– Служил под командой их высокопревосходительств полковников графа Остермана и Суворова Александра Васильевича в Астраханском пехотном полку. Был в осаде Мемеля, баталиях при Гросс-Егерсдорфе, Пальциге и при Кунерсдорфе, брал Берлин и Кольберг, ваше высокопревосходительство. Последние два года служил в отдельной егерской команде секунд-майора Егорова Петра Григорьевича. Затем был отставлен из армии по ранению и болезни и находился в имении своего батальонного командира. – Значит, из егерей сам, – благожелательно кивнул полковник. – То-то, я гляжу, у тебя и самого-то фузейка егерская, да и у воспитанника твоего эдакий знатный штуцер за плечами. Стрелять-то хоть он умеет из оного, научил маненько младшего-то Егорова? – и Колюбакин кивнул с усмешкой на Лёшку. – Так точно, ваше высокоблагородие, из нарезного ружья он лучше меня бьёт, да и из фузеи уже тоже догоняет. Талант у Ляксея Петровича к точной стрельбе, как я вижу. За то и был ему отдан сей штуцер, что самим барином был трофеем из той самой прусской войны привезён. – Ну-ну, – неопределённо, то ли соглашаясь, то ли сомневаясь, протянул Сергей Иванович. – Ладно, поглядим уже на вас обоих в деле. Так, тебя старый солдат я в строевые, конечно, ставить не буду, у нас вон чай своя обозная команда в полку имеется, ты будешь при ней в охраненном плутонге у подпрапорщика Иванова состоять. Он ведь тоже из старых солдат, так что вы с ним найдёте общий язык. А вас, батенька, я определяю в роту капитана Смолякова, там как раз ваш протеже прапорщик Сенцов полуротным служит. Вот и посмотрим потом, как он вас там в строй введёт и как к самостоятельной службе подготовит. Есть ли вопросы у кого? – и он вопросительно оглядел стоящую перед ним навытяжку троицу. Начальство, конечно, вопросов не любило, для начальства всё и так всегда было ясно, и лишняя мешкотня ему, разумеется, была в тягость, но вот Егоров ясность любил и все-таки рискнул задержать столь высокое начальство ещё немного. – Ваше высокоблагородие, господин полковник, разрешите, – и он выжидающе уставился на Колюбакина. – Хм, а ты любопытный, Егоров, – хмыкнул тот иронично и проворчал: – Ну, говори, только чтобы по делу, быстро и чётко. – Прошу разрешения оставить при себе штуцер и продолжить с ним обучение точной и дальней стрельбы. Понимаю, что не достоин пока перевода в егерскую команду, но хотя бы так наберусь для этого нужного опыта. Полковник немного подумал и вынес своё решение: – При каждом гренадёрском и пехотном полку высочайшем повелением матушки-императрицы созданы свои егерские команды из опытных и проворных обер-офицеров, унтеров и солдат. В нашем такая тоже имеется, и люди туда один к одному, из самых что ни на есть лучших стрелков мною лично отобраны. Похвально, что вы, юноша, имеете такое горячее стремление идти по стопам своего отца. Набирайтесь пока опыта и проявите себя в ратном деле в своей строевой роте, а там уже будем глядеть и дальше по вам. Штуцер – оружие весьма дорогое и редкое. У нас в полку их всего-то семь штук общим числом, а три из них – и вовсе в личном владении у офицеров. Так что восьмой хороший штуцерник, да ещё из унтеров, нам вовсе даже не лишним будет. Позволяю вам, Егоров, им владеть и проходить обучение точному бою, в том числе и с нашими егерями. Все припасы на это вы получите у полкового каптенармуса сполна. Есть ли еще какие вопросы? – и, увидев, что все замерли в молчании, отпустил всех к местам несения службы. – Пошли, Лёшка, сегодня у меня подхарчуешься и в палатке переночуешь. Ну а завтра уже сам ротный определит, где тебе располагаться и что дальше делать, – предложил Сенцов. – И ты, Матвей, с нами ступай, поутру уже в свою тыловую команду явишься. И троица зашагала в свою часть