Характер и поведение Владимира Винничевского учительница музыки обрисовала очень ёмко и образно, процитируем эти фрагменты её показаний: «Я с первых дней встречи с ним отметила в нём большую застенчивость, молчаливость, равнодушный взгляд. Иногда у него {начинается} ненормальный, беспричинный смех. Я его иногда об этом совершенно неуместном и беспричинном смехе спрашивала – он тушевался, краснел и говорил, что вспомнил какой-то прошлый {поступок или} смешной рисунок. Вообще, я его находила ненормальным человеком и имела по этому поводу разговор с его матерью, высказав своё мнение, что не занимается ли он онанизмом? На это мать мне ответила, что она сама всё время следит за ним… У меня среди учеников были и девицы лет 15-16 – Винничевский никакой дружбы с ними не вёл, редко разговаривал, если они его о чём спросят, он покраснеет, смутится, и если начнёт отвечать, то заикается… я приказывала {себе} быть с ним строгой, но он продолжал оставаться таким же равнодушным, со своей, мягко сказать, глупой улыбкой и полусогбенными плеч {ами}». Антонина Булыгина рассказала, что узнала об убийстве Герды Грибановой на следующий день после того, как было найдено тело девочки. По её собственному признанию, дело это её чрезвычайно взволновало и заинтересовало, зная, что Винничевский живёт в соседнем доме, она заводила разговоры об убийстве как с самим Владимиром, так и его матерью. На вопрос о поимке преступников Владимир отделался лаконичным ответом: «Нет, не нашли», а Елизавета Ивановна рассказала, что арестован был дед девочки. В другой раз она сообщила об аресте каких-то подростков, но в конце-концов все подозреваемые оказались выпущены и убийца не найден. Антонина Владимировна описала поведение Винничевского во время разговоров об убийствах детей, которые иногда происходили в его присутствии: «Он про это говорил с опущенными вниз глазами. Разговоры {эти}, по-моему, он вёл неохотно и вообще старался их избежать». Что ж, показания Булыгиной интересны и очень образны. Но уголовный розыск мало интересовал абстрактный образ Винничевского. Строго говоря, сотрудники уголовного розыска могли наблюдать его хоть 24 часа в сутки, как во время допросов, так и в перерывах между ними, речь в данном случае шла не о простом человеческом любопытстве. Следствию нужен был свидетель, готовый показать, что ему довелось видеть юного убийцу в крови жертв или, на худой конец, со следами борьбы – с расцарапанным лицом, порванным рукавом рубашки и т.п. В этом отношении преподаватель фортепиано Булыгина помочь следствию не смогла. Или не захотела. И это было очень плохо, ибо несмотря на признание убийцы и его всемерное сотрудничество со следствием, с уликами у правоохранительных органов дело обстояло очень и очень туго. Глава IX. Бесцельные экспертизы, забытые улики и бесполезные опознания «Всяк Семён про себя умен», – гласит русская пословица, и эта народная мудрость заслуживает того, чтобы её выбили на фронтонах всех мест лишения свободы. Не только отечественных, но и по всему миру. Потому что места эти являются своеобразными концентраторами психопатов. Или фильтрами, если угодно. Если в обычном человеческом коллективе число людей с явными девиантными отклонениями колеблется в пределах 3-5%, то в местах лишения свободы процент этот увеличивается на порядок – 40-50% лиц, находящихся в заключении или под следствием, демонстрируют в своём поведении серьёзные девиации. При этом сами себя они не считают придурками, разгильдяями, моральными уродами или отщепенцами, напротив, они искренне верят в то, что знают всё лучше всех обо всём и в любой обстановке. Известны тысячи совершенно анекдотичных и абсолютно достоверных случаев, когда такого рода умники пренебрегали советами адвокатов и начинали защищать себя сами, в результате чего умудрялись попадать в тюрьму при условиях заведомо для себя выигрышных. Психопат – существо безнациональное, вне границ и времени. Психопатия в понимании криминальной психологии – это не психическая болезнь, это расстройство поведения, нежелание объективно здорового человека управлять своими волевыми импульсами. Хотя психопаты в большинстве своём плохо учатся, неправильно считать их людьми необразованными и глупыми. Их проблема не в том, что они являются дураками в обывательском понимании этого слова, а в том, что дураками они считают всех окружающих. 