– Солнышко, – сказала Элизабет, пытаясь не допустить нервного срыва (она и впрямь ушла с работы?), – у меня был долгий день. Доедай, пожалуйста. – Но, мама… Их прервал телефонный звонок. Мэд вскочила со стула. – Не снимай трубку, Мэд. – А вдруг это что-нибудь важное? – Мы ужинаем! – Алло? – ответила Мэд. – С вами говорит Мэд Зотт. – Солнышко, – упрекнула Элизабет, забирая у нее трубку, – мы не сообщаем по телефону наши личные данные, ты это помнишь? Алло? С кем я говорю? – Миссис Зотт? – ответил голос в трубке. – Миссис Элизабет Зотт? Вас беспокоит Уолтер Пайн, миссис Зотт. Мы с вами встречались на этой неделе. У Элизабет вырвался вздох. – Уф… Да, мистер Пайн. – Весь день пытаюсь вам дозвониться. Очевидно, ваша экономка забыла вам передать мои сообщения. – Это была не экономка, и она не забыла передать мне ваши сообщения. – Ох… – Теперь он смутился. – Понимаю. Виноват. Надеюсь, я вам не помешал. Уделите мне минуту? Сейчас удобно? – Нет. – Тогда буду краток, – сказал он, не намереваясь ее отпускать. – И повторюсь, миссис Зотт: я разобрался со школьными обедами. Вопрос решен: отныне Аманда будет ограничиваться своим собственным обедом, еще раз приношу извинения. Но звоню я по другому вопросу – по сугубо деловому. Далее он напомнил, что работает продюсером на местном дневном телевещании. – Кей-си-ти-ви. У руля, – гордо сказал он, хотя и погрешил против истины. – И думаю над расширением сетки вещания – не затеять ли кулинарную программу. Добавить, так сказать, перчика, – продолжал он с несвойственными ему потугами на юмор, но от разговора с Элизабет Зотт у него разыгрались нервы. Вежливого смешка он так и не дождался, отчего занервничал еще сильнее. – Как выдержанный телепродюсер, чувствую, что я созрел до такой программы. И вновь никакого отклика. – Я тут провел пилотное исследование, – он уже нес околесицу, – и, основываясь на некоторых интереснейших тенденциях вкупе с моими личными знаниями законов успешной разработки дневных программ, считаю, что кулинария готова в определенной степени усилить дневное телевидение. От Элизабет так и не поступило никакой реакции, но это уже было не важно, поскольку Уолтер не сказал ни слова правды. А правда заключалась в том, что Уолтер Пайн не проводил никаких исследований и знать не знал никаких тенденций. Да и по факту: личных знаний о законах успеха дневного вещания у него было с гулькин нос. Такое положение подтверждалось крайне низкими рейтингами его канала. Реальная ситуация была такова: у Уолтера образовалась брешь в сетке вещания и рекламодатели уже дышали ему в затылок, требуя немедленно ее залатать. Прежде это место занимала клоунская программа для детей, которая, во-первых, не отличалась живостью, а во-вторых, недавно потеряла лучшего клоуна, убитого в пьяной драке, так что в полном смысле слова умерла. Вот уже три недели Уолтер Пайн лихорадочно искал, чем бы ее заменить. По восемь часов кряду отсматривал бесчисленные рекламные ролики потенциальных звезд, среди которых были фокусники, советчики, комедианты, учителя музыки, эксперты в области естественных наук, знатоки этикета, кукольники. Продираясь через эти дебри, Уолтер не верил своим глазам: неужели находятся люди, которые продюсируют и эту ахинею, да еще имеют наглость записывать ее на пленку и присылать ему по почте? Совсем стыд потеряли? Но время поджимало, поиски требовалось ускорить, его карьера висела на волоске. Начальство высказалось на эту тему недвусмысленно. Вдобавок ко всем рабочим неурядицам только в этом месяце его четыре раза вызывала миссис Мадфорд, учительница подготовительного класса, которая в последнее время стала угрожать, что подаст на него жалобу: в тумане полного изнеможения и подавленности он случайно упаковал в пластмассовый контейнер Аманды свою фляжку джина вместо дочкиного термоса с молоком. А до этого положил ей с собой степлер вместо сэндвича, сценарий вместо пачки салфеток, а как-то раз – горстку трюфелей с шампанским, поскольку аккурат в тот день у них закончился хлеб. – Мистер Пайн? – прервала поток его мыслей Элизабет. – У меня был долгий день. Вы еще что-то хотели сказать? – Я хочу запустить на вечернем канале программу по типу открытой кухни, – зачастил он. – И предлагаю вам стать ведущей. Ваше кулинарное мастерство для меня очевидно, миссис Зотт, но, помимо этого, у вас есть несомненное обаяние. Он решил не связывать это качество с физической привлекательностью Элизабет. Многие телеперсонажи выезжают исключительно на внешних данных, но интуиция ему подсказывала, что Элизабет Зотт не станет одной из них. – Программа планируется развлекательной: от женщины к женщинам. Вы будете вести разговоры