Они еще пили потом чай. О чем-то говорили — в основном Любовь Андреевна расспрашивала Константина о семье. И все это на фоне звонков в отделение. Каждый час — так они решили. И там все тот же стандартный ответ: «Без изменений». Ожидание выматывает. К сожалению, Анина мама сменила постельное белье. Но Константин все равно не жалеет, что снова остался у Шевцовых. Один, у себя дома, он бы сошел с ума. Сейчас его дом здесь, рядом с людьми, с которыми его теперь связывают невидимые, но прочные нити. Костя без зазрения совести порылся в шкафу и нашел Анину пижаму. Положил под голову. Так лучше. Нет. Нет, слышишь, нет. Не смей. Не уходи, не оставляй. Я здесь, я жду тебя, я говорю с тобой. Я тебя люблю. * * * На следующий день Костя поехал в больницу. Звонки звонками, а вдруг надо приехать — чтобы получить хорошие новости. Надо сказать спасибо Ивану Валерьевичу, он сообщил медперсоналу, что Константин свой, и с ним говорить про Аню можно. Говорить с ним не отказались, но надежда на хорошие известия не оправдалась, и ничего нового снова не сообщили. А на лестнице Костя встретил лейтенанта Ефимова. Тот встрече обрадовался. — Ну что, как там? — Ефимов кивнул головой в сторону дверей отделения. — Все так же. — Новостей нет? — Нет. Ефимов вздохнул. Привычным жестом снял форменную кепку и потер лысину. Вернул убор на место. Полгода назад он делал точно так же. Тогда все было иначе. Аня была здорова, стояла рядом и смеялась. А сам Константин тогда и не знал, что влюбится в эту девушку — всерьез и без памяти. — Расскажи, как это произошло? — кивнул в сторону подоконника. — Ты с ней был? — Был, — кивнул Анатолий. Они устроились у окна, там же, где два дня назад стояли Костя и Иван Валерьевич. — Да только все никак не пойму я, как оно… — махнул рукой. — Да вроде бы все было как обычно. Мы втроём в парке, на патрулировании — я, Нюра, Норд. И тут мне жена звонит. А Нюра — она, знаешь, деликатная такая. Всегда уходит, когда по личным делам звонят. Ну и тут тоже — ушла вперед, да за поворот, там он сразу. А я в телефон, значит. А там слезы, сопли, ничего не пойму. Оказывается, малой бесился, скакал по дивану — сын у меня, два с половиной года. И умудрился упасть с дивана — да за холодильник, он рядом стоял. И к стене неплотно. Так этот бесеныш бахнулся между холодильником и стеной. И застрял там. Орет, конечно. Жена пока холодильник отодвинула, а там сзади решётки радиаторные, холодильник старый, родители отдали. Короче, ободрался весь в кровь. Малой орет, супружница моя рыдает — «Толя, что делать?!» А я что сделать могу, если я на службе? Ну, говорю, «скорую» вызови или на такси сама в больницу — может, зашить там надо, если рассечение глубокое. Пусть доктор посмотрит, доктору виднее. В общем, у меня в трубке шум и гам, я и не сразу понял, что Норд лает. Ну а как понял — телефон в карман, за табельное и бегом. Толя помолчал, поскрёб в затылке. — Ну! — поторопил его Константин. — Трое их было, — вздохнул Анатолий. — Одного Норд завалил, второму я в бедро пулю всадил. Третий успел удрать. Но его возьмут, может, уже сегодня взяли — эти утырки своих сдают как стеклотару. Может, и притон какой найдут да прикроют под это дело. Кто там Аньку конкретно ножом пырнул — это уже ведомство Раисы Андреевны по пальчикам выяснит. Да толку-то… что один, что второй, что третий — без соображения. Рассказ Ефимова вызвал у Кости приступ практически неконтролируемой ярости. Как же хочется найти того, кто виноват. Будто от этого станет легче. — Что же ты девочку, напарницу свою не уберег, а, лейтенант Ефимов? Лейтенант Ефимов недобро зыркнул на Костю. И понурил голову. — Думаешь, сам себя не спрашивал? Я же с ней был, сидел все время потом рядом, и «скорую» вызвал, и пальцами раны зажимал, чтобы крови меньше выбегало. Думал — если Нюрка сейчас у меня на руках помрёт — мне-то самому как жить потом? А у меня жена и ребенок маленький. Не знаю, брат. Не знаю. Работа у нас такая. Рисковая. Все под богом ходим. Косте ответ не понравился. Даже зубами скрипнул. Должен быть виноватый. Должен! — А что же Норд ваш хваленый, как же он Аню не защитил? — Да если бы не Норд, Нюра была б сейчас не в реанимации, а в морге! — вскипел Ефимов. — Он самого здорового бугая завалил. И держал обоих потом, пока я с Нюркой возился! Так что на Норда не гони, он дело свое сделал. А его вон… — Толя вздохнул и снова понурился. — Что — его? — Костя никогда бы не подумал, что ему будет какое-то дело до этой зубастой ушастой скотины. — Не жрет он ничего третий день, — ответил Ефимов