините. — Да ничего. На нас постоянно всех собак вешают, мы привыкли. Значит, вам показалось, что Регина получила какую-то информацию про этого маньяка? — Ну… да. Только не получила, а собиралась. — Может быть, она все-таки что-то такое сказала? — Нет… Не помню. Ну а про что еще? Она сказала «это будет бомба». Про что еще? И этот про «бомбу»! Они тут все сумасшедшие, что ли? — Ладно, спасибо. Вот возьмите, вдруг что-то вспомните все-таки, — Арина протянула ему визитку и двинулась вниз по лестнице. На следующей площадке зачем-то обернулась — и наткнулась на взгляд Харитона. Внимательный, сосредоточенный. Как будто парень Арину… изучал. Или оценивал. Вдобавок еще делал пометки в неизвестно откуда взявшемся блокноте. Впрочем, почему неизвестно — вон у него сколько карманов. Дюжину блокнотов можно рассовать. И сотню ручек. Ручку курьер держал странно — почти вертикально, и писал в блокноте, не глядя на страницу. Глаза же его были устремлены на Арину. Она даже хотела вернуться, спросить — в чем дело? Но почему-то смутилась, отвела взгляд. Мало ли что он там черкает — может, галочки в списке дел ставит. А «изучающий» взгляд ей просто померещился. Наверняка померещился. И она опять зашагала вниз. Каждый шаг, каждая ступенька отзывались внутри, как тиканье невидимых часов. Если Регина — очередная жертва, значит, она еще жива! Но надолго ли? Шаг — еще минус секунда. И еще… Вот уже минус минута, а потом будет минус час, минус два, минус день… Время, время… Если бы можно было приостановить стрелки часов. Поставить на паузу, как фильм на компьютерном мониторе… Где ты, Регина? Успею ли я тебя найти? Найти живой… Спасти… * * * Внизу было тихо. Так тихо, как бывало, только когда все заканчивалось и пора было продолжать работу. Но ведь даже трех суток еще не прошло! Как же так?! Она должна была умереть еще совсем не скоро! Свет фонарика уперся в стену, задрожал, взблескивая на лежащей небольшой грудой цепи. Цепь. Стена. Пол. И больше ничего. Никого. Никого! Но… как? Никакому силачу не хватило бы сил разорвать эту цепь или сломать замок, которым застегивался ремень. Даже самому сильному силачу! Тем более — хрупкой девушке, вдобавок ослабевшей. Но замок лежал рядом с поблескивавшей ехидно цепью и дужка его была поднята! Между замком и цепью фонарик высветил еще что-то — словно кусочек проволоки. Шпилька! Господи, шпилька! У нее в волосах, в хитро заплетенной и закрученной узлом косе была шпилька! Господи, как глупо! Как можно было об этом не подумать!