2 ноября 1939 г. Владимир Винничевский неожиданно запел. Эта фраза не является метафорой, её следует понимать буквально. Оперуполномоченный уголовного розыска Нетунаев, дежуривший возле камеры Винничевского под видом обычного сотрудника конвойной службы, 2 ноября написал и представил по команде рапорт следующего содержания: «Доношу, что в момент нахождения меня в коридоре камеры предварительного заключения УРКМ по охране агрессивного детоубийцы Винничевского Владимира Георгиевича, последний часто пел в камере песни нецензурного характера. В одно из моих наблюдений за Винничевским в «волчок» камеры, последний меня спросил, не интересуют ли меня эти песни, и сказал, что он их может переписать. Я на это предложение согласился, и через некоторое время он их мне передал. Данные песни, написанные рукой Винничевского, при рапорте представляю». Арестант Владимир Винничевский в конца октября 1939 г. числился за УР и до начала декабря содержался в одиночной камере изолятора Управления РКМ. В начале декабря 1939 г. его по предложению прокуратуры перевели в изолятор областного управления госбезопасности. Логика этого решения была довольно прозрачна – в изоляторе УГБ проще было обеспечить как безопасность подследственного, так и исключить возможность негативного влияния на него других арестантов. Последние могли, по крайней мере теоретически, подтолкнуть подростка как к самооговору, так и полному запирательству. И то, и другое было крайне нежелательно для следствия, не располагавшего практически никакими уликами. Не вызывает сомнений, что арест и последующие события в немалой степени потрясли Винничевского, бывшего по большому счёту, домашним мальчиком. Изоляторы НКВД – будь то РКМ или УГБ – являлись местами крайне мрачными и по-настоящему депрессивными, пребывание в них способно было поколебать твёрдость даже очень искушенных и закалённых людей. Тем удивительнее выглядят то спокойствие и даже оптимизм, что продемонстрировал Винничевский после первой недели пребывания в застенке. Похоже, что удалое пение арестанта в немалой степени поразило и видавших виды сотрудников УР. К материалам дела подшит стандартный конверт, в котором находятся четыре листа в косую линейку и один – в простую, каждый исписан с обеих сторон узнаваемым почерком Винничевского. Стихами назвать эти эпистолярные потуги сложно, так, стишата на уровне 6 или 7 класса современной очень средней школы. Вот, например, начало стихотворения «Матросик с Балтики»: Что за советы мне даёте, словно маленькой, Ведь для меня уже давно решён вопрос! Послушай папенька, что мы решили с маменькой, Ведь моим мужем будет с Балтики матрос. А вот последнее четверостишие этого опуса: Но братики, любовь была лишь только временна, Он через месяц Нату выбросил за борт, А к тому времени она была беременна И горизонт ей предвещал уже аборт. Ненормативной лексики в записанных Винничевским стихах практически нет. Если быть совсем точным, то в стихотворении «Лука Мудищев» Винничевский в двух местах такие слова оставил. Но это скорее исключение, в других местах там, где по смыслу должно присутствовать нецензурное словцо, арестант деликатно ставил многоточие. Примерно так: Ехал на ярмарку ухарь-купец, Ухарь-купец, удалой молодец, Ухарь-купец, давай не горюй, Покаж-ка девицам свой… Среди записанных стихотворных текстов оказались и три четверостишия «Катюши», да-да, тех самых, что вышли из-под пера Михаила Исаковского. Без всяких переделок авторского текста. В «Википедии» написано, будто эту песню впервые исполнили 27 ноября 1939 г., но как видим, за четыре недели до этого стихотворение уже было хорошо известно Володе Винничевскому. По современным представлениям все написанные арестантом тексты довольно безобидны. Особенно, если принять во внимание, что вышли они из-под пера молодого человека, которому шёл 17-й год. Назвать такое нецензурщиной или порнографией у нашего современника язык не повернётся. Сейчас достаточно выйти на пять минут в интернет, чтобы отыскать много больше похабщины, значительная часть которой продуцируется нынешними сверстниками Винничевского или лицами, лишь немногим старше. Этот эпизод мог бы показаться совсем незначительным и не заслужил бы сейчас