большого армейского лагеря. Наутро Матвей отправился представляться под начало главного полкового интенданта Телегина, а Алексей предстал пред командиром второй мушкетёрской роты капитаном Смоляковым. Андрей Никитич был довольно моложавым офицером, возрастом около тридцати лет. Проявил он себя в боях в Польше под началом Суворова и прибыл оттуда с повышением где-то около трёх месяцев назад. Как и все командиры, прошедшие суворовскую школу, ротный умел быстро и творчески мыслить, брать ответственность на себя и думать о своих подчинённых. Расспросив Алексея о семье, о дороге и задав ему ещё пару десятков вопросов на самые разные темы, поступил он затем просто, вызвав к себе Сенцова и поручив ему полное шефство над молодым унтером. – У тебя, Сергей, и так, конечно, полный комплект в плутонгах по унтерам, так пусть Алексей покрутится, пообвыкнет вообще в твоей полуроте. Большими заботами ты его пока не грузи, так если, в общем, чем-нибудь, но зато и всем понемногу. Ну а как он опыта наберётся, так, может быть, и свой плутонг получит, там уже это по ходу службы видно будет. И имей в виду, Сенцов, если мне кого послать с донесением нужно будет куда, так я его завсегда у тебя брать буду. Парень он, чай, смышлёный, быстро у нас вон тут освоится. Насчёт штуцерного боя всё знаю, – предварил он вопрос Лёшки, – сказали уже в штабе полка, что сам командир благословил на его овладение. Ну так я только рад, что у меня свой штуцерник в роте появился. С полковой егерской командой ты позже познакомишься. По котловому хозяйству выбирай себе сам солдатскую артель, у нас отдельно только лишь офицеры здесь столуются. Все же остальные простую пищу служивых вкушают. Ночевать можешь в офицерской палатке с Сенцовым, ну или сам при хорошей погоде под открытым небом себе, где хочешь, место выберешь. Ну, вроде бы с тобой всё. Пойду я в полк, Колюбякин к себе всех командиров собирает, может быть, глядишь, какое дело грядёт, – и он оставил роту на своего первого заместителя подпоручика Медведева. Тот, в отличие от быстрого и харизматичного ротного, был с виду весь какой-то мешковатый, медлительный и громоздкий. Всё у него шло с какой-то натугой и требовало долгого обдумывания. – По протекции, – шепнул Лёшке Сергей и тихонько посоветовал: – Ты, главное, ему поддакивай и в глаза не смотри, а сам всё равно всё, как говорит Смоляков, по службе делай. Нам этого «медведя» приставили, чтобы он себе послужной ценз для следующего звания выслужил, а там уж, глядишь, его на свою роту, куда-нибудь подальше от нас заберут. Медведев же велел построить роту по плутонгам и начал медленный обход с осмотром каждого солдата и унтера, делая многим замечания за их неопрятный внешний вид, плохо вычищенную и подшитую форму и амуницию, недостаточно тщательно почищенное и смазанное личное оружие, находя недостатки и десятки разных причин, чтобы придраться. Особенно его интересовало, как накрахмалены и завиты эти ненавистные всеми солдатами парики с их двумя или четырьмя буклями над ушами и косой на затылке. Алексей стоял сразу за полуротным Сенцовым, и, закончив проверку первой полуроты прапорщика Синицына, молодого и весёлого повесы, как его уже охарактеризовал Серёга, Медведев наконец-то добрался и до них. Южное солнце подбиралось к зениту и нестерпимо поджаривало полторы сотни замерших по стойке «смирно» военных. Одетые в свои суконные камзолы красного цвета с кафтанами тёмно-зелёного цвета поверх них, в короткие туго затянутые светлые штаны, в чулки и башмаки, в чёрные шляпы на голове, да ещё затянутые в широкие ремни, с патронными сумками и тяжелеными фузеями через плечо, солдаты потели и ждали своей порции офицерского внимания и недовольства. – Рядовой Маковкин, – представился