Уолтер предполагал, что не он один на дух не переносит босса, но не мог вообразить, что окажется членом такого большого клуба. С одной стороны, это подтверждало справедливость его оценки, а с другой – заставляло содрогнуться. Сам он в качестве продюсера входил в управленческую команду Фила, а значит, разделял ответственность за проталкивание его интересов и пренебрежение к тем, за чей счет вершилась эта политика. Сейчас он взял ручку и в четвертый раз за этот день последовал незамысловатому совету Элизабет Зотт: «Делай то, что считаешь правильным». Огромными буквами он написал во всю ширину плотного листа: «НЕ ЖЕЛАЮ СКОРЕЙШЕГО ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ». Потом запихнул картонку в соответствующего размера конверт, положил его на поднос для исходящей корреспонденции и дал себе торжественное обещание: изменить здесь то, что в его силах. Начиная с себя. Глава 32 Слабая прожарка – А мама знает? – спросила Мэд, когда Гарриет торопливо садилась в свой «крайслер». Новый учебный год был в разгаре; как и планировалось, классной руководительницей осталась Мадфорд. По этой причине Гарриет решила, что Мэд сможет безболезненно пропустить один день. Да хоть двадцать один. – Боже упаси, нет! – ответила Гарриет, поправляя зеркало заднего вида. – Разве ж мы с тобой на это пошли бы, если б она знала? – А она не рассердится? – Не узнает – не рассердится. – Здорово ты ее подпись подделала, – похвалила Мэд, разглядывая записку, в которой Гарриет объясняла ее отсутствие в школе. – Только «Э» и «З» не очень похожи. – Да ладно тебе, – с досадой бросила Гарриет. – Мне еще повезло, что в школе графологи не работают. – Это точно, – согласилась Мэд. – План такой, – не обращая на нее внимания, начала Гарриет. – Мы с тобой займем очередь на общих основаниях, а как попадем в студию – сразу прошмыгнем в последний ряд. Туда никто не стремится. А нам только удобнее: если что не так, мы сразу через аварийный выход – и домой. – Но аварийный выход используется только в аварийных случаях, – сказала Мэд. – Если твоя мать нас застукает, это и будет самый настоящий аварийный случай. – Там, наверно, дверь под сигнализацией. – Вот и хорошо. Если нам надо будет сбежать, шум ее отвлечет. – Ты уверена, Гарриет, что мы правильно поступаем? – спросила Мэд. – Мама говорит, в студии может быть опасно. – Глупости. – Она говорит, что… – Мэд, ну какие там могут быть опасности? Эта студия предназначена для обучения. Твоя мама дает телевизионные уроки кулинарии, правда же? – Она дает уроки химии, – поправила ее Мадлен. – И какие же опасности нас могут подстерегать? Мадлен смотрела в окно. – Повышенный уровень радиоактивности, – сказала она. Гарриет шумно выдохнула. Девочка превращается в копию своей матери. Обычно это происходит в более зрелом возрасте, но Мэд опережала все сроки. Гарриет представила себе взрослую Мэд. «Сто раз тебе было сказано! Сколько можно повторять? – будет она кричать на своего ребенка. – Не смей оставлять без присмотра горелку Бунзена!» – Приехали! – выкрикнула вдруг Мэд, когда вдали показалась автостоянка. – Телецентр штата Кентукки! Вот это да! – Но тут у нее вытянулось лицо. – Гарриет, смотри, какая очередина. – Черт бы ее побрал! – выругалась Гарриет, разглядывая очередь, змеившуюся по стоянке. Народищу были сотни, в основном женщины с сумочками-клатчами на сгибах потных рук, но в общую очередь затесалось и несколько десятков мужчин, которые сняли пиджаки и теперь держали их двумя пальцами за петли-вешалки. Все без исключения чем-нибудь обмахивались: картами, шляпами, газетами. – Они все приехали на мамину передачу? – с благоговением спросила Мэд. – Нет, милая моя, здесь одновременно множество программ записывают. – Прошу прощения, мэм, – сказал дежурный охранник, знаком приказав Гарриет остановиться. Он нагнулся к пассажирскому окну, за которым сидела