– Ох, опять будем у турки на штыках победу вырывать, помяни моё слово, Тимоха, ты-то свой остро ли наточил? – тормошил своего артельного товарища Архип. – Да он у меня завсегда наточен, Архипка, ты же сам про то знаешь. Ну и так, конечно, брусочком подправил я его перед выходом, – отвечал дружку зеленоглазый здоровяк. – Да не суетись ты, паря, главное, всем дружно стоять. Когда мы стеной идём, тогда ведь нам никакие янычары не страшны. У них ведь на ружьях штыка нет, а ятаганам до нас не больно-то и дотянешься. Пробьё-ёмся! Мимо роты в голову колонны пробежали егеря Куницына. О-о! – заговорили в ротной колонне. – Охотнички наши вперёд побежали, видать, скоро уже, подходим, небось! На рассвете русские войска перешли Троянов вал. Румянцев разделил свои войска на пять дивизионных каре. Среднее, сильнейшее, состояло под командою у генерала Олица. По правую его руку шли каре генералов Племянникова и Баура, а по левую – графа Брюса и князя Репнина. Небольшое количество кавалерии, оставшейся при армии, было поставлено в интервалах между каре. В пехотных порядках и между ними орудийная прислуга выкатывала полковую и полевую артиллерию. Апшеронский полк Егорова находился в каре графа Брюса, в задачу которого входила атака правого крыла турок. Оторопевшие от неожиданности и изумлённые столь неожиданной отвагой противника турки и татары сначала пришли в крайнее смятение, но, усмотрев ничтожность русских сил, общим числом не превышающих двадцати тысяч против их ста пятидесятитысячного войска, быстро оправились и решили задавить их своим множеством. – Ать, ать, ать-два, левой, ать, ать, ать-два, левой, твёрже шаг, орлы, сейчас турку штыком колоть будете, веселее вперёд глядеть! – командовал Колюбякин, ведя свой полк в бой. Апшеронцы скалились в злых улыбках – было страшно и весело вот так вот маршировать на виду у неприятеля. От турецкого лагеря в клубах пыли неслись на русские порядки сипахи – турецкая служилая кавалерия. Казалось, что навалятся они сейчас всей кучей и сметут, втопчут всех этих дерзких славян в землю. – Артиллерия, огонь по готовности! Каре, стой! Целься, огонь побатальонно! – раздалась команда дивизионного командира. Бабах, бабах, бабах! – раздались залпы полковых и полевых пушек, выкаченных на прямую наводку. В наступающую массу конницы с визгом и истошным воем ударила картечь, сметая в кровавую кашу целые десятки наступающих, разрывая и заваливая на землю тела всадников и их лошадей. – Залпо-ом, пли! – проорал командир батальона премьер-майор Уваров, и первые четыре шеренги, две с колена, две других стоя разрядили свои фузеи в плотную стену из пыли и всадников прямо перед собой. – Сменные шеренги – вперёд, готовься! Разрядившие ружья остались на месте, занятые зарядкой оружия, а перед ними вышли следующие четыре шеренги стрелков. Алексей стоял в пятой шеренге каре, и теперь его позиция была в первой шеренге, стреляющей «с колена». Андреналин играл в крови, дыхание участилось, в висках тукало, а сердце быстрее билось в груди, тело юноши лихорадило от чувства опасности и какого-то дикого восторга. При этом мозг продолжал совершенно хладнокровно работать, оценивая всё происходящее вокруг. На них снова накатывала, только что отхлынувшая волна конницы. – Залпо-ом, пли! – раздалась откуда-то сзади команда. Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! – раздались громовые ружейные залпы. Лёшка чуть выждал и нажал на спуск, надёжно сбивая с лошади свою первую жертву, уцелевшую от круглых фузейных пуль. – Сменные шеренги – вперёд, готовься! – и опять вперёд выступили четыре шеренги стрелков с их заряженными фузеями. Зарядка штуцера была делом долгим и хлопотным, поэтому он переместился ближе к центру каре, чтобы только не мешать стрелкам из гладкоствольного оружия. А из передовых линий слышалось – Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! Два из пяти русских каре под командованием генералов Брюсса и Репнина стали напоминать острова в бушующем море неприятельской кавалерии. Лезть напропалую сипахи (турецкая служилая кавалерия) уже не думали, и, окружив эти два крайних русских каре, конники теперь пытались найти здесь самое слабое место. Всё это сильно сковывало движение и не давало выполнить основную задачу дивизии – прорваться через полевые оборонительные сооружения и занять вражеский лагерь. – Все ротные охотники и егеря – вперёд! – отдал распоряжение генерал Брюс, и из общего строя высыпали сотни самых подготовленных стрелков. В каждой роте был такой десяток, и, смешавшись в рассыпном строю с егерями, они начали вести злой и беспокоящий