упоминания, если бы не одно соображение, не связанное напрямую с тематикой песен. Винничевский мог запеть всё что угодно, даже «Гимн СССР», важным для следствия была вовсе не тема, а сам факт пения. Он означал, что по окончании первой недели со времени ареста Владимир преодолел шок, связанный с задержанием и лишением свободы, и приспособился к тюремным условиям. Он успокоился, решил внутри себя все мучительные вопросы и наметил некий план, который гарантировал ему спасение жизни. В этом можно не сомневаться – если бы арестант испытывал сомнения в том, останется ли жив, он бы петь не стал. Вообще же, для такого интроверта, ригидного и угрюмого человека, как Винничевский, запеть весёлые песенки про «аборты» и «мед под белой юбочкой» – это нечто по-настоящему необычное. Песенные потуги арестанта, зафиксированные 2 ноября оперуполномоченным Нетунаевым, объективно убеждают нас в том, что к этому дню Винничевский стал чувствовать себя спокойно и даже комфортно. Никто его не обижал, ведь как раз для полной безопасности его и поместили в отдельную камеру! Кормили Винничевского достаточно, а к еде он был равнодушен, как мы точно знаем из показаний его родителей, он даже не замечал, посолена пища или нет. В школу ходить ему не требовалось, соответственно, и голову напрягать зубрежкой более не приходилось. Наконец, отец перестал проедать плешь своим брюзжанием. Где-то в первых числах ноября Винничевскому разрешили встречу с матерью, они вместе поплакали, поговорили о чём-то таком, что убедило Елизавету Ивановну простить сына и приступить к самостоятельным поискам злого подельника, вовлекшего бедного Володю в приключившуюся с ним беду (об этом будет сказано особо). В общем, куда ни кинь – сплошные плюсы! Областная лаборатория судебно-медицинской экспертизы, получившая 31 октября вещи, изъятые по месту жительства Винничевского (жёлтые ботинки, напомним, нарочный доставил в лабораторию 2 ноября), провела исследования вне очереди уже 5 ноября. Ещё через несколько дней, 10 ноября, акт №553/б, содержавший описание исследований и их результаты, был представлен в уголовный розыск. Перед судебными медиками была поставлена одна задача – проверить представленные предметы на наличие человеческой крови. Каков же оказался результат? 1) Костюм мужской, суконный, в серую клетку, ношеный: пятен, похожих на кровавые, визуальным осмотром не обнаружено. Последующим судебно-химическим исследованием следов крови также не выявлено. Микроскопическим исследованием следов спермы также не выявлено. 2) Костюм лыжный, синего цвета. На брюках обнаружены бурые пятна от отдельных точек до участков 0,8 см в диаметре. На обоих обшлагах куртки пятна размером 0,2-0,3 см. Судебно-химическое исследование показало, что данные загрязнения оставлены не кровью. Проведённое микроскопическое исследование не выявило на лыжном костюме следов спермы. 3) Рубашка мужская, сатиновая, синяя: пятна, похожие на кровавые, визуально не определяются. Судебно-химическое исследование не проводилось ввиду отсутствия подходящего материала (то есть явных или замытых пятен). Микроскопическое исследование с целью обнаружения следов спермы также не проводилось ввиду отсутствия подлежащего такому исследованию материала. 4) Тряпка, загрязнённая желтоватыми пятнами размерами до 1,0 и 0,5 см: пятен, похожих на кровавые, не обнаружено. Судебно-химическим исследованием доказано отсутствие на тряпке следов крови. Микроскопическим исследованием следов спермы на тряпке не найдено. 5) Брюки суконные, чёрного цвета, частично порванные, с заплаткой сзади: пятен, похожих на кровавые, визуальным осмотром не выявлено. Судебно-химическое исследование не проводилось ввиду отсутствия подходящего для этого материала. Микроскопическое исследование также не проводилось по той же причине. 6) Брюки синие, суконные, стиранные, заплатка сзади: пятна, похожие на кровавые, визуально не определяются. Судебно-химическое исследование не проводилось ввиду отсутствия подлежащего исследованию материала. Микроскопическое исследование следов спермы на синих брюках не выявило. 7) Носовой платок белый, чистый: у края розово-жёлтое пятно размером 0,3 см. Судебно-химическое исследование показало, что указанное загрязнение произведено не кровью. Микроскопическое исследование показало, что следы спермы на носовом платке отсутствуют. 