– Уксус, – ответила Элизабет по другой линии. – Уксус. – Уксус. – Уксус. Когда Уолтер выпускал шоу клоунов, ему за все время не поступило ни одного звонка. Глава 26 Похороны – Здравствуйте, меня зовут Элизабет Зотт, и это программа «Ужин в шесть». Сидя в режиссерском кресле, Уолтер зажмурился. – Умоляю, – шептал он. – Умоляю, умоляю, умоляю. Шел пятнадцатый день вещания, и у него не осталось сил. Раз за разом он объяснял: как ему самому не приходится выбирать размеры кабинетного стола, так и ей не приходится выбирать студийную кухню. Ничего личного: и декорации, и кабинетные столы выбираются на основании расчетов и бюджетов. Но всякий раз, когда он об этом напоминал, она кивала, будто усвоила, а потом говорила: «Да, но…» И все начиналось сначала. То же происходило и со сценарием. Ее задача, вдалбливал он, – увлечь аудиторию, а не занудить до смерти. Но она со своими постоянными экскурсами в химию только навевала тоску. Поэтому он решил наконец добавить живую аудиторию. Уж он-то знал: живые люди, сидящие в каких-то двадцати футах, быстро отучат ее занудствовать. – Добро пожаловать на нашу передачу в присутствии зрителей, – сказала Элизабет. «Пока все неплохо». – Каждый вечер с понедельника по пятницу мы будет готовить вместе. «Слово в слово, как по писаному». – Сегодня у нас на ужин запеканка со шпинатом. «Дикая кобылица объезжена. Слушается». – Но для начала необходимо расчистить наше рабочее место. Глаза у него сами собой раскрылись: она подняла клубок коричневой шерсти и бросила в публику. «Нет, нет», – беззвучно взмолился он. К нему повернулся оператор; аудитория взорвалась нервным смехом. – Кому-нибудь нужны круглые резинки? – спросила она, поднимая над головой целый шар из резинок. Поднялось несколько рук; шар из резинок тут же полетел в публику. Лишившись дара речи, Уолтер вцепился в подлокотники складного брезентового кресла. – Люблю, чтобы работать было просторно, – говорила Элизабет. – Это укрепляет мысль о важности того дела, которым мы с вами сейчас займемся. А сегодня работы у нас так много, что для расчистки места мне требуются помощницы. Нужна кому-нибудь банка для печенья? К ужасу Уолтера, вверх взметнулся лес рук. Не успел он оглянуться, как на сцене уже суетилось множество зрительниц, которым Элизабет предлагала забирать все, что угодно. Менее чем за минуту весь антураж исчез – даже репродукции со стен. Остались только громоздкие часы да фальшивое окно. – Ну вот, – изрекла она серьезным тоном, когда все вернулись на свои места. – Теперь можно начинать. Уолтер прокашлялся. Один из первейших законов телевидения, наряду с «развлекать», требует в любых обстоятельствах делать вид, что все идет по плану. Телеведущих специально обучают этому искусству, и Уолтер, который никогда ведущим не был, в один миг решил испытать такой метод. Сидя в своем брезентовом кресле, он выпрямил спину, а потом наклонился вперед и сделал вид, будто сам спровоцировал нарушение всех телевизионных норм. В действительности же ничего подобного он не совершал; все это знали, и каждый отреагировал на его беспомощность по-своему: оператор покачал головой, звукорежиссер вздохнул, сценограф из правой кулисы показал Уолтеру средний палец. Тем временем Элизабет на сцене рубила шпинат гигантским кухонным ножом. Лебенсмаль его убьет. На несколько мгновений Уолтер закрыл глаза и прислушался к шорохам телезрителей: кто-то ерзал на стуле, кто-то покашливал. Где-то вдалеке Элизабет распространялась насчет важности калия и магния для человеческого организма. Карточкой-подсказкой, заготовленной для эпизода со шпинатом, Уолтер особенно гордился. «Не правда ли, у шпината прелестный цвет. Зеленый. Напоминает о весне». Это она пропустила не глядя. – …многие считают, что шпинат делает нас сильными, потому что железа в нем – почти как в мясе. Но на самом деле шпинат богат щавелевой кислотой, которая препятствует усвоению железа. А