стоящий рядом с ним солдат, и на него тут же посыпались замечания: правый башмак в пыли, пряжка поясного ремня не надраена, у патронной сумки вообще надорван карман, галстук мятый… – Записывай, записывай, каптенармус, – обратился подпоручик к стоящему рядом с ним унтер-офицеру. – Тебе же потом и контроль за устранением всех этих замечаний вести, и о том мне докладывать. – Открыть крышку полки замка фузеи! – и Медведев провёл в его казённой части своей замусоленной ветошью. – Что ж ты, морда, оружие-то так своё запустил? – процедил он сквозь зубы. – Кремень шатается, затравочное отверстие в нагаре, ствол как надлежит не прочищен и даже не смазан – никак ты плетей захотел, бездельник! Сенцов! Восемь часов караула ему в полной выкладке и в самое жаркое время, дабы этот обалдуй небрежением своим других бы солдат в роте не заразил! – и он, шагнув в бок, наконец-то предстал и перед Алексеем. – Старший сержант Егоров! – представился Лешка, вытянувшись во фрунте. Маленькие глазки подпоручика как острые буравчики из под мохнатых и чёрных бровей сверлили застывшую перед ним фигуру юноши. Всё у того было с первого вида как и положено уставному унтеру – в чистоте да исправности. Но это явно был бы не Медведев, если бы он что-нибудь у кого-нибудь да не нашёл. – Бант на косе выше уровня воротника кафтана, сама коса напудрена слабо. Непорядок и небреженье, унтер-офицер! – протянул он недовольно и постарался поймать взгляд Лёшки. – Виноват, ваше благородие, устраню тотчас же, – рявкнул тот по-уставному и, нахмурив брови, продолжил таращиться своими выпученными глазами поверх офицерской треуголки. Подпоручик хотел было уже перейти к следующему ряду, как вдруг в его глазках мелькнула искра удивления, и он с какой-то злой радостью потянулся к штуцеру унтера. – Это что за винтовальная фузея у тебя такая, сержант? Что за балаган тут вообще с оружием происходит? Мало того, что вы офицерскую шпагу на себе таскаете, так ещё и с неположенным ружьём сюда, в общий строй встали! Штуцер в его руках блестел дорогой бронзовой и латунной отделкой деталей, а само оружие было идеально вычищено и смазано. – Получите для себя обычную фузею, а штуцер я с собой забираю, – подпоручик с нескрываемым восторгом гладил ложе дорогого оружия. – Никак нет, ваше благородие, – неожиданно рявкнул Лёшка. – Что-о?! – в крайнем удивлении протянул подпоручик, совершенно не ожидавший отказа, и уставился своими выпученными глазками на юношу. – Командиром полка полковником Колюбакиным предписано мне и далее владеть сим винтовальным штуцером и вести из него непрерывное обучение точной стрельбе, давая затем отчёт его высокоблагородию лично! – проорал по-уставному Лёшка и протянул руку за своим оружием. Мыслительный процесс у Медведева занял весьма продолжительное время, было видно, как ему не хотелось выпускать из рук такое дорогое и редкое оружие, наконец, он, как видно, себя пересилил и протянул его обратно унтер-офицеру. – Чистить ствол нужно лучше, сержант, и смазывать как следует, а не абы как, – и, мотнув недовольно головой, он перешёл к следующей шеренге. Потянулась рутинная солдатская служба, состоявшая из обязательной шагистики и муштры, овладения приёмами штыкового боя, быстрой зарядки оружия, караулов и разных лагерных работ. Всё это Лёшка проходил наравне со всеми солдатами в своей полуроте. Рота в их пехотном полку состояла из четырёх плутонгов, или же взводов, если перевести всё на язык XXI века. В каждом плутонге было примерно по 35 рядовых при двух капралах. В самой же роте было от 140 до 160 рядовых, десять унтер-офицеров и по четыре обер-офицера. Высший обер-офицерский чин командира роты, как правило, занимал поручик или же капитан. Заместитель командира роты, соответственно, был