8) Трусы трикотажные, голубые, загрязнённые, на правой половине вверху два пятна желтоватого цвета в 1,0 и 3,0 см: пятен, похожих на кровавые, визуальным осмотром не обнаружено. Судебно-химическим исследованием установлено, что следы крови на трусах отсутствуют. Микроскопическое исследование с целью обнаружения следов спермы не проводилось ввиду отсутствия подходящих участков загрязнения. 9) Мужская перчатка серая, загрязнённая: у мизинца и большого пальца желтовато-бурые пятна размером 0,2 см. Судебно-химическое исследование показало, что следов крови на перчатке нет. Микроскопическое исследование с целью обнаружения следов спермы не проводилось ввиду отсутствия подходящих участков загрязнения. 10) Ботинки мужские чёрные, ношеные: пятен, похожих на кровавые, визуальным осмотром не выявлено. Судебно-химическое (с целью обнаружения следов крови) и микроскопическое (с целью обнаружения следов спермы) исследования не проводились ввиду очевидного отсутствия подходящих участков загрязнения. 11) Ботинки серые, брезентовые, рваные, внутри плесень и паутина: пятен, похожих на кровавые, визуальным осмотром не выявлено. Судебно-химическое (с целью обнаружения следов крови) и микроскопическое (с целью обнаружения следов спермы) исследования не проводились ввиду очевидного отсутствия подходящих участков загрязнения. 12) Ботинки жёлтой кожи, рваные: пятен, похожих на кровавые, визуальным осмотром не обнаружено. Судебно-химическое (с целью обнаружения следов крови) и микроскопическое (с целью обнаружения следов спермы) исследования не проводились ввиду очевидного отсутствия подходящих участков загрязнения. 13) Стамеска столярная, ручка деревянная: на лезвии жёлто-бурые пятна. Судебно-химическим исследование доказало, что на стамеске нет следов крови. 14) Нож сапожный длиною 15 см: на лезвии буро-жёлтые пятна. Последующее судебно-химическое исследование показало, что следов крови на ноже нет. 15) Нож перочинный с роговой желтовато-прозрачной ручкой размером 8 см: на лезвии ножа и на металлических частях под накладной костяной ручкой присутствуют жёлто-бурые пятна. Судебно-химическим исследованием установлено, что на ноже следы крови отсутствуют. 16) Нож перочинный с чёрной костяной ручкой, с 2 режущими лезвиями, с отвёрткой, шилом, ключом для открывания консервов, сломанным штопором: на всех металлических частях присутствуют пятна желтовато-бурого цвета различной величины. В процессе осмотра и частичной его разборки обнаружены 2 человеческих волоса, происходящих с головы, длиною 1 и 2 см. Концы волос имеют косые срезы. На ноже обнаружена кровь, но ввиду её незначительности, определить видовую принадлежность – то есть принадлежит ли эта кровь человеку или животному – не представилось возможным. Что же означали все эти результаты с точки зрения подтверждения виновности Владимира Винничевского? Следствию оставалось лишь развести руками – ничего эти результаты не подтверждали. Ни единой улики в распоряжении правоохранительных органов не имелось. Даже перочинный ножик с двумя налипшими волосками ничего не доказывал, ибо происхождение крови на нём от человека так и не было установлено. Впрочем, даже если бы происхождение крови и удалось установить, то это ничего не означало, поскольку любой законопослушный гражданин может порезаться о собственный нож. Всё, что имелось в распоряжении следствия, – это рассказы самого арестанта. Не надо думать, будто в свердловском уголовном розыске сидели гении семи пядей во лбу – вовсе нет! – эти люди мало походили на Шерлока Холмса или Ивана Путилина, героев популярных дореволюционных детективных рассказов. Но и наивными глупцами их мог считать только Володя Винничевский, таковыми обладатели бирюзовых петлиц вовсе не являлись. Евгений Валерианович Вершинин, прочитав заключение лаборатории судебной медицины, получил серьёзный повод крепко задуматься. Как профессионал, он прекрасно мог просчитать дальнейшее развитие событий, например, что после передачи Винничевского в прокуратуру, тот мог совершенно спокойно объявить, что оговорил себя, опасаясь запугиваний со стороны сотрудников Рабоче-Крестьянской милиции. Свою же осведомлённость о местах сокрытия ещё ненайденных трупов (Риты Фоминой – в