значит, когда Моряк Попай хвалится, будто приобрел исполинскую силу[20], подзаправившись порцией шпината, не верьте. Ну, фантастика. Уже Моряка Попая уличает во лжи. – Тем не менее шпинат обладает высокой питательной ценностью – об этом и о многом другом мы продолжим разговор после небольшого перерыва, – продолжала Элизабет, размахивая перед камерой своим ножом. Час от часу не легче. Уолтер даже не стал вставать. В считаные мгновения Элизабет возникла у его локтя. – Ну как, Уолтер, тебе понравилось? – заговорила она. – Я последовала твоему совету. Задействовала публику. Он повернулся к ней с каменным лицом. – Сделала все, как ты сказал: развлекала. Зная, что мне потребуется много свободного пространства, я вспомнила про бейсбол – помнишь, как торговцы бросают в толпу орешки? И это сработало. – Да, – произнес он безразлично. – А потом ты предложила зрителям поживиться базами, битами, перчатками и вообще всем, что плохо лежит. На лице Элизабет читалось удивление. – Ты сердишься? – Тридцать секунд, миссис Зотт, – предупредил оператор. – Нет, что ты, – спокойно произнес Уолтер. – Я не сержусь. Я в бешенстве. – Но ты же сам сказал: развлекать. – Нет, ты не развлекала: ты распорядилась тем, что тебе не принадлежит. – Мне требовалось свободное пространство. – В понедельник готовься умереть, – сказал Уолтер. – Сразу после меня. Элизабет отвернулась. – Я снова с вами, – услышал он раздраженный голос Элизабет на фоне одобрительных аплодисментов зрителей. К счастью, после этого он мало что воспринимал, но лишь потому, что у него схватило живот, а сердце заколотилось с такой силой, что наводило на мысль о самом серьезном диагнозе. Уолтер зажмурился и попытался приблизить свой конец – хоть инсульт, хоть инфаркт. Открыв глаза, он увидел Элизабет, которая размахивала руками на опустевшей кухне. – Кулинария – это химия, – говорила она. – А химия – это жизнь. Она дает нам возможность изменить все, включая себя. Боже милостивый. Над Уолтером склонилась его секретарша и шепотом сообщила, что на самое раннее время его вызывает Лебенсмаль. Он снова закрыл глаза. Успокойся, внушал он себе. Дыши. С закрытыми глазами он узрел нечто такое, чего совсем не хотел видеть. Себя на похоронах – на своих собственных похоронах – среди множества людей в цветастых одеждах. До его слуха донеслось, как некто – референт? – рассказывает про обстоятельства его смерти. Эта скучная история совершенно ему не понравилась, но как раз подходила под формат его дневных программ. Слушал он внимательно, дабы в контексте эпизодов своей жизни не пропустить похвалы, однако выступающие в основном говорили что-то вроде «Какие у вас планы на эти выходные?» Где-то вдалеке Элизабет распиналась о важности работы. Она снова читала нотации, забивая головы скорбящих идеями о чувстве собственного достоинства. – Рискуйте, – говорила она. – Не бойтесь экспериментировать. Не будьте как Уолтер – вот что она имела в виду. С каких это пор на похороны приходят не в черном? – Бесстрашие на кухне влечет за собой бесстрашие в жизни, – утверждала Зотт. Кто вообще предоставил ей слово для прощания? Фил? Какое хамство. И совсем неуместно, учитывая, что он, Уолтер Пайн, рискнул только один раз – когда взял ее на работу и тем самым приблизил свою безвременную кончину. Рискуйте, не бойтесь экспериментировать, давайте-давайте. Кто здесь умер? Издали все еще доносился голос Элизабет в сопровождении непрерывного стука ножа. Затем, минут через десять, послышались заключительные слова: – Дети, накрывайте на стол. Маме нужно немного побыть одной. Иными словами, довольно о покойном Уолтере – вернемся ко мне. Скорбящие с энтузиазмом аплодировали. Теперь не грех и по стаканчику пропустить. Тем более что потом уже ничего интересного не происходило. К сожалению, воображаемая смерть оказалась очень похожа на его жизнь. Ему пришло в голову, что выражение «занудить до смерти» – это не пустые слова.