Аня послушно положила руки на металлические поручни, вмонтированные в кафель. Ногами она стояла на дне ванной. На коленях. — Умница… — это его шепот? Того, кто испытал минут десять назад мощнейший оргазм? Ну да, его, чей же еще? Но ведь она и в самом деле умница. Вид обнаженной девушки, держащейся руками за поручни, стоящей на коленях — нет, даже не возбуждал. Он будил что-то внутри. Чему Костя не знал названия. Потому что никогда раньше не испытывал подобного чувства. И поэтому просто молча прижался к ней сзади и двумя руками предъявил права. На все. На упругую пышную грудь с тугими затвердевшими горошинами сосков. На твердый, подрагивающий от напряжения живот. На застывшие в том же напряжении бедра. На оттопыренные в немой просьбе ягодицы. И, наконец, туда. Куда его пустил беспрекословно. По праву первооткрывателя, хозяина, владельца. Где все гладкое, влажное и упругое. Где его прикосновений ждали, их просил, о них умоляли. И он дал ей все. Хотел потомить, но не смог. Пальцы двигались в тесной влажности быстро, умело, нагло. Трогая так и там, как ей надо было. Костя точно знал, как ей надо — она кричала ему об этом каждым вздохом, стоном, вскриком. Ему оставалось только следовать этим указаниям. Оргазм сделал ее совсем беспомощной и бессильной, поехали врозь по сколькому дну ванны колени. Костя подхватил ее уже двумя руками под грудью, прижал и ждал. Когда стихнут бьющие ее судороги. И она обмякнет в его руках. Но и после этого — не отпустить, нет-нет. У него не далее как полчаса полученный минет. Но сейчас возбуждение такое, будто женщин не видел года два. И то и три. Чтобы он сейчас остановился — это надо молотком в лоб. Но молотка в его ванной нет, а значит… Костя аккуратно вернул ее руки обратно на поручни. — Вторая серия, Анюта. Она всхлипнула, дрожь прошла волной по красивой рельефной спине. — Сейчас же безопасно?.. — он шептал ей на ухо, уже прижимаясь пахом к ее ягодицам. Но какие-то крохи разума еще теплились в голове. Она еще раз всхлипнула и дернула головой. Костя расценил это как «да». И двинул бедрами вперед, сопроводив свои действия эпичным по уместности: — Я чистый, Анечка… Она его, кажется, уже не слышала. Это был какой-то феноменальный даже в Костиной богатой сексуальной жизни чувственный марафон. Аня его не слышала, потому что она уже была вся там, с ним, в нем, в процессе. Ее красивая рельефная спина и крутые подтянутые бедра втянулись в древний танец. Тот, что танцуют на простынях, ну а они — в джакузи. У него же, хоть и дивная красота перед взглядом — но постепенно темнеет в глазах. От того, что там все узко, и влажно, и горячо. И он это все чувствует остро, так остро, как никогда. Потому что — когда вы, Константин Семенович, были без защиты с дамой? Да никогда такого не было. А вот сейчас… Анька его тоже девственности лишила — в каком-то плане. И ни тени сомнений, сожалений, или чего-то еще. Все такое до помрачения сознания правильное — ее покорность и, одновременно, требовательность. Теснота и жар ее молодого сильного тела. И ее чистота. Какой-то сумасшедший коктейль, от которого ему сносит все рамки и вырывает все правила. Только изначальные ритмичные движения, только сжимать крепче ее талию, чтобы не смела отстраниться. И с упоением слушать ее нескромные, безоглядные стоны. И с восторгом почувствовать — успеть — что у нее второй. И следом — твой второй. И тут уже в глазах темнеет окончательно, и вслепую как-то привалиться к холодному мокрому кафель и потянуть ее за собой. И — перезагрузка. * * * Он чувствовал, что надо что-то сказать. Обязательно надо и уже пора прерывать молчание. Попытался. Но с губ сорвалось какое-то нечленораздельное мычание удовлетворенного животного — и только. Зато Анечка ответила словами. За двоих, практически, оторвалась. — Господи, какая же я бесстыжая… Ему сначала показалось, что ослышался. Ведь говорила девушка, прикрыв лицо рукой, отчего голос