Взяв за основное направление поиска штаб полка, по пути он навестил обозную команду. Тыловое хозяйство Апшеронского полка было обнесено хлипким плетнём из ивняка, но возле входа с шлагбаумом в виде жердины стоял на карауле пожилой солдат, крикнувший по просьбе Лёшки дежурного капрала. Тот, внимательно его выслушав, пригласил пройти вовнутрь расположения за собой. – Матвей Никитич после ночного караула отсыпается, – поведал словоохотливый сопровождающий. – У нас ведь после полуночи особый пригляд за всем требуется, хороших складов-то тут нет, чтобы здесь всё надёжно закрыть, а солдатики-то от скудности пищи постоянно ведь всюду шныряют и всё ищуть, чего бы и где бы стащить. Вот и приходится нам после ужина на карауле быть. А господин фурьер-то службу хорошо знает, двоих злыдней в первое же своё дежурство заприметил у сухарной повозки и сразу же в оборот взял. И на общем построении он весь караульный артикул показал, сразу видно, что он из тех ещё, из наших старых елизаветинских солдат вышел. На окрик капрала дядька вылез из палатки сонный и недовольный, но, как только он увидал Алексея, куда только это всё его напускное недовольство подевалось? Перед ним опять предстал его добродушный, внимательный и заботливый воспитатель. – Ляксей Петрович, да на вас же вообще лица нет, вона как вы исхудали только за энти последние двое суток. Прошка, сухари сюды тащи и крынку водицы чистой, мне господина сержанта угостить сию же минуту требуется! – и капрал вмиг куда-то убёг. – Да сытый я, – мотнул головой Алексей. Но старый солдат был неумолим. – Вы у меня в гостях, так что уж не обижайте старика! Интендантское хозяйство здесь в полку доброе. Господин поручик Телегин Семён Павлович, что старшим тут поставлен, его в сбережении и в порядке большом содержит, так что повезло нам с этим. В других-то полках, рассказывают, за провиантом не смотрят как следует, от того-то он и плесенью с гнилью покрывается. Да и с учётом там, как видно, не всё ладно, потому и так уже совсем скудный порцион и тот в ротные артели недовешивают. Да ладно, не моё это, канешно, дело, пущай, что хотят, то и делают у себя, солдатиков только вот жалко, лезут они по ночам в наши обозы и провиант с голодухи отсель тащат. Сегодня вот только ночью двоих застукал у нас. – Поймал, что ли, Никитич? – задал Лёшка вопрос, грызя ржаной сухарь. – Убегли, шустрые уж больно, – хитро усмехнулся дядька, – одного, правда, палкой-то по хребтине огрел, чтобы, значит, бегал проворнее. Да жалко их тоже, поймал бы кого, так его бы к расстрелянию махом приговорили. Мы ведь в боевом походе, а тут с этим разговор короткий… Сами-то вы как, Ляксей Петрович, как у вас в роте служба задалась? И Лёшка рассказал дядьке Матвею про всё, что с ним было за эти двое суток. Как-никак, а это ведь была единственная родная душа во всей этой огромной армии. По подсказке дядьки пушкарей и стоявшие за ними палатки егерей Алексей потом нашёл быстро. Представился по всей форме командиру команды подпоручику Куницыну, невысокому и подвижному крепышу, с внимательными чёрными глазами на загорелом лице, и рассказал ему о себе. – Ну что же, юноша, – усмехнулся тот. – То, что вы стрельбе из своего штуцера обучены, это ещё мне ни о чём не говорит. Чтобы стать хорошим егерем, нужны годы походной жизни и наработка многих телесных и душевных навыков. Всех легче это даётся природным охотникам из наших северных губерний или тем, кто родом с Урала, да тем же лесникам или их детям из простого сословия наших среднерусских губерний попроще будет. Нам же, тем, кто родом из дворян, такое постигать весьма и весьма не просто. Мы же ведь все любим свиту и светскую жизнь, да ещё чтобы за нас всю грязную работу наши слуги бы делали, так что даже не знаю, не знаю, получится ли что-нибудь из вас, – и он с сомнением оглядел Алексея. Лёшка только пожал плечами и, спокойно глядя в глаза егерю, ответил: – Я буду стараться, ваше благородие. – Ну-ну, – усмехнулся Куницын. – Тогда милости просим к егерям. Через полчаса у нас в команде построение, а ещё через час мы уже должны быть вон у того дальнего холма, – и он показал на покрытую лесом возвышенность, видневшуюся к западу от лагеря. – И ты кроме своего штуцера ещё и егерскую фузею захвати, – и он протянул почти четырёхкилограммовый довесок Лёшке. Возразить было нечего, Куницын тут был старшим, и ему нужно