В довершение всех неприятностей продолжилась его ссора с матерью, по-прежнему из-за дурацкого концерта. – Пойми, пожалуйста, – в какой-то момент прикрикнул он на нее, – я не пойду на этот концерт. – Тогда хотя бы купи мне билет, – потребовала она наконец тем жалобным тоном в голосе, действующим на него так, словно кто-то пилил алмазной проволокой у основания черепа. – Это нужно сделать по телефону, а я не знаю как. И вообще, не понимаю, почему нельзя просто пойти в билетную кассу и купить билет на концерт, как раньше. – Потому что так намного проще, – пробурчал Ойген Леттке, выполняя процедуру, с которой она и сама бы справилась, если б только попробовала: набрал номер, указанный в объявлении, ввел количество билетов и подтвердил оплату указанной суммы, абсолютно так же, как при обычных покупках. Готово. – А билет? – причитала она. – Как мне теперь его получить? – Никак! – Он закатил глаза. – Просто показываешь телефон, к нему подносят считыватель и узнаю́т, что ты заплатила и можешь войти. Она скептически посмотрела на свой теперь уже изрядно потрепанный «Фотель». – И так сработает? – Так уже давно работает. Когда мы ходили в кино, на тот фильм с Рюманом, который ты хотела посмотреть – как он назывался? «По одежке встречают»? Тогда мы так же делали, не помнишь? А сколько времени уже прошло? – Очень много, – проворчала она. – У меня такое чувство, ты стыдишься собственной матери. Именно в этот момент Ойген Леттке убедился, что его голова разорвется, если он останется здесь еще хоть на мгновение. Он встал, схватил шляпу и пальто. – Куда ты идешь? – поинтересовалась мать. – На улицу. Подышать воздухом. Поешь без меня, не знаю, когда вернусь, и у меня все равно нет аппетита. – И быстро ушел, не дожидаясь ее, безусловно, невыносимого ответа. Хорошо идти пешком, пусть даже погода довольно неприятная. Ему нужно было как-то снять напряжение, которое не отпускало его, сделать что-нибудь, чтоб хотя бы ненадолго прервать ход мыслей. Удержать их. Но это легче сказать, чем сделать. Ноги сами несли его в центр города, к вокзалу, и, повинуясь импульсу, он купил билет до Эрфурта. Для начала нужно убраться подальше от Веймара. Во время поездки он думал о женщинах, которых уже выследил в Эрфурте и подчинил своей воле; стоит ли наведаться еще раз к одной из них? Это противоречило договоренности, поэтому он отбросил эту идею, но как же глупо, что в последнее время он не занимался поисками новых женщин. Запас изобличающего материала, когда-то изрядно объемный, уже довольно давно иссяк. К тому же охота требовала тщательной подготовки и внутренней собранности – и того и другого ему не хватало в нынешнем состоянии. Что ж, пожалуй, достаточно будет просто прогуляться по городу, чтобы изменить ход мыслей. В Эрфурте есть достопримечательности, которые он до сих пор игнорировал – мост Лавочников, площадь Ангер, кафедральный собор… Кафедральный собор. Мысль зайти в церковь немного подняла ему настроение. Когда он прибыл в Эрфурт, был полдень, и, когда вышел на вокзальную площадь, до его носа донеслись ароматы еды, внезапно пробудившие в нем сильный голод. Хороший знак, подумал он, потому что практически всю неделю страдал от потери аппетита и в основном ел только потому, что наступало положенное время и рассудок требовал питания для тела. Снова ощутить настоящее физическое желание, пусть даже это и относится только к еде, означало сделать шаг в правильном направлении. Он последовал за ароматами и добрался до ресторана, который не производил плохого впечатления, хотя в выставленном меню многие блюда были вычеркнуты: война, ясное дело. Но, несомненно, оставалась же и другая еда, запах которой его привлек, поэтому он вошел и сел за пустой столик. Заказал жаркое из маринованного мяса с тюрингенскими клецками и краснокочанной капустой, а еще пиво. Он предпочел не знать, из мяса какого животного на самом деле было приготовлено жаркое, клецки могли бы быть и побольше, а краснокочанная капуста одеревенела, но он ел с большим аппетитом, да и на пиво, в конце концов, грех было жаловаться. За соседним столиком сидели две женщины, одна