Фил Лебенсмаль, босс Уолтера, исполнительный продюсер KCTV и директор телеканала, однозначно поддержал концепцию кулинарной программы. – Дальше ты сам все знаешь, – сказал он Уолтеру после знакомства с Элизабет Зотт. – Пышная прическа, шмотье в облипку, домашняя обстановка. Сексушка-жена-и-любящая-мать, какую хочет видеть каждый мужик после рабочего дня. Приступай. Уолтера отделял от Фила чудовищных размеров письменный стол босса. Своего босса Фил не любил. Молодой да ранний, преуспевающий, во всем дает ему сто очков вперед и при этом хамоватый. Уолтер же хамов не терпел. В их присутствии он ощущал себя не в меру застенчивым и стыдливым, будто остался последним из племени Вежливых Людей, ныне вымершего, известного тактичным поведением и хорошими застольными манерами. Он пригладил свою седеющую пятидесятитрехлетнюю голову: – Вот что интересно, Фил. Я вам говорил, что миссис Зотт умеет готовить? То есть реально умеет готовить. По специальности она химик. Работает в лаборатории с пробирками и всяким инвентарем. Имеет – вообразите – магистерскую степень по химии. Вот я и подумал: не обыграть ли нам ее навыки и умения – это найдет отклик у домохозяек. – Что? – удивился Фил. – Нет, Уолтер, навыки и умения Зотт отклика не найдут; оно и к лучшему. Люди не хотят видеть на экране самих себя: по телевидению все хотят видеть тех, до кого им как до Луны. Красивых, сексуальных личностей. Тебе ли не знать, как это работает. – Он с тревогой всматривался в Уолта. – Разумеется, разумеется, – зачастил тот, – просто мне подумалось, что мы могли бы слегка встряхнуться. Придать этому шоу более профессиональный характер. – Профессиональный? Это послеобеденное вещание. Вы же сами в этой эфирной линейке выпускали клоунскую программу. – Вот именно, пусть это будет неожиданностью. Вместо клоунады начнем выпускать нечто осмысленное: пусть миссис Зотт учит домохозяек приготовлению питательных блюд. – Осмысленное? Да вы что, в амиши решили податься? О питательных блюдах тоже забудьте. Вы убиваете программу на корню. Смотрите, Уолтер, тут нет ничего сложного. Шмотье в облипку, зазывные жесты: пусть, например, прихватку берет совершенно определенным движением. – Он продемонстрировал, как это должно выглядеть – будто натягивал атласные перчатки. – А в конце каждого выпуска пусть смешивает коктейль. – Коктейль? – А что, чем плохо? Я только что придумал. – Думаю, миссис Зотт не пойдет на то, чтобы… – А кстати: что там она лепетала на прошлой неделе – о невозможности получить твердый гелий при абсолютном нуле. Это шутка, что ли? – Да, – ответил Уолтер. – Я почти уверен, что… – Не смешно. Фил был прав: получилось не смешно, и что еще хуже – Элизабет не собиралась никого смешить. Она просто намечала темы для дальнейшего обсуждения. И это вырастало в целую проблему: как ни пытался он втолковать ей концепцию программы, она будто не слышала. – Вашу аудиторию будут составлять обычные домохозяйки. Среднестатистические тетки. Элизабет развернулась к нему с таким выражением лица, которое его напугало. – Среднестатистическая – совсем не значит «средненькая», – уточнила она. – Уолтер, – заговорила Элизабет, когда наконец умолкла музыкальная заставка, – вы меня слушаете? Думаю, проблема моего гардероба решается в двух словах. Лабораторный халат. – Исключено. – Программа поднимется на более профессиональный уровень. – Исключено, – повторил он, памятуя о недвусмысленных ожиданиях Лебенсмаля. – Поверьте. Этому не бывать. – Почему бы не подойти с научных позиций? Первую неделю я буду выходить в лабораторном халате, а дальше – посмотрим на рейтинги. – Здесь вам не лаборатория, – в сотый раз объяснял он. – Здесь кухня. – Кстати, о кухне: как там павильон поживает? – Полной готовности пока нет. Работаем над освещением. Но это был обман. Уже не один день павильон стоял в полной готовности. Все – от закрывавших воображаемое окно штор на люверсах до различных кухонных безделушек, заполонивших поверхности, – отвечало представлениям об Идеальной Кухне по версии журнала «Гуд хаускипинг». Элизабет бы вскинулась на дыбы. – Вам удалось раздобыть специальное оборудование, которое мне понадобится? – спросила она. – Горелку Бунзена? Осциллограф? – Насчет этих вещей… – начал он. – Дело в том, что большинство хозяек не пользуются такими приборами. Но я сумел закрыть почти все другие позиции вашего списка: у нас есть всевозможная утварь, миксер… – Газовая плита? – Само собой. – Установка для промывания глаз, разумеется. – А… а как же, – пробормотал он, имея в виду кухонную раковину. – Пожалуй, горелку Бунзена можно добавить и позже. Очень полезная штука. – Не сомневаюсь. – А что там с рабочими поверхностями? – Вы запросили нержавеющую сталь, но она не вписывается в наш бюджет. – Хм… странно, – протянула она. – Химически стойкие поверхности обычно весьма недороги. Уолтер покивал, как будто и сам удивился, но покривил душой. Столешницы приобретались по его указанию: из ламината с веселеньким рисунком, как бы усыпанные сверкающим золотистым конфетти. – Послушайте, – сказал он, – наша с вами цель мне ясна: приготовление рациональных блюд – вкусных и питательных. Но мы не можем отталкивать зрительскую аудиторию. Процесс готовки необходимо сделать привлекательным. Вы же понимаете. Веселым. – Веселым? – Иначе никто нас не будет смотреть. – Но приготовление пищи – занятие не легкомысленное, – объяснила она. – Это серьезное дело. – Вот-вот, – поддакнул он. – Однако некоторый оживляж был бы ему только на пользу, вы согласны? Элизабет нахмурилась: – Особой пользы не вижу. – Ну хорошо, – сказал он, – тогда, может быть, все же чуточку веселья? Самую малость. – Для наглядности он почти сомкнул кончики указательного и большого пальца. – Такусенькую, Элизабет: вы и сами уже, наверное, поняли, что на ТВ действуют незыблемые правила. – Вы имеете в виду правила приличия, – сказала она. – Стандарты. – Приличия? Стандарты? – переспросил он, думая о Лебенсмале. – Нет. Я имею в виду реальные правила. – Он принялся считать на пальцах. – Правило номер один: развлекай. Правило номер два: развлекай. Правило номер три: развлекай. – Но я – не затейница. Я – химик. – Совершенно верно, – сказал он, – однако на телевидении вы – химик-затейник. И знаете почему? Отвечу в двух словах. Дневной эфир. Дневной. Да меня от одного этого слова уже клонит в сон. А вас? – Нисколько. – Ну что ж, наверное, это потому, что вы – ученый. Вы даже знаете, что такое циркадные ритмы. – Это все знают, Уолтер. Моя четырехлетняя дочь знает, что такое циркадные… – Вы хотите сказать, пятилетняя, – перебил он. – Если Мадлен взяли в подготовительный класс, ей должно быть по меньшей мере пять лет. Элизабет махнула рукой, как бы веля ему не отвлекаться. – Вы говорили о циркадных ритмах. – Правильно, – согласился он. – Как вам известно, человеческий вид биологически запрограммирован на сон дважды в сутки: краткий сон после обеда и восемь часов ночью. Она кивнула. – Только большинство из нас пренебрегает дневным сном из-за работы. И, говоря «большинство из нас», я имею в виду американцев. В Мексике такой проблемы нет, нет ее ни во Франции, ни в Италии, ни во многих других странах, где за обедом выпивают даже больше нашего. Но факт остается фактом: в послеобеденное время эффективность нашей деятельности падает. У телевизионщиков есть такое понятие: «зона послеобеденной депрессии». Когда приступать к важным задачам уже поздно, а уходить домой еще рано. Род деятельности при этом не важен: домохозяйка, четвероклассница, каменщик, предприниматель – не застрахован никто. В промежутке с тринадцати тридцать одной и до шестнадцати сорока четырех полноценная жизнь затухает. Фактически это мертвая зона. Элизабет вздернула бровь. – Хоть я и сказал, что никто от этого не застрахован, – продолжил он, – наибольшая опасность подстерегает домохозяек. Ведь в отличие от четвероклассницы, которая может отложить учебник, или бизнесмена, который может притвориться, что слушает, домохозяйка вынуждена даже через силу заниматься делами. Нужно уложить детей на тихий час, а иначе вечером начнется кромешный ад. Нужно протереть пол, а иначе кто-нибудь поскользнется на лужице разлитого молока. Нужно выбежать в магазин, иначе в доме будет нечего есть… Кстати, – продолжил он после паузы, – вы замечали, что женщины всегда говорят именно «выбежать»? Не «выйти», не «сходить», не «зайти». Именно «выбежать». О чем и речь. У домохозяйки гиперэффективность просто зашкаливает. И хотя дел у нее всегда по горло, ей потом еще и ужин готовить. Так она долго не протянет, Элизабет. Ей грозит инфаркт или инсульт, ну или как минимум дурное расположение духа. А все потому, что она, в отличие от своей дочери-четвероклассницы, не позволяет себе волынить или, в отличие от мужа, изображать деятельность, находясь в потенциально фатальном временнóм промежутке – в зоне послеобеденной депрессии. – Классическая нейрогенная дисфункция, – кивнула Элизабет. – Мозг не получает необходимого количества отдыха, что приводит к снижению исполнительной функции и повышению уровня кортикостерона. Восхитительно. Но какое отношение это имеет к телевидению? – Самое прямое, – сказал он. – Поскольку спасение от этой неврологической… ну, дисфункции, как вы ее называете, – дневные телепередачи. В отличие от утренних или вечерних телепередач, дневные позволяют мозгу расслабиться. Внимательно просмотрите программу, и вы убедитесь, что это и правда так: с половины второго до пяти показывают лишь детские передачи, мыльные оперы и викторины. То есть ничего такого, что требует активной мозговой деятельности. И все это сделано намеренно: телевизионное руководство признаёт, что между этими часами зрители полумертвы. Элизабет представила своих бывших коллег из Гастингса. Они и вправду были полумертвыми. – В каком-то смысле, – продолжал Уолтер, – мы предоставляем общественно полезную услугу. Людям, особенно замотанным домохозяйкам, мы даем отдых, в котором они так нуждаются. И главное здесь – детские передачи: они выполняют роль своего рода электронного бебиситтера; таким образом, у матерей появляется шанс восстановить силы перед следующим этапом. – И под «этапом» имеется в виду…