было всемерно подчиняться, коли уж сам напросился на эту учёбу. Пока было время, Алексей внимательно пригляделся ко всему, что его тут окружало. Одежда, оружие и даже сама манера держаться – всё отличало егерей от обычных строевых подразделений. Впервые созданные в русской армии в 1761 году по инициативе графа Румянцева, они выполняли функции разведки и прикрывали фланги наступающих войсковых колонн. Во время боя егеря, рассыпанные перед основным строем войск, должны были точными выстрелами уничтожать вражеских офицеров или унтеров, а при отступлении – прикрывать отход своих частей, устраивать засады и хорошо маскироваться на местности. В егеря набирались солдаты небольшого роста, подвижные, ловкие, выносливые и инициативные. Их обмундирование было лёгким, весьма удобным и имело защитный зелёный цвет. Обучение егерей сильно отличалось от всех остальных родов войск. Помимо усиленной огневой подготовки и постоянного нарабатывания навыков стрельбы из любых положений их учили действовать в россыпном строю без непосредственного контакта со своими командирами. Большое значение тут придавалось личной инициативе рядовых солдат, их умению принимать нестандартные решения и брать ответственность на себя. Полковые егерские команды состояли по штату из одного обер-офицера, четырёх унтер-офицеров, одного барабанщика и шестидесяти рядовых, из которых четверо были в чине капралов. Форма егерей сильно отличалась от уже привычной полковой. На них был тёмно-зелёный доломан – короткая суконная куртка со шнурами, тёмно-зелёные же брюки в обтяжку, маленькие шапочки и первоначально сапоги до колен. Они носили чёрную портупею с ножом или штыком, шпагу или саблю и патронташ на 40 патрон. Фузея их была короче мушкетёрской, хотя к ней и прилагался клинковый штык. Штуцера и здесь были редким оружием. Всего их в команде у Куницына было четыре штуки, из которых один был в собственности лично подпоручика. Видно, оттого-то, пока Лёшка знакомился со всем вокруг перед построением, и подходили к нему опытные стрелки, вздыхая с восхищением и цокая языком, пока оглядывали оружие. По всему было видно, что уж в этом-то они толк знали. Но надо было им отдать должное: ни один из них к нему рукою не прикоснулся и даже дать подержать не попросил – порядок тут служивые знали. – Становись! – послышалась команда офицера. – Растянутым строем, десяток Савельева авангардом, пятёрка Зайцева арьергардная – бего-ом марш! – и колонна во главе с ним самим лёгким бегом направилась к выходу из лагеря. Бежали тут тоже не абы как, не было той скученности и плотного строя, какой присутствовал во всяких общих войсковых перемещениях. Егеря бежали свободно, на расстоянии полутора-двух метров друг от друга, и внимательно оглядывая окрестности. Авангард с арьергардом бежали вообще россыпью. Оружие у всех всегда было наготове. Лёшке было всех трудней. В этой своей дурацкой форме стрелкового полка, в хлябающих башмаках, кафтане и стягивающих ноги чулках чувствовал он себя сейчас самым настоящим пугалом. В каждой руке у него было по ружью, а на поясе ещё болталась шпага с фузейным штыком. Солнце нестерпимо палило, а из-под напудренных буклей и косы бежали вниз по телу дорожки пота. Но он сжимал упрямо зубы, не снижая темпа. «Ничего, пробьёмся, это вы, господа егеря, ещё на марш-бросках десантуры не были!» – думал про себя Лёха. У холма, как он понял, был разбит стрелковый полигон. Каждый из егерей принёс свою мишень из грубой белёной материи, и команда, разбившись на десятки, начала отрабатывать приёмы стрельбы. Стреляли егеря из всех положений: лёжа, с колена, стоя и даже в перемещении. При этом в каждом десятке они делились на пары. Здесь отрабатывался сам навык взаимодействия с напарником, когда один из них заряжал фузею, а второй в это время его страховал, выцеливая и поражая противника точным выстрелом. Лёшке достался в напарники средних лет капрал Макарыч. Всё занятие он ворчал и громко вздыхал, сокрушаясь на медлительного пехотинца, с которым его нынче поставили. Действительно, если с точностью стрельбы из фузеи всё было более-менее как у всех, то вот скорости в зарядке оружия, в чистке и подготовке его к бою навыка у парня явно не хватало. – Шпилечку нужно завсегда при себе держать, господин сержант, шпилечку такую тонкую и железную, ну или же шильце с длинным жалом. Как же вы затравочное отверстие-то