огонь. Лёшка волею судьбы оказался на правом фланге каре и, выскочив по команде, как-то само собой прибился к знакомой егерской паре Карпыча и Кузьки. А к нему сзади прибились двое охотников из его полуроты – Тимофей с Архипом. – Старшой! Охфицеров ихних бей! У них на колпаках и чалмах хвосты самые пышные да яркие и халаты шёлковые в узорах, – крикнул ему Карпыч и, присев на колени, начал выбирать свою цель. Бах! – бухнула его фузея, неся кому-то смерть или увечье. Лёшка с ходу опустился на одно колено и взял свой штуцер наизготовку. Чуть в отдалении, шагах в трехстах или чуть больше, всадник на красивой гнедой лошади, в ярком халате и с длинной гривой из крашеного конского волоса на чалме, потрясал перед конниками булавой и что-то им там грозно орал, махая в сторону русских. «Булава – признак власти у тюркских народов, как минимум командир эскадрона, если по-нашему», – подумал Лёшка и, поймав мушку ствола в разрезе целика, плавно выжал спусковой крючок. Бах! И тяжёлая 15-миллиметровая штуцерная пуля выбила всадника из седла. Бах! Бах! Бах! – раздались выстрелы фузей Кузьки, Тимофея и Захара. – По очереди бейте, вон как эти егеря прикрывают друг друга! – крикнул своим охотникам Лёшка, и те согласно закивали головами, принимая приказ. «Достаю из патронной сумки бумажный патрон. Зубами откусываю его кончик и насыпаю малое количество пороха в эту нишу на этой полке, теперь закрываю полку крышкой, – сам для себя проговаривал Алексей, не забывая при этом оглядывать всё вокруг. Не дай бог, в бою «зевнёшь» – без башки «на раз» сам останешься! Эту науку он зарубил себе на носу ещё в той жизни, на своих первых лейтенантских выходах в Кавказских горах. – …курок устанавливаю на полувзвод до щелчка. Есть щелчок! Засыпаю весь оставшийся в патроне порох в ствол через дульный срез, и потом начинаем самую муторную часть зарядки – проталкивание пули внутрь ствола. Кусочки кожаного пластыря крест-накрест на срез ствола, молоточком легонько: раз, два – осаждаю пулю в ствол. А теперь по шомполу молоточком, продвигаем её до заряда. Всё, теперь пуля на месте». Обстановка на поле боя начала снова меняться. Наконец-то сбившись в боевую формацию, сипахи и поддерживающие их татары, визжа и горланя, подстегнули своих лошадей и кинулись на стрелковую цепь русских. «Пора уносить ноги, иначе нас всех тут вырежут!» – подумал Лёшка, дозаряжая штуцер. Ему оставалось только взвести курок на боевой взвод, прицелиться и сделать выстрел. Шагах в двухстах какой-то незнакомый офицер отступал самым последним, прикрывая своих солдат. Вот он развернулся и побежал за ними вдогонку, а на него уже налетал какой-то вырвавшийся вперёд оголтелый всадник со сверкающей в лучах жаркого солнца саблей в руке. «Жалко мужика, отчаянный офицерик», – подумал Лёшка и выбрал свободный ход спускового крючка. Бах! Пуля аж развернула турка, и он, вылетев из седла, потащился за конём, оставаясь одной ногой в стремени. Офицерик, отпрянув резко в сторону, огляделся и, продолжая бежать, махнул Лёшке рукой. – Ходу, ходу! Быстрее! – проорал команду своим охотникам Алексей. Нужно было срочно уходить под защиту каре. Карпыч никак не успевал за мушкетёрами, оттаскивая своего напарника на плечах. А у того из бедра торчала стрела – подарок от татар, продолжавших до сих пор воевать с луками. «А-а-а, всё равно я уже умер!» – с какой-то веселой сумасшедшинкой подумал Лёшка и подхватил Кузьку под руку. Вдвоём-то оно у них всё быстрее будет! Их бы наверняка порубили или же затоптали копытами конницы. Но в голове у Лёшки как будто бы что-то щёлкнуло, он мельком взглянул перед собой, где уже в пятидесяти шагах блестела стена штыков, и заорал истошно: – Ло-ожи-и-ись! Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! – раздался залп сотен фузей, и над головами троицы со свистом пронёсся рой пуль. Бах! Бах! Бах! – и с истошным надрывным воем прошла туча пушечной картечи. – Ура-а-а! – стена штыков вынырнула из плотного порохового облака и, грозно колыхаясь, пошла на заметавшуюся на поле конницу. – Ура-а-а! – разнеслось в отдалении, и с правой стороны, со спины сипахов, тоже раздались фузейные залпы. Турецкая конница, окружившая дивизионное каре генерала Брюса, оказалась в западне. Два отборных гренадёрских батальона генерала Олица при шести полевых орудиях ударили им в тыл с правого фланга, как раз навстречу идущей сейчас в атаку левофланговой дивизии. Турецкие сипахи и татары, оказавшись в огненном мешке, между двух стен штыков, смешались, рассеялись и, развернувшись, ринулись всей своей массой в сторону полевого лагеря, оглашая