Мэд. – Вы разве не видели знака? На парковке мест нет. – Хорошо, скажите тогда, где мне припарковаться? – Вы на программу «Ужин в шесть»? – Да. – Я, конечно, извиняюсь, но… вам тут ловить нечего. – Он жестом обвел длинную очередь. – Все эти люди – ну почти все – напрасно теряют время. Очередь выстраивается с четырех утра. Студия уже, считай, заполнена. – Как же так? – воскликнула Гарриет. – Я понятия не имела… – Программа-то популярная, – объяснил охранник. Гарриет заколебалась. – Но я ради такого случая ребенка из школы забрала. – Простите, бабуля, – сказал он и наклонился ниже. – Ты тоже прости, малышка. Я изо дня в день множество народу разворачиваю. Работка не из приятных, уж вы мне поверьте. Все на меня орут с утра до вечера. – Моей маме такое бы не понравилось, – сказала Мэд. – Она крикунов не любит. – Правильная у тебя мама, – сказал работник. – Но машину вам подвинуть придется. Мне многих еще развернуть предстоит. – Конечно, – ответила Мэд. – Но у меня к вам будет небольшая просьба, можно? Не могли бы вы записать мне в тетрадку свое имя и фамилию? Я передам маме, какая у вас тут непростая работа. – Мэд! – зашипела Гарриет. – Автограф просишь? – Охранник рассмеялся. – Ты первая додумалась. Не успела Гарриет его остановить, как он взял из рук Мэд разлинованную тетрадку для первого класса и аккуратно, чтобы не залезать на соседние строчки прописными буквами и не мельчить строчные, вывел: «Сеймур Браун». Закрывая тетрадь, он вздрогнул, как от удара электрическим током, увидев на обложке всего два слова. – «Мадлен Зотт»? – прочел он, не веря своим глазам. В студии было темно и прохладно; из конца в конец тянулись кабели, с обеих сторон висели огромные камеры, и каждая была настроена так, чтобы поворачиваться к объекту, освещенному софитами. – Вот сюда, – сказала секретарша Уолтера Пайна, подведя Мадлен и Гарриет к паре чудом освободившихся стульев. – Лучшие места в зале. – Вообще-то, – начала Гарриет, – с вашего позволения, нам как-то уютнее в последнем ряду будет. – Ну уж нет, – запротестовала женщина. – Мистер Пайн меня убьет. – Кого-то из нас по-любому ждет неминуемая смерть, – пробормотала Гарриет. – А мне нравятся эти места, – заявила Мадлен, устраиваясь на стуле. – Увидеть шоу вживую – это совсем не то же самое, что смотреть его дома по телевизору, – объяснила секретарша. – Здесь вы не просто зрители, а непосредственные участники. И осветительные приборы – они меняют все. Гарантирую: лучше этих мест вы не найдете. – Просто мы не хотим отвлекать Элизабет Зотт, – сделала еще одну попытку Гарриет. – Вдруг она распереживается? – Кто, Зотт распереживается? – Секретарша рассмеялась. – Вы меня повеселили. Знайте: аудиторию она и не видит. Ее слепят софиты. – Это неизбежно? – спросила Гарриет. – Как смерть и налоги[27]. – Смерть приходит ко всем, – отметила Мэд. – А налоги платят не все. – Малышка умна не по годам, – произнесла секретарша с непонятным раздражением. Но не успела Мадлен изложить ей некоторые статистические данные по уклонению от налогов, как грянула музыкальная заставка «Ужина в шесть» и секретарша растворилась в эфире. Слева появился Уолтер Пайн и уселся в кресле с брезентовой спинкой. Он кивнул, камера подъехала к нужной точке, и человек в наушниках поднял вверх оба больших пальца. С последними аккордами на сцену в свете софитов с президентской уверенностью поднялась знакомая фигура с гордо поднятой головой, безупречной осанкой и блестящими волосами. В каком только виде не наблюдала Мадлен свою мать: и ранним утром, и поздно вечером, когда та стояла у горелки Бунзена, склонялась над микроскопом, спорила с миссис Мадфорд, морщила лоб перед зеркальцем пудреницы, выходила из душа или поднимала ее на руки. Но такой, как сейчас, она не видела свою мать еще никогда, ни разу. «Мама! – с гордостью в сердце беззвучно воскликнула она. – Мамочка!»