быстро поправите от нагара, когда на вас тут вражина наступает? Будете курком вхолостую щёлкать, а он, злыдень, вас ятаганом, прости Господи, да по шее! Да зачем же бить-то так прикладом о землю при зарядке? Два раза, вот так, раз, два и довольно, всё равно же потом пулю шомполом будете поправлять. А это вы зря так выстрелили, нужно ведь учитывать, как дым по ветру пойдёт, теперь ведь и я хорошо выцелить не смогу, пока всё это облако совсем в сторону не сойдёт, – таких, и многих других замечаний у напарника было много. В этот день до стрельбы из своего штуцера Алексей даже не добрался и вернулся в свою роту к вечеру усталый до изнеможения. – Не придёт, измотался мушкетёрский сержантик, измаялся бедолага, – шутили вечером егеря, сидя за ужином. Каково же было их удивление, когда они увидели первым на утреннем построении фигуру в мушкетёрском камзоле. На третий день занятий Куницын разрешил стрельбу со штуцера и, разглядывая пробоины в мишени, пробитые с пятиста и даже более шагов, неопределённо так хмыкнул: – Неплохо, неплохо, только так ведь стрелять каждый хороший штуцерник умеет, а ты же, как я понял, хочешь у нас самым лучшим быть? – Так точно, ваше благородие, – твёрдо глядя в глаза офицеру, ответил Лёшка. – Лучшим… – Ну тогда тебе нужно освоить стрельбу и по движущейся мишени, – и Куницын кивнул на сидящих в теньке егерей. – Ну что, охотнички, поможем сержанту? – Как это, по движущейся? – с удивлением протянул Лёшка, представив на месте этого природного стрельбища тактический полигон войск специального назначения или тот же охотничий тир с мишенью «бегущий кабан» ну или «олень». Всё оказалось гораздо проще и прозаичнее. На этом поле уже давно была выкопана глубокая и длинная траншея, длиною шагов двадцать, и теперь Лёшка ловил в прицел скользящую над ней мишень, а самый молодой из егерей нёсся по ней, держа над собою палку с тряпичным шаром. Результаты у Лёшки тут же ухудшились. – А как ты хотел? – усмехнулся подпоручик. – Думаешь, враг тебя ждать будет, пока ты в нём дыру сделаешь? Он ведь тоже не дурак и бегать умеет. Ты учитывай, как твоя цель движется, упреждай её, угадывай всё наперёд. Прямо как на огневой подготовке в родном Рязанском десантном учил его сейчас новый командир. Егеря в траншее менялись через каждые четыре-пять выстрелов, так что мишень неслась и прыгала всегда резво. – Завтра пистоли с собой захвати и ножички, про которые там Кузьме давеча рассказывал. Посмотрим, что нам интересного покажешь. «Блин, и так ведь загружен под завязку, – подумал Лёшка, – ещё пистоли с собой волочь, а это с метательными ножами лишних три килограмма или, как здесь говорят, семь с половиной фунтов весу». Но делать было нечего, нужно было самому меньше болтать перед егерями и хвастаться. Лёшка привёз с собой из поместья два кованых метательных ножа с прекрасным балансам, помещаемых в аккуратные ножны на ремень. И под восторженный шёпот солдат демонстрировал теперь свои навыки метания на большом карагаче. – Разрешите, господин сержант? – попросил его молодой солдатик Кузька и, покрутив в руке, один за другим метнул их с десяти метров в то же дерево. Результат у него был нулевой. – Ты янычару шишку на лбу набил, Кузька! – смеялись егеря. – А другому вон вообще фонарь под глаз подвесил, будут теперь видеть, когда ночью под куст пойдут, – и по лесной опушке разнёсся хохот полсотни мужских глоток. – А у нас в деревне каждый мог топор за двадцать шагов в берёзу засадить, – спокойно так высказался один из самых пожилых егерей, Карпыч. И все разом как-то стихли. – А батюшка, царствие небесное рабу Божьему Карпу, всегда с собой кованый нож за сапогом носил. Рассказывал, что если б не он, так придушили бы его в тайге каторжане, они, беглые, как раз мимо его охотничьей заимки пробирались. Так что нож – это добрая вещь, завсегда может сгодиться, ежели, к примеру, твоя фузея вдруг разряжена. – Да прекрати ты, Карпыч! – оборвал дядьку Куницын. – Нечего молодым мозги дурью забивать, пусть вон они лучше точной стрельбой врага бьют на расстоянии, на то вы и егеря, чтобы не подпустить его до себя. Вот из пистолей давайте лучше позанимаемся, пойдемте к мишеням! – и все направились вслед за командиром. – Эх, молодо-зелено, – с кряхтеньем встал на ноги Карпыч. – Всегда может случиться так, что расстояния того и не будет вовсе и времени на зарядку ружья