в своем кругу. – И когда Элизабет помедлила с ответом, осторожно добавил: – С домохозяйками? На другом конце Элизабет сощурилась: – Прошу прощения? Ух какой тон. Уолтеру надо было сразу его распознать и тут же повесить трубку. Но нет: он пребывал в отчаянии, а отчаявшийся человек зачастую отказывается воспринимать самые очевидные сигналы. Место Элизабет Зотт – перед камерой, теперь он в этом не сомневался, а вдобавок именно такая женщина способна свести с ума его босса. – Вы волнуетесь по поводу аудитории, – сказал он, – и совершенно напрасно. У нас используется телесуфлер. Все, что от вас потребуется, – это читать и держаться естественно. – Он выдержал паузу, но ответа не дождался. – У вас есть аура, миссис Зотт, – со значением продолжил он. – Вы именно тот типаж, какой публика желает видеть на телеэкране. Вы прямо как… – Он лихорадочно придумывал, с кем бы ее сравнить, но ни одно имя не шло на ум. – Я – ученый, – отрезала она. – Точно! – Вы хотите сказать, что перед зрителями выступает недостаточно ученых? – Вот именно. Кому же не хочется услышать авторитетное мнение? – Впрочем, сам он отнюдь этого не жаждал и был уверен, что публика скажет то же самое. – Хотя сами понимаете: это будет кулинарная программа. – Кулинария есть наука, мистер Пайн. Это не взаимоисключающие сущности. – Поразительно. Именно это я и хотел сказать. На кухонном столе копились неоплаченные счета за коммунальные услуги. – И в какую же сумму оценивается такой род деятельности? – спросила она. Озвученная им цифра вызвала легкий вздох на другом конце. Что это было: изумление или обида? – Дело в том, – он занял оборонительную позицию, – что мы идем на риск. Таких телепередач раньше не было, правда ведь? Потом он назвал гонорар за базовую пилотную серию программ и подчеркнул, что вначале контракт подписывается на полгода. Если за это время что-то пойдет не так, тогда все. Финито. – Когда запускается ваш проект? – Безотлагательно. Как можно скорее… в течение месяца. – Имеется в виду научно-кулинарная передача. – Вы же сами сказали: это не взаимоисключающие сущности. Но у него стали закрадываться некоторые сомнения по поводу ее пригодности на роль ведущей. Конечно, она понимает, что кулинарное шоу – это не совсем наука. Правда же понимает? – Программа будет называться «Ужин в шесть», – добавил он, подчеркнув слово «ужин». На другом конце Элизабет уставилась в пространство. Ей была ненавистна сама идея – готовить в телестудии еду для домохозяек, но разве у нее оставался выбор? Она повернулась, чтобы посмотреть на Шесть-Тридцать и Мэд. Эти двое рядышком лежали на полу. Мадлен рассказывала псу про Томми Диксона. Шесть-Тридцать ощерился. – Миссис Зотт? – позвал Уолтер, заподозрив неладное. – Алло! Миссис Зотт? Вы меня слышите? Глава 24 Зона послеобеденной депрессии – Это надеть невозможно, – говорила Элизабет Уолтеру Пайну, выходя из гардеробной КСTV. – Каждое платье – в облипку. Когда на прошлой неделе ваш портной снимал с меня мерку, я была уверена, он не обсчитается, но вот явно обсчитался. Он немолод, ему, вероятно, требуются очки для чтения. – На самом деле, – Уолтер засунул руки в карманы, чтобы придать себе небрежный вид, – платья не должны быть широкими. Камера добавит к вашему весу фунтов десять, поэтому мы используем облегающие костюмы, чтобы убрать лишний вес. Утягиваем живот – и сразу худеем. Вы сами удивитесь, как быстро к этому привыкаешь. – Я даже не могла дышать. – Это всего на полчаса. После эфира дышите сколько угодно. – С каждым вдохом в организме запускается процесс очищения крови; с каждым выдохом наши легкие производят выброс избыточного углеводорода. Допуская компрессию любого участка легких, мы препятствуем этим процессам. Образуются тромбы. Замедляется кровообращение. – Но что главное… – Уолтер попытался зайти с другого бока. – Я же знаю: вам не хочется выглядеть толстухой. – Прошу прощения? – Перед камерой – не поймите превратно – вы просто телушка. У нее отвисла челюсть. – Уолтер, – со всей серьезностью произнесла она, – позвольте донести кое-что до вашего сознания. Ни одну из тех вещей я не надену. Он стиснул зубы. Ну что ты будешь делать?.. Уолтер задергался в поисках иной тактики, но тут дальше по коридору началась репетиция студийного оркестра, который готовил новую композицию. Это была музыкальная заставка к передаче «Ужин в шесть» – живенькая мелодия, заказанная им лично. Нечто среднее между современными ритмами ча-ча-ча и сигналом пожара третьей категории – ноги сами начинали притопывать в такт; «Лоренс Уэлк[18] на амфетаминах» – так его босс восторгался не далее чем вчера. – Это еще что за какофония? – Элизабет заскрипела зубами.