– А разве состоятельный и богатый – не одно и то же? – спрашивает Ширли. – Состоятельный человек точно знает, сколько у него денег. А у богатого их так много, что он об этом даже не задумывается. – А как же твоя мама? – спрашивает тетя Мардж. – Она умерла родами. Женщины сочувственно переглядываются. – Ох, бедненький, – вздыхает тетя Мардж. – Вот Рэй с Дином свою маму все-таки помнят… А тебе тяжело, наверное. Дин, что ж ты не сказал… – Я же попросил не устраивать допрос с пристрастием. Кукушка в настенных часах кукует семь раз. – Уже семь часов? Не может быть! – восклицает Эльф. – Время – странная штука, – говорит тетя Дот. Дину было пятнадцать. Маму разъедал рак, растушевывал морфий. Дин страшился приходить в больницу, хотя чувствовал себя из-за этого самым неблагодарным сыном на свете. Смерть превращала все разговоры на любые другие темы в обычный треп, но как тому, кто не умирает, говорить о смерти с тем, кому жить осталось совсем недолго? Было воскресенье. Рэй остался в Дагенеме, отец отрабатывал сверхурочную смену на цементном заводе, бабуля Мосс и тетки ушли в церковь. Дин не видел смысла в вере. Заявлять, что пути Господни неисповедимы, – то же самое, что выбирать, орел или решка. Если бы от молитв был хоть какой-то толк, то мама бы давно выздоровела. В больницу Дин пришел со своей «футурамой». Мама спала, поэтому Дин решил поупражняться, тихонечко. Он отрабатывал сложный перебор в «Теннессийском вальсе», а когда дошел до конца, еле слышный голос прошептал: – Очень красиво, сынок. Дин перевел взгляд на маму: – Я старался. Призрачная улыбка: – Молодец. – Извини, я тебя разбудил. – Всегда приятно просыпаться под музыку. – Хочешь, я еще что-нибудь сыграю? – «Сыграй это еще раз, Сэм!» Пришлось играть «Теннессийский вальс» снова. Дин сосредоточенно уткнулся в лады и не заметил, как мама перестала дышать… Джаспер заканчивает «Вдребезги» зажигательным соло. Эльф извлекает из «хаммонда» сияющие каскады звука. Гриффовы барабаны исторгают громы и молнии. Пальцы Дина уверенно перебирают струны, а сам Дин глядит в зал «Капитана Марло» поверх двух сотен голов. Сюда пришли друзья, которые желают ему успеха; завистники, которые надеются, что ему удачи не будет; люди постарше, которые видят в «Утопия-авеню» то, что у них когда-то было или могло быть; парни, которым лишь бы выпить и снять девчонок; девчонки с сигаретами и с бокалами кампари или грушевого сидра «Бэбишам». Дин смотрит на них и думает: «Вот, Грейвзенд, сколько ты меня ни бил, сколько ты меня ни пинал, сколько ни говорил, что от меня толку не будет, сколько ни обзывал бестолочью, никчемным неудачником и педиком, а теперь разуй уши и слушай. СЛУШАЙ НАС. Мы – „Утопия-авеню“. Мы – классная группа, а станем еще лучше, и ты об этом догадываешься, хоть и прикрываешься кривой ухмылкой». И дружки Гарри Моффата наверняка пришли. «Вот и расскажите ему, как мы здесь отожгли». Джаспер завершает первый виток соло. Дин смотрит на него, и, как и следовало ожидать, Джаспер не отводит взгляда от грифа «стратокастера» – просит дать ему возможность повторить. Мало кто из присутствующих слышал, как вживую звучит педаль вау-вау, она же квакушка, а Джаспер великолепно ею пользуется. «Зато главное, что песня – моя, спасибо за внимание». На одной из репетиций Эльф предложила поменять слова в строчке «все мечты разбиваются вдребезги» на «из того, что разбито вдребезги, вырастают мечты». Дин попробовал, и грустная песня внезапно стала воодушевляющей. Джаспер заметил, что неплохо бы Эльф подпеть на строке «вырастают мечты», и все в клубе «Зед», включая Павла, застонали от удовольствия. Когда Дин играл в «Броненосце „Потемкин“», то не хотел ни с кем делить свои песни – они становились только хуже. А вот «Утопия-авеню» могла улучшить любую песню. Джаспер заканчивает соло. Дин смотрит на Гриффа, тот кивает; осталось четыре такта… три такта… два… один… и Эльф смотрит на него… и Джаспер выдерживает паузу… и все мысленно отсчитывают, как на общих часах – раз, два, три, четыре, – и взрывом звучит финальный аккорд, разлетается на молекулы… «Аплодисменты – чистейший наркотик», – думает Дин, утирает лицо барным полотенцем и отпивает глоток эля «Смитуикс». – За вас! Аплодисменты не умолкают. Здесь меньше людей