в чине подпоручика или поручика, а уж полуротами командовали прапорщики. Следующей, более высокой ступенькой в войсковой иерархии от роты и далее был батальон, в Апшеронском и многих других пехотных полках таких батальонов по штату было два. В каждый из них входило по шесть рот, первая из которых называлась гренадёрской. Туда отбирались наиболее рослые и физически крепкие люди, и их форма отличалась от прочих. Помимо гренадёрской в батальоне было ещё пять мушкетёрских рот. Батальонами обычно командовали майоры, но случалось, что и подполковники. Два батальона с их двенадцатью ротами как раз-то и составляли пехотный полк. В полку помимо этих рот были приписанные полевые орудия с их прислугой и егерская команда. В каждом полку была большая тыловая служба во главе с полковым интендантом, заведовавшим помимо снабжения подразделений боеприпасами, амуницией и продовольствием ещё и лекарским, ремонтным и финансовым делом. Всего по штату в полку было более двух тысяч строевых солдат, несущих основную службу, и около двух сотен нестроевых, предназначением которых было обеспечивать полк всем необходимым, дабы не отвлекать его от выполнения своих основных задач. Правда, в боевых действиях солдат участвовало гораздо меньше. Как правило, одна рота от батальона оставалась в местах постоянной дислокации полка, с больными, увечными, солдатскими семьями и со всем основным имуществом. Подтачивали действующую армию боевые и особенно санитарные потери. Ведь при большой скученности народа такую болезнь, как дизентерию, и прочие недуги никто в это время не отменял. Русская императорская армия комплектовалась на основе постоянных рекрутских наборов, поставляли в неё в основном вчерашних крестьян. После первоначального обучения в рекрутских командах рекрут попадал в свой полк, который теперь становился для молодого солдата его родным домом на всю оставшуюся жизнь, ведь служба у солдат в XVIII веке была пожизненной. Только в 1793 году по указу императрицы Екатерины II её ограничили 25 годами. Новобранец принимал присягу, которая навсегда отделяла его от прежней крестьянской жизни. Он получал из государевой казны шляпу-треуголку, кафтан, плащ-епанчу из плотного сукна, камзол со штанами, галстук, сапоги, поясной ремень и патронную сумку, ранец, башмаки, чулки, исподние рубахи и портки, после чего начиналось его долгое обучение для строевой службы в полку. «Полковничья инструкция конного полка 1776 года» предписывала учить рядовых «чистить и вохрить штаны, перчатки, перевязь и портупею, связывать шляпу, наложить на неё каштет и обуть сапоги, положить на них шпоры, привить косу, надеть мундир, а потом стоять в требуемой солдатской фигуре, ходить прямо и маршировать… и когда он во всём этом обвыкнется, только тогда начать обучать его ружейным приёмам, конной и пешей экзерции». Требовалось много времени, чтобы научить вчерашнего простолюдина-крестьянина держать себя прямо, молодцевато и как положено по уставу – «чтобы крестьянская подлая привычка, уклонка, ужимки, чесание при разговоре совсем у него были бы истреблены». По пропитанию у Алексея всё решилось как-то быстро и обыденно. Вечером первых суток службы к нему подошёл пожилой капрал Савельич из его полуроты и предложил отобедать в его артели. – Ежели, конечно, портупей-юнкеру Алексею Петровичу не зазорно будет с солдатами из одного котла кашу есть, – и он покрутил свои пышные пшеничные усы. – С удовольствием, Савельич, спасибо за приглашение, – улыбнулся Лёшка и пошёл за пожилым солдатом к его команде. На костровой площадке уже сидело множество солдатских артелей. Кто-то из них уже успел приготовить себе еду, и теперь, сидя тесным кружком, служилые молча поглощали содержимое артельных