хмуро. — Воет, не переставая. Всех собак переполошил. Его отсадил в отельный вольер — все равно воет. Не жрет. Почти не пьет. И воет. Костя не сводил внимательного взгляда в макушки Анатолия. Тот поднял голову. — Может быть, его как-то можно кормить… ну как больных, принудительно? — спросил Костя нерешительно. — Чудак-человек, — невесело усмехнулся Ефимов. — Кончат его, сегодня или завтра. — Как — кончат? — не понял Константин. — Не знаю я, как! — огрызнулся Анатолий. Засунул руки в карманы камуфляжных штанов. — Может, укол какой делают. Или удавка. Вряд ли из огнестрельного, хотя черт его знает… Впервые в жизни Костя почувствовал на себе, что означает выражение «Волосы стали дыбом». Зашевелились на затылке. От ужаса. Что так спокойно говорят о лишении жизни существа, спасшего Ане жизнь. — За что?! — голос звучал громко, почти криком. — А что с ним делать? — устало ответил вопросом на вопрос Толя. — К работе он теперь не пригоден. У животных тоже ведь бывают стрессы. И они, как и люди, могут их не пережить и двинуться кукушкой. С Нордом это и произошло. Он тронулся из-за всего этого — он Нюрку, знаешь, как любил? Он же чует, что с ней беда. Может, вину чует — хотя кто их разберет, собак. Это Анька в них шарила, а я только «фас» да «фу» мог скомандовать. Может, где в Европе бы придумали, что с ним сделать — вроде как, даже есть такая профессия — зоопсихолог, мне Нюра рассказывала. А у нас до этого дело еще не дошло. А если такая собака, как служебная немецкая овчарка, да еще с сорванной кукушкой — тут разговор короткий. — Где питомник? — Ты чего? — удивлённо уставился на Константина Ефимов. — Зачем тебе? Ты же собак боишься. — Где расположен питомник? Адрес какой? * * * Он уперся в подготовку инвестиционного проекта так, будто от этого зависела жизнь. Костя даже и установку себе такую дал. Не уточняя, чья это жизнь. Вылизывал проект до блеска, словно дела важнее нет. На звонки за все время ответил два раза — там очень нужные люди звонили. Ну и Шевцову всегда отвечал, конечно. За два часа до начала заседания инвесткомитета Косте показалось, что он нашел еще одно изящное решение, как увеличить привлекательность проекта. И принялся спешно снова все перекраивать. И в этот момент на плечо легла рука. Константин сдернул наушники и обернулся. Ну, кто это мог быть еще, кроме Макса? — Ась? — Кость, телефон трезвонит. — По хрен, мне некогда, могу на беззвучку перевести, если мешает, — Костя снова потянулся за наушниками. Макс перевел красноречивый взгляд на Костин смартфон, и Константин после небольшого раздумья взял аппарат в руки. Ну не до телефона сейчас, когда еще не все проверил! На экране значились два непринятых от Ивана Валерьевича. И вот — третий. Совершенно неконтролируемый, не поддающийся никакому логическому объяснению страх сковал все Костино тело. Зачем ему Шевцов звонит с утра, да еще третий раз подряд?! Они все трое ждали новостей. И там, наверное, новости. Дождались. Но вот какие… — Возьми ты трубку, — почти беззвучно прошептал Константин. После паузы Макс кивнул и медленно протянул руку. Телефон продолжал упорно трезвонить. — Добрый день, — предельно ровно проговорил Максим в трубку. — Нет, это не Костя, это Костин друг. Константин сейчас на важной встрече, но он просил меня брать трубку, если вы будете звонить, Иван Валерьевич. Вдруг какие-то новости… Да, слушаю. Кровь, дыхание, время — в этот момент в Косте остановилось все. Все замерло. А потом на лице Макса расцвела улыбка. Невероятно красивая, широкая, счастливая. И Костя все понял. Именно в этот момент, когда все самое страшное осталось позади, пришли слезы. Они его душили, он ими захлебывался, зло вытирал, но никак не мог унять. Макс стоял рядом, гладил по затылку и что-то говорил. Костя, оглушённый и ослепленный внезапно прорвавшимися слезами, не сразу смог разобрать слова. — Угрозы для жизни больше нет. Это были самые прекрасные слова, которые он слышал в своей жизни. * * * Успокоиться Костя смог только после двух стаканов ледяной воды из кулера. Облился, конечно. Макс сидел напротив и смотрел на него, не пытаясь согнать с лица выражение идиотической умиленности. — Уделался, как свин, — Костя неловко попытался стряхнуть капли с рубашки, но влага уже успела впитаться. — Как в таком виде к приличным людям на комитет ехать? — Никак, — ухмыльнулся Максимилиан. — В больницу беги. — А комитет? — нахмурился Костя. — Справишься один? — Я только прикидываюсь тупым, — Малыш встал с места. — Если надо — соображу, как сложить два плюс два. Ты же шпаргалку написал?