тоже нет. Добрый тот навык у вас, господин старший сержант, годный он для нашей егерской службы. Не забрасывайте вы его, – и он пошёл вслед за всеми. Глава 12. Кагул 20 июля сразу же после ужина по всему огромному русскому полевому лагерю вдруг пошла суета и шевеление. – Ротного командира в штаб полка – немедленно! – выкрикнул пробегающий вестовой и понёсся сломя голову дальше. – Ну вот и всё, кончилось наше здесь сидение, Лёшка, помяни моё слово, большая драка близко! – Сенцов кивнул на убегающего вестового и поправил на перевязи шпагу. – Давай собираться, а то потом после построения дадут десять минут на сборы и сразу же в колонну маршем – ать-два, ать-два. Через час выстроенные по-батальонно войска слушали приказ своего командующего графа Петра Александровича Румянцева. – Братцы! Турки, переправившись огромной армией через Дунай, соединились здесь со своей левобережной армией и расположились у озера Кагул. Перед ними в авангарде стоят две наших дивизии – князя Репнина и генерала Баура. Из-за Прута к нам идёт большой обоз, коему угрожает огромное татарское войско. Настало время для решительных действий. Если мы не поспешим сей же час, то османы раздавят всей своей массой наш авангард, а потом уже набросятся и на нас, татары же вырежут весь обоз и ударят с тыла. Слушай мой боевой приказ! – и многотысячный строй всей русской армии замер, вслушиваясь в каждое слово своего командующего. Генерал-майор Глебов со своей дивизией из восьми полков кавалерии и четырёх гренадёрских батальонов отряжается для встречи и защиты обоза. Остальное войско ускоренным маршем, оставив здесь всё наше имущество, идёт сейчас же на соединение с нашим авангардом. Затем мы строимся в каре и бьём с хода османов. Выступаем в ночь, немедленно! Командирам развести людей по колоннам. С Богом, братцы, не оставим наших товарищей одних, выбьем турка за Дунай! Мы победим! Слава матушке-императрице Екатерине Алексеевне! – Слава! Слава! Слава! – ревели дружно тридцать тысяч глоток. В ночь с 20 на 21 июля русские войска, разделившись с дивизией Глебова, двинулись ускоренным маршем к Кагулу. Великий визирь никак не ожидал решительных действий от русских. Только три дня назад крымский хан прислал ему нескольких русских пленных, а также заверения в том, что армия Румянцева испытывает острый недостаток в продовольствии. Хан Каплан Гирей убедил Халил-паше, что к текущему моменту сложилось наиболее подходящее время для атаки, и сам пообещал ударить в тыл русским, в то время как великий визирь с основным войском атакует их с фронта. Показания пленных о сравнительно малочисленной армии Румянцева и о недостатке продовольствия и боевого припаса уверили турок в неизбежности поражения противника. Великий визирь разделил своё войско на три части, поручив командование двух частей Мустафе-паше и Абазу-паше, а на себя взял командование всем центром войска. В отряде каждого из военачальников было по десять полевых орудий большого калибра, плюс более сотни их находилось при ретраншементе – защитном сооружении из окопов и земляных валов, и ещё несколько десятков было в лагере. В качестве поощрения за победу над русскими визирь пожаловал каждому из пашей по богатой шубе, а всему воинству была обещана большая награда и очень скорый почётный мир. Султанские воины и их командиры поклялись не отступать до тех пор, пока не разобьют наголову всю русскую армию, а для будущих пленных русских было приготовлено множество железных цепей. Всего этого Лёшка не знал и шёл в колонне своего Апшеронского полка по ночной дороге на юг. Мимо них проносились драгунские и гусарские эскадроны, шли рысью казачьи сотни и скакали вестовые от высоких чинов. То и дело слышалось: быстрее, быстрее, шире шаг! Непросто было делать быстрые переходы солдату XVIII века. В своём неудобном мундире и в башмаках, при тяжеленой фузее да с патронной сумкой через левое плечо и с ранцем из телячьей кожи за спиной, солдаты шли на пределе своих сил. Но все уже прониклись, что бой теперь неизбежен и, чтобы ударить хорошо, нужно поддержать стоящих впереди товарищей и наскочить всем вместе на турку первыми. – Господи, помилуй! «Отче наш, еже еси на небеси, да светится имя твоё, да придёт царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси и на земли…» – отовсюду в колоннах слышались слова молитвы. Люди готовились выйти на смертный бой.