котлов. Кто-то ещё варил на костерке простую солдатскую пищу, а его товарищи сидели и, ожидая дежурного кострового, вели между собой неспешные беседы. – Подсаживайтесь, господин старший сержант, – предложил рябой и конопатый рядовой, сдвигаясь со своей войлочной подстилки на землю. – Да ладно, вдвоём уместимся, – кивнул Алексей и занял одну из половин. Савельич одобрительно крякнул и улыбнулся. – Вот это по-нашенски, по-людски. Стало быть, представлю я тут всю свойскую артель. Вот этого рябого, с которым вы туточки рядом сидите, значится, Архипом зовут, там дальше у нас два Ивана сидят, только один белый – Ваня Кудряш, а другой чёрный из них, по цвету волос, ну и вообще, так-то я как бы сам Ваней буду. Потом, дальше по кругу, сидят Потап, Игнат, Осип и вот дядька Кузьма, он самый старый туточки у нас. Ещё со шведом о сорок втором годе он воевал, как раз тогда, когда Елизавета Петровна на престол заступила, он в рекруты попал, и вот всё никак не хочет теперь в нестроевые переходить. Вишь ли, ему тут антиреснее с нами быть, чем в этом скучном обозе. Раньше-то нас тут десять в артели было, но при Рябой Могиле Захарку убило, вот и стало с того на одного меньше, – и при упоминании покойника все истово перекрестились. – Тимоха, ну что у тебя там, готово, что ли? Всё обсчество уже здесь собралось, одного только тебя вот с котлом нам теперяча не хватает! – крикнул он костровому, помешивающему варево. – Сейчас, Иван Савельич, снимаю уже, доставайте все свои ложки, – крикнул в ответ Тимофей и поставил посредине солдатского круга большой медный котёл. Ни один из присутствующих не сдвинулся с места, выжидающе поглядывая на Савельича с Лёшкой. – У нас принято, что старший по чину с котла пробу снимает, – с улыбкой обратился к юноше капрал. – Начинайте с Богом, господин сержант. – Дэк, тут мне люди в отцы вон годятся, – кивнул тот в ответ на Кузьму. Но понимая, что всё общество ждёт, тянуть и манерничать не стал, а степенно перекрестился и, зачерпнув первую ложку, подув на нее, отправил осторожно в рот. Эх, и хороша была солдатская каша! Вроде бы и сготовлена она была совершенно просто: дроблёная крупа, разваренная с мясом и сдобренная потом солью и салом – вот и весь её рецепт. Но на свежем воздухе у костра, да ещё со ржаным сухарём вприкуску есть её, голубушку, после дневных солдатских трудов было сейчас одно удовольствие. Как-то незаметно ложка достала дна, а затем и вовсе заскрябала по нему. – Ну вот и славно, – вздохнул Савельич, – ежели вы не против, так у нас тут Ваньки доскребут посудину, им же потом и чистить да мыть её. Всё тут было просто да естественно и уже распределено своим устоявшимся годами порядком, и Алексей теперь только лишь принимал всё это так, как оно уже было. Приходя в свою роту, вчерашние мужички-общинники включались в абсолютно привычную для них форму социальной организации – солдатскую артель. В ней должно было быть не менее восьми человек, и старшим обычно был самый опытный из солдат или из унтер-офицеров. При отсутствии общей совершенно развитой системы снабжения в армии русские солдаты приспособились обеспечивать себя сами всем тем, что им и было нужно для своей жизни. На общие артельные деньги ими закупался дополнительный провиант, сукно или кожа. Умельцы чинили амуницию и обувь, шили мундиры или рубахи, а самые расторопные на долгих постоях даже порою нанимались на заработки. Деньги из солдатского жалованья, заработков, трофейных и наградных отчислялись потом в общую артельную кассу, во главе которой служивые сами назначали степенного и авторитетного «расходчика» или же ротного старосту. Такое, понятное всем внутреннее устройство делало русскую армию социально и национально однородной и привычной каждому, кто в ней