Нижнем Тагиле и Таси Морозовой – в Свердловске) Винничевский объяснил бы простейшим стечением обстоятельств, скажем, ехал в трамвае и подслушал разговор, в котором один урка другому рассказывал об убийствах детей и спрятанных трупах. Враньё, скажете? Конечно, враньё, а вот докажи, что этого не было.., то-то же! Так что на Винничевского после всех его немыслимых признаний не то чтобы имелось мало материала, а, правильнее сказать, вообще ничего не имелось. Между тем прокуратура живо интересовалась ходом расследования и ожидала в ближайшие недели передачи обвиняемого ей для проведения собственного следствия и подготовки по его результатам обвинительного заключения. 17 ноября 1939 г. оперуполномоченный областного ОУР Седельников организовал и запротоколировал процедуру официального опознания Тамарой Петровной Волковой – матерью того самого Славика Волкова, что явился последней жертвой Винничевского – куска белой ткани с каймой по одной стороне. Этот кусок был найден в кармане Винничевского при его задержании, преступник заявил, что взял эту тряпицу у похищенного им ребёнка, то есть у Славика. Когда за уточнениями обратились к матери мальчика, та сообщила, что Славик действительно имел белую косынку, но после похищения она пропала. В составленном Седельниковым «протоколе предъявления» зафиксировано, что (стилистика оригинала сохранена) «посмотрев на предъявленную косынку, гр-ка Волкова заявила, что эта косынка принадлежит им. Которая была одета на голове моего сына Славика в момент его похищения 24 октября 1939 г.» Автор полагает, что к эпистолярным безумствам советских милиционеров читатель уже привык, а потому научился понимать казённые тексты, продираясь сквозь частокол косноязычных формулировок. В общем, факт изъятия преступником этой тряпицы у Славы Волкова можно было считать доказанным. С таким доказательством можно было даже идти в суд. Победа, правда, была не очень велика, учитывая, что Винничевский был задержан с поличным и то, что он уводил ребёнка в лес, могли подтвердить по меньшей мере 4 милиционера. Суд поверил бы им без всяких косынок и «протоколов предъявления». Так что в данном случае уголовный розыск ломился, что называется, в открытые ворота, доказывал то, что доказательств вовсе и не требовало. Но ничего другого свердловские пинкертоны доказать не могли. Вообще! 8 ноября 1939 г. произошло любопытное событие, кажущееся, на первый взгляд, не совсем понятным. Начальник областного уголовного розыска Вершинин подготовил и предъявил Винничевскому в присутствии помощника облпрокурора Небельсена постановление о привлечении в качестве обвиняемого по статье 59, пункт 3 Уголовного кодекса РСФСР. Как же так, удивится внимательный читатель, а на основании чего Винничевский «сидел» в СИЗО до этого? На самом деле, первое постановление, в котором фигурирует обвинение по ст. 59.3 появилось 25 октября, его успел подписать, кстати, ещё Артур Брагилевский, после этого благополучно отбывший в Москву. Но то постановление Винничевский не видел, под ним нет его подписи, а потому он всё это время мог пребывать в твёрдой уверенности, что обвинять его будут по ст. 136, той самой, по которой максимальное наказание 10 лет лишения свободы. «Постановление о избрании меры пресечения», в котором также фигурировала статья 59.3, автор считает фальсифицированным и добавленным в материалы уголовного дела много позже второй декады октября 1939 г. Об этом достаточно подробно написано в главе «Сколько верёвочке ни виться…» Итак, 8 ноября старший лейтенант Вершинин вдруг надумал суммировать всю известную ему статистику преступлений Винничевского и на основании этого обвинить последнего в убийствах по ст. 59.3 УК РСФСР. Причём проделано всё это было в присутствии Небельсена, начальника 2 отделения Отдела по специальным делам областной прокуратуры, которое осуществляло надзор за предварительным следствием по расследованию в структурах РКМ особо тяжких преступлений. В «Постановлении» были перечислены все эпизоды, которые, по мнению следственных сотрудников отдела уголовного розыска, были связаны с Владимиром Винничевским, а именно: 1) убийство Герды Грибановой 12 июля 1938 г.; 2) похищение Бори Титова 10 февраля 1939 г.; 3) нападение в последних числах марта 1939 г. на Валю Лобанову в Кушве;