постарше, другая помладше и попышнее, и беседовали. Перед ними на столе стояло только два стакана с минеральной водой, и, судя по взглядам хозяина, это ему совсем не нравилось; но в ресторане с посещаемостью было не очень, и поэтому он не возмущался. Через некоторое время женщина постарше попрощалась, по-видимому, ей пора было садиться на поезд, и та, что помладше, улыбнулась Леттке, пожелала ему приятного аппетита, а когда он поблагодарил ее, поинтересовалась, понравилось ли ему жаркое. Леттке замешкался, затем наклонился к ней и тихо произнес: – Съесть можно, но я боюсь, оно было из кошки. Она звонко рассмеялась. – Главное, что вкусно, не правда ли? У нее было лицо в форме сердца и пухлые губы, а ее платье довольно неплохо облегало фигуру, но в ее взгляде читалось нечто похожее на глубокий голод, и, возможно, именно он навел Леттке на мысль спросить: – Могу ли я пригласить вас на кусочек кошатины? Клецки, кстати, хороши, хоть и мелкие. Кокетливый взмах ресниц. – Тогда я не откажусь. И пересела за его столик, он сделал заказ, и, пока ждали, она поинтересовалась, что он делает в Эрфурте; очевидно, она видела, как он выходил из вокзала, и потому знала, что он не местный. Посмотреть город, ответил он, а тут принесли еду, и она предложила ему после показать, где в Эрфурте красивее всего. – Хорошо, – сказал Леттке, наблюдая, как она ест с очевидным наслаждением, и гадая, приведет ли это к тому, на что было похоже. Она, вероятно, не профессионалка, раз позволяет расплатиться с собой жарким из маринованного мяса; с другой стороны, у такого вида сделки было свое преимущество – она останется незамеченной в платежных данных Рейхсбанка. А собственно, почему бы и нет? Это поможет ему снять напряжение, хотя бы ненадолго изменит ход его мыслей, говорил он себе, да и к тому же она вовсе недурна собой. В завершение он заказал им по чашечке кофе, затем они ушли. – Я живу совсем недалеко отсюда, – прошептала она, взяв его за руку. – Ага, – ответил Леттке, и они отправились в путь. Он старался думать не о том, кто и кем сейчас управляет, а о ее пышном, мягком теле, которое он чувствовал рядом с собой. Все в порядке, говорил он себе, это именно то, что ему сейчас нужно. В каком-то переулке, вероятно перед входной дверью ее дома, она бесцеремонно бросилась к нему на шею и жадно прильнула с широко открытым ртом, он ощутил сильный влажный язык, который слишком ясно давал почувствовать, что она готова получить гораздо больше, чем просто поцелуй. – Ты мне с первого взгляда понравился, – прошептала она ему на ухо. – Пойдем ко мне. Я сделаю все, что ты захочешь, все. В этот момент в Ойгене Леттке поднялось отвращение, да, прямо-таки отвращение, переполнявшее его так же сильно, как голод на вокзальной площади. Он оторвался от нее, жадно хватая ртом воздух, чтоб его не стошнило. – Нет! – выкрикнул он. – Нет. – Что такое? – спросила она, широко распахнув глаза от ужаса. – Не хочешь? Не волнуйся. Ты женат, да? Обещаю, все останется между нами. Мы просто позабавимся, только и всего. Пойдем… ну пойдем же… Похоть, которую она излучала словно радиоактивность, как на старых рисунках, изображавших Мари Кюри в момент открытия радия, жажда жизни и чувственности – все это представлялось ему вязкой трясиной, тянущейся за ним тысячами щупальцев, скользким монстром из адского мира, который затянет его к себе вниз и непременно растворит в кислоте, если он хоть немного поддастся. Он уклонился от ее рук, хватающих его, сделал шаг назад, затем еще один, и поспешил прочь, чуть ли не побежал, услышав, как она что-то кричит ему вслед, но он не разобрал слов, впрочем, это наверняка были далеко не льстивые выражения. Он бежал, купив на бегу с помощью телефона обратный билет в Веймар, и, на его счастье, поезд отправлялся именно в тот момент, когда он добрался до вокзала. Ему оставалось только войти в вагон, и, когда тот тронулся и они покинули Эрфурт, Ойген Леттке почувствовал себя спасенным. Но в пути его облегчение улетучилось. Когда он прибыл в Веймар, на его плечах словно оказался огромный невидимый груз, способный придавить его к