ее звучал глуховато. Но она повторила — убрав руку и прижавшись затылком к тому же холодному и мокрому кафелю. — Какой стыд, мамочки… Это что еще за новости?! Блаженная истома шустро сползла с сознания. Он легонько тряхнул Аню за мокрые плечи. — Эй, Анют, что происходит? Глаза она не открывала. Лишь покачала головой. Диалог никак не складывался. — Открой глаза и поговори со мной. Его просьбу она выполнила — но с крайней неохотой. Взгляд отвела. — Женщины в моем… положении… не должны так себя вести. Костя не верил своим ушам. Такая привлекательная… такая горячая… и столько тараканов в голове! Где справедливость, боже?! — Это в каком таком положении? — поинтересовался вкрадчиво. — В таком! — шмыгнула она носом, упорно не глядя на него. — В эти… дни… критические! — И где же они? — тем же вкрадчивым тоном полюбопытствовал Константин. В этот самый момент он давал себе клятву — нерушимую и непреложную, — что вышибет тараканов из этой прелестной головки, чего бы это ему ни стоило. Аня в ответ метнула стыдливый, почти панический взгляд в угол ванны. Там притаился и медленно кружился одинокий темно-бордовый сгусток крови. И вот из этой крохи мы выдумали себе такую трагедию?! Константин молча сдернул с держателя лейку душа, резко включил и направил струю в злосчастный угол. Секунда — и нет ничего. — Ну? Все?! Вопрос исчерпан? — Костя, ты не понимаешь… — Не понимаю! — рявкнул он. Снова схватил за голые плечи и развернул к себе лицом. — У меня только что был лучший секс в жизни, а ты… — Ты все там говоришь, — странно, но взгляд она не отводила. — Про лучший секс в жизни. Что-то кольнуло внутри. От того, что она — явно не очень опытная в этих вопросах — почувствовала и сказала сейчас правду. От того, что он не хотел, чтобы она так думала. И — нет. Это не так, на самом деле. Его пальцы сжались плотнее. Любопытная у них беседа — для двух голых людей в джакузи. Ладно, где наша не пропадала. — Я в первый раз занимался сексом без защиты, — он говорил медленно и будто без эмоций. Так, чтобы смысл дошел стопроцентно. — Веришь? Аня смотрела на него, не мигая. А потом кивнула. — Знаешь, как это? — она мотнула головой — теперь отрицательно. — Это о-фи-ген-но. — Но мы это сделали потому… что у меня… а в эти дни нельзя… Он понял, что слова бессильны. И аккуратно, но чувствительно приложился затылком к уже, оказывается, не холодному, но по прежнему мокрому кафелю. Раз. И еще. И еще. — Ты что делаешь, Костя?! — А что мне еще остается делать? — огрызнулся он. — У меня только что был потрясающий секс, первый в жизни секс без презерватива. Вообще-то меня только что — на минуточку! — лишили невинности. И что я слышу после?! Сожаления! — Костя, прекрати! — но он продолжал мерно стучать затылком о кафель. — Прекрати немедленно! Ты отобьешь себе все мозги! — Значит, мы с тобой сравняемся по уровню интеллекта! — Костя!!! — Но ты же несешь чушь! — он нацелил палец ей между грудей. А потом вдруг внезапно накрыл упругий холмик ладонью. Аня прерывисто вздохнула, но не отстранилась. Наоборот, даже чуть подалась вперед. И он присоединил вторую руку. А потом уже любимым ими обоими жестом потерся своими носом о ее. — Анют… Сейчас тебе надо сказать вот что. Что тебе было хорошо. Что ты ни о чем не жалеешь. И что ты… — он сжал ладони… — что ты меня хочешь. Она охнула. Смешно посопела. — Иначе я снова начну биться головой о стену, — пригрозил Костя. Рассмеялась. Вжалась сильнее в его ладони. Обняла за шею. И на ухо шепнула: — Ты чокнутый. Очень красивый. И я тебя хочу. Снова. — Немного не тот текст, — его пальцы пришли в движение. — Красивая у нас ты. Чокнутые мы оба. И я тебя тоже хочу. Очень. Снова. Переплетаясь, обнимаясь, целуясь и гладя. Скользя по теплому и мокрому кафелю. — Третий раз, Анюта. Идем на рекорд. В итоге в рекорде значилась другая цифра, эклеры они слопали все, а домой Аня вернулась уже затемно. Глава 6. И все биндюжники вставали