в плиссе и бархате, чем на лондонских выступлениях, больше рабочих рубах, джинсов и кепок. Как ни странно, паб «Капитан Марло» – и рыба и мясо. Он – первое питейное заведение на пути работников цементного завода «Блю сёркл», в двух шагах от городского рабочего клуба. Клиентура классом повыше – по грейвзендским понятиям – приходит в паб поиграть в пинбол, послушать музыкальный автомат или (два раза в месяц) выступление какой-нибудь группы. Левон стоит в сторонке с каким-то типом, которого Дин не знает. «Если это – его дружок, то им надо быть осторожнее». Аплодисменты стихают, и Дин подается к микрофону: – Спасибо, что пришли, и спасибо хозяевам заведения, Дейву и Кэт, за то, что предоставили нам площадку. – Он вглядывается в пространство пивной; Дейв Сайкс, крупный мужик с дружелюбной физиономией плюшевого медвежонка, приветственно машет рукой. – Меня зовут Дин Мосс, я родом из Грейвзенда, так что если я кому задолжал пятерку, когда смылся из города, то после концерта обязательно верну… – Дин подтягивает четвертый колок, – но прежде займу у вас десятку. Грифф иронически бьет по барабану: пш-ш-ш-ш… та-бум! – Итак, наша группа. На клавишах – мисс Эльф Холлоуэй! Эльф играет на «хаммонде» первые такты вступления Пятой симфонии Бетховена. Какой-то шутник выкрикивает из зала: – Мой орган всегда к твоим услугам, красавица! Эльф уже не в первый раз прибегает к стандартному ответу: – Извини, но на миниатюрных инструментах я не играю. Барабаны Гриффа снова издают пш-ш-ш-ш… та-бум! – На барабанах, – продолжает Дин, – наш гость из Народной Республики Йоркшир, Питер «Грифф» Гриффин, или просто Грифф. Все дружно хлопают в ладоши. Грифф выстукивает раскатистую барабанную дробь, встает и кланяется. – На гитаре, – объявляет Дин, – мистер – Джаспер – де Зууут! Джаспер с помощью квакушки отыгрывает последнюю строку гимна «Боже, храни королеву!». Аплодисменты. – Эй, Джаспер педрилло! – раздается из зала. Джаспер делает шаг вперед, подносит ко лбу руку козырьком, вглядывается в толпу: – Кто хочет мне что-то сказать? – Я! – машет рукой какой-то тип. – Патлы подстриги! «Черт, сейчас начнется, – думает Дин. – Брайтонский политех, вторая серия…» Джаспер внимательно смотрит на типа и произносит первое, что приходит в голову: – Зачем? Чтобы выглядеть, как ты? Хохочут все, даже задиристый тип. Дин, не желая и дальше испытывать судьбу, торопливо завершает: – Следующую песню написал Джаспер. Она называется «Свадебный гость», и раз, и два, и раз, и два, и три… Потом звучит старая песня Дина «Идея казалась хорошей…», за ней – напористая «Мона Лиза поет блюз», «Green Onions» Букера Ти Джонса, «Темная комната», десятиминутная «Оставьте упованья» – под конец все зрители хором вопят: «Рас-топ-топ-топ-чу твое лживое сердце, как ты растоптала мое», как будто всю жизнь ее знали, – «Плот и поток», «Дом восходящего солнца» в варианте The Animals, усиленная версия «Куда ветер дует», а потом Эльф поет битловского «Day Tripper»[47], меняя все местоимения «она» на «он». Вторым номером на бис они исполняют «Шесть футов под землей», лучшую песню «Могильщиков», которую Дин написал, когда ему было семнадцать. Дин больше всего боялся, что, во-первых, обитатели Грейвзенда не въедут в Джасперовы песни, а во-вторых, что Эльф достанут пошлыми шуточками, но ни того ни другого не случилось. Наконец Дейв Сайкс дает полный свет. Дин весь в поту, охрип, стертые пальцы саднят, но сам он кайфует. Дин, Джаспер, Эльф, Левон и Грифф встают в кружок перед барабанами, голова к голове, как регбисты. – Ребята, это полный отпад! – заявляет Грифф. – И не говори, – откликается Эльф. – Нет уж, я все-таки скажу. Ребята, это полный отпад! – Грифф, этой хохме сто лет в обед, – говорит Эльф. – Обалденно отыграли, – говорит Левон. – Что-то обязательно произойдет, и очень скоро. Вот увидите. О вас заговорят. «Только на это и остается надеяться», – думает Дин. – Джаспер, твоя очередь, – говорит Эльф. Все смотрят на Джаспера. – Моя очередь делать что? – Да скажи уже, что ты чувствуешь, дурик, – говорит Грифф. Поразмыслив, Джаспер произносит: – Я чувствую… что мы стали играть лучше. В тесный кружок пятерых врывается внешний мир. – Ну, теперь ясно, что мою пятерку ты мне скоро вернешь, – говорит Кенни Йервуд.