земле. Дыхание стало тяжелым, ноги весили тонну, а дорога домой, казалось, стала дольше, протяженнее и утомительнее за его отсутствие. Что произошло? Ничего. Всё, конец. Теперь он уже не знал, какой в его жизни смысл, раз стало ясно, что он никогда не сможет завершить свою месть. Он все время считал себя тем, кто держит ситуацию под контролем, но в действительности настолько увлекся местью, что целиком и полностью поддался ее влиянию. Месть держала его под контролем и решительно не отпускала. Ему нужно делать что-то другое в жизни, принципиально другое. И чрезвычайно важно узнать что. * * * В очередной раз Хелена была рада, когда наконец наступил понедельник и она может сбежать на работу после выходных, переполненных хвалебными речами Лудольфу фон Аргенслебену, поскольку в субботу он прислал ей цветы. Хелена с тревогой ожидала его звонка, но тот не поступил, и вместо облегчения она ощутила беспокойство – что, если он ожидал ее звонка. Кроме того, она плохо спала, и ей снилось: она бродит в полном одиночестве по пустынным улицам, одна и невидимая, потому что всякий раз, когда кто-нибудь попадался на пути, проходил мимо нее, даже не замечая. Дождь больше не шел, и было не так холодно, как неделю назад. По странному стечению обстоятельств, здание ведомства сильно отапливалось и было наполнено теплой влажной духотой, словно в каких-то потаенных залах развесили на просушку тысячи мокрых вещей. Когда Хелена включила компьютер, тут же появилось уведомление о том, что центральное отопление по недосмотру включили слишком сильно, но к полудню все нормализуется; повода для беспокойства нет. Хелена не стала углубляться в подробности и сразу направилась в кабинет Леттке. Он уже был на месте и занимался тем, что раскладывал распечатки по папкам с надписью «Секретно!». – Я поразмыслила, – выпалила она. – Думаю, вы правы. Мы должны удалить американские документы, уничтожить распечатки и забыть обо всем, что произошло на прошлой неделе. Леттке приподнял брови. – И почему вы так думаете? – спросил он, и его голос звучал так же высокомерно и пренебрежительно, как обычно. – Нам нужно исходить из того, что у американцев тоже есть свои шпионы в рейхе, – пояснила Хелена. – У нас пока нет проекта по созданию этой бомбы, и, вероятно, они это знают и говорят себе, что в таком случае и у них нет необходимости ее создавать. Но если мы передадим документы, кто-нибудь в правительстве решит – бомба должна быть создана до того, как ее создадут американцы, и тогда американцы узнают об этом и решат, что им необходимо создать ее очень быстро… и тогда последствия будут совершенно ужасными! Она чувствовала, как внутри у нее все сжималось, пока она стояла перед его столом, а слова и доводы звучали ужасно фальшиво даже в ее собственных ушах. Потому что они и были фальшивыми – по правде говоря, она просто не хотела, чтобы война быстро закончилась. Но признаваться в этом никому нельзя. Леттке, выслушав ее ответ, вернулся к своему занятию и продолжил заполнять очередную папку, затем захлопнул ее и положил в стопку слева от себя. – А я тем временем считаю, – сказал он, – что вы были правы. Сейчас тот самый момент, когда мы не должны думать о себе, а обязаны заботиться исключительно о благополучии нашего народа. Наш долг как немцев – донести эту информацию до руководства, каким бы запутанным путем мы ее ни получили, полагаясь на то, что решения, которые они примут, будут правильными. Хелена ошеломленно взглянула на него. – Вы это не всерьез. – Конкретно данная находка, – он положил руку на уже заполненные папки, – именно то, что нужно Адамеку, дабы раз и навсегда доказать право на существование нашего ведомства. Ведь это неопровержимое доказательство того, что лучше, когда две пары глаз смотрят на врага совершенно независимо друг от друга. – Вы действительно собираетесь так поступить? Хотите, чтобы эти… – Хелена махнула рукой в сторону документов. – Вы действительно хотите передать инструкции по сборке бомбы конца света Адамеку? Леттке кивнул: – У меня с ним уже назначена встреча. В одиннадцать часов. Можете пойти со мной, если хотите.