Эльф снова зевнула. – Когда мы с Брюсом выступали в Оксфорде, один из студентов заявил, что мы нагло крадем песни пролетариата. А Брюс ему ответил, что провел все детство в буше, среди змей и бурьяна, а срать ходил на двор, поэтому оксфордские студенты могут поцеловать его в жопу. – Ха-ха, – сказал Дин, который слушал вполуха. «Интересно, что сейчас делает Брюс, – подумала Эльф. – Ой, да какая разница? У меня есть Энгус». – Ну, значит, сегодня – Оксфорд, а завтра – Саутенд. – Завтра – Саутенд. – Ты там когда-нибудь выступал? Дин что-то строчил в блокноте. – Один раз. С «Броненосцем „Потемкин“». В «Студии». Это в пригородном районе Уэстклифф, там одни моды. Они нас возненавидели. В общем, я надеюсь, что меня в Саутенде не узнают. Эльф включает радио. Tremeloes поют «Even the Bad Times are Good»[49]. – Вот почему эта фигня на пятнадцатом месте в чарте, а «Темная комната» – ни на каком? – Потому что эта – в эфире. Кстати, партия фортепьяно неплоха. – А где наш эфир? В «Темной комнате» партия фортепьяно – вообще улет. – Сам себя не похвалишь, весь день как оплеванный ходишь. – А хотя бы и похвалю. – Понимаешь, это проблема курицы и яйца. Пока не войдешь в чарт, не дают эфир. А пока не дают эфир, не войдешь в чарт. – А как же остальные группы? Дин положил блокнот на грудь. – Спят с диджеями. Заключают контракт с крупными лейблами, которые отстегивают радиостанциям приличные суммы. Ну или сочиняют суперклевые песни, которые сами себя играют. Эльф покрутила ручку настройки, поймала последние аккорды самого популярного летнего хита. Голос диджея произнес: «Скотт Маккензи, с цветами в волосах, все еще бредет в Сан-Франциско. Вы слушаете шоу Бэта Сегундо, радио „Синяя Борода“, сто девяносто восемь килогерц на длинных волнах. Спасибо нашим спонсорам, жевательной резинке „Дента-блеск“, с тройным вкусом мяты, а теперь еще и тутти-фрутти. У нас осталось время еще на один летний хит. Стиви Уандер, „I Was Made to Love Her“[50]. Как и все мы, мистер Уандер, как и все мы…» Эльф выключила радио и вздохнула. – А что не так со Стиви Уандером? – спросил Дин. – Когда я слышу, что это не мы, меня мутит. Дин открутил крышку-стаканчик термоса, налил себе холодной воды: – Пить хочешь? – Умираю от жажды. А ты с какой стороны пил? – Понятия не имею. – Дин просунул стаканчик в просвет между сиденьями. – С товарищами по группе не жаль поделиться герпесом. – А с каких пор ты так хорошо разбираешься в герпесе? – Без комментариев. Эльф выпила воду. Мимо проехала парочка на мотороллере. – А скажи мне, пожалуйста, как Джасперу и Гриффу удалось отвертеться от этой почетной обязанности? Дин вздохнул через нос: – Грифф такой грубиян, что Левон боится выпускать его к людям. А Джаспер вечно как укуренный. – Значит, нас с тобой наказали за то, что мы вежливые и в своем уме. – Уж лучше с тобой, чем в Зверюге с Гриффом аппаратуру возить. Регулировщица на пешеходном переходе заботливо направляла малышей гуськом через дорогу. Перышко Диновой ручки царапало по бумаге. – Ты все еще сочиняешь? – спросила Эльф. – Пытаюсь, – ответил Дин, – когда ты мне вопросов не задаешь. – Дай посмотреть? А то мне так ску-у-у-у-у-у-чно… Дин сдался и вручил ей блокнот. Визжат шутихи в небесах, И звездный рушится престол. Топор в недрогнувших руках Мою гитару расколол. Потом настал черед вертушки: Литл Ричард, хватит голосить — А-вуп-боп-а-лула-а-вуп-бам-бей! — Плеснул бензинчику из кружки, Чиркнул спичкой – и фюить! Эльф улыбнулась. – Ну, чего там? – спросил Дин. – Хорошая строчка, «а-вуп-боп-а-лула…». Дин облегченно вздохнул: – А что ты… – Ш-ш-ш, дай дочитать… Костер пурпурно пламенеет, В глазах горит пунцовый жар, Вся жизнь моя золою тлеет, Углями… Твой ноябрьский дар. «О лучшей жизни даже не мечтай И делай, что велю, – всегда, везде, Иначе будет хуже…» Ну, ступай, Поплачь об этом утренней звезде.