округу истошными криками. Такая же картина происходила сейчас и на правом фланге у генерала Баура. Рассеяв вражескую конницу, Румянцев отдал приказ: – Дивизии Репнина сместиться влево и, обойдя стороной пешее турецкое войско, ударить в него с тыла. Дивизии Брюса предстояло бить правый фланг турок и, рассеяв его, взять укреплённый лагерь. Дивизии Баура предстояло взломать левый фланг. И самая трудная задача выпала центральным дивизиям генералов Племянникова и Олица. Им надлежало сковать весь центр турецкого войска, выстоять перед натиском превосходящих их сил и пробить оборонительный ретраншемент, где стояли основные батареи турок. – Полежи пока, милок, как выбьем турку, так сразу и вернёмся к тебе – напутствовал своего раненого напарника Карпыч. – Ну что, сержант, веди нас, – кивнул он Лёшке и подал потерянную им во время поспешного отхода треуголку. Когда только успел подобрать-то? Алексей её отряхнул, надел на голову и кивнул переминающимся с ноги на ногу рядышком Тимохе с Архипкой: – За мной, бего-ом! Дивизионное каре скорым шагом под бой барабанов, отбивающих ритм, шло на турецкий ретраншемент. Бах, бах, бах! – били в его укрепления ядрами полковые и полевые армейские пушки. Русская артиллерия всегда была самым передовым и лучшим родом войск из всех армий мира. Следуя в войсковых порядках, она могла поддерживать свою пехоту как картечным боем, сметая живую силу противника, так и подавлять вражеские батареи и одиночные орудия в их полевых защитных сооружениях. Вот и сейчас, избавившись от опасности в виде османской конницы, русские артиллеристы громили вражеские пушки и били ядрами по самому ретраншементу. – В штыки, братцы, за матушку Екатерину! Ура! – и дивизия Брюса обрушилась на левый фланг капыкулу – пешего регулярного войска Халил-паши. В передовых порядках каре шли два гренадёрских батальона Бигичева и Ливена. Тысяча отборных, рослых солдат с яростью ударила по передовому турецкому полку, переколов его третью часть, остальные, не выдержав напора гренадёр, развернулись и ринулись через окопы в сторону лагеря. Егеря и охотники вели в это время стрельбу россыпью, выбивая в первую очередь османских командиров. Здоровый турок с кривой саблей в руке на глазах у Лёшки зарубил двух своих рядовых, в панике убегающих от русских. Он что-то громко орал и размахивал своим оружием. Уже около трёх десятков пехотинцев остановились вокруг него, создавая островок стабильности на поле боя. Ещё немного и на этом участке их уже придётся выбивать в рукопашной. – Бейте того жирного с саблей! – крикнул Лёшка своей команде и показал рукой на цель, сам продолжая заряжать свой штуцер. Бах! Бах! Бах! – грохнули фузеи охотников и егеря Карпыча, и здоровяк завалился на спину. – Ура! – гренадёры ворвались впервые в широкие окопы и начали там колоть их защитников. – Не останавливаться, за мной! – прокричал команду Колюбякин, и Апшеронский пехотный полк ринулся за своим командиром ко второй траншее. Через десять минут все оборонительные порядки на левом фланге у турок были прорваны, и русское каре, разделившись на батальонные и полковые колонны, ударило вправо, вдоль ретраншемента. А Санкт-Петербургский и Копорский пехотные полки с гренадерским батальоном Бегичева вышли к полевому лагерю противника. – Колюбакин, выдели пятерых своих орлов в охрану к вестовому адъютанту в штаб командующего! – отдал распоряжение граф Брюс, наблюдая за боем с только что отбитого у противника оборонительного вала. – Егоров, ко мне! – крикнул полковник, подзывая заряжающего свой штуцер Алексея. – Ваше высокоблагородие, старший сержант Егоров по вашему… – начал было тот, но командир только махнул рукой: – Тихо, тихо, Егоров, некогда тут тянуться. Поступаешь в распоряжение адъютанта его светлости поручика Светлова. Сопроводишь его в лагерь командующего с донесением и обратно. Забирай с собой четверых по своему выбору и вперёд! – Есть! – коротко ответил Лёшка. И подозвал к себе своих охотников Тимоху с Архипом. Он огляделся, подыскивая кого бы ему ещё с собой взять. – Разрешите, господин старший сержант, с вами, чай, не откажитесь от стариков? – напротив него стояли два знакомых егеря – старички Карпыч с Макарычем. – Не откажусь, – усмехнулся Лёшка. – Зря, что ли, Макарыч, ты меня всю неделю на вашем стрельбище гонял? – и обратился к ожидающему их офицеру: – Ваше благородие, команда собрана и готова следовать за вами! Светлов, высокий щеголеватый поручик, с тонкими усиками, внимательно их всех оглядел и махнул рукой в ту сторону, откуда сейчас слышалась ожесточённая пушечная канонада и ружейные залпы.