проходил службу. Это постоянное чувство связи в бою со своими товарищами обеспечивало взаимную выручку и поддерживало боевой дух русского солдата. С первых дней службы рекруту-новобранцу внушали, что он уже теперь – «не крестьянин, а солдат, который именем и чином своим от всех его прежних званий преимущественен, отличается от них неоспоримо честью и славою, так как он не щадя своей жизни, обеспечивает своих сограждан, обороняет отечество и тем заслуживает признательность и милость государя, благодарность земляков и молитвы чинов духовных». Вчерашний пахарь-простолюдин, оторванный от своего маленького мирка и повидавший в походах дальние края и другую жизнь, теперь в солдатах навсегда порывал со своей прежней жизнью и уже никогда не ощущал себя крестьянином. Теперь он был государев человек! Рекрутам рассказывали историю их полка, его славный путь с упоминанием всех тех сражений, войн и походов, в котором он принимал участие. Пересказывались имена полководцев и имена прославленных героев, которые своей службой из вчерашних «подлых мужиков» смогли дослужиться до всеми уважаемых старших унтеров, а порою даже до самих господ обер-офицеров. В царствование Петра I, всего лишь полвека назад, таким вот образом «вышли в люди» более четверти пехотных офицеров, особенно из гвардейских полков. За доблестную службу предусматривалось повышение окладов, награждение медалью или же производство в унтер-офицеры. Нередко после больших баталий солдаты получали из казны особые премиальные выплаты. Служащему причиталось жалование, оно было разным и зависело от рода войск. Рядовому пехотного полка было положено примерно 12 рублей в год, унтер-офицеры получали примерно в полтора, а то и в два раза больше. Правда, этих денег солдаты практически не видели: что-то уходило у них за долги или в руки маркитантов, а что-то в артельную кассу. Нередко случалось, что присваивались они нечистым на руку начальством. Глава 11. Егерская наука После традиционного утреннего построения роты капитаном с проверкой всего личного состава, которое при нём прошло быстро и по-деловому, всех обер-офицеров и старших унтеров Смоляков пригласил в свой командирский шатёр. – Господа, турки снова зашевелились, – пересказывал сведения, полученные в штабе полка, командир. – Наши драгунские и казачьи разъезды доложились, что великий визирь султана Иваззаде Халил-паша, командующий огромным войском, вчера начал переправу на сотнях судах через Дунай. Если он потом совершит марш к Кагулу, где стоят те отряды османов, что остались у них на левом берегу после поражения при Ларге и Рябой Могиле, то его армия может составить более чем 150 тысяч человек. Мы же пока стоим и ждём прибытия обозов, без них вести войну невозможно, потому как продовольствия и боевого припаса у нас после недавних баталий осталось очень и очень мало. С обозами же тоже всё не просто. По левую сторону озера Ялпух расположились станом около 80 тысяч татар. Если только они перейдут реку Сальчу и потом атакуют наши обозы, то положение нашей армии может стать критическим. В таком случае мы можем оказаться как бы между молотом и наковальней промеж армий визиря и татар, да ещё и без продуктового провианта и боевого припаса. Что решит командующий Пётр Александрович, мне, конечно, неведомо, но, зная его светлость графа Румянцева, я уверен, что он будет действовать решительно и врага у себя ждать не станет. Поэтому готовьте солдат к предстоящим баталиям. Проверьте, сколько у нас всего ротного провианта, боевого припаса и всего прочего. Солдат я приказываю пустой муштрой не гонять, только лишь для отработки приёмов штыкового боя и ружейной стрельбы. Вы что-то хотели сказать? – и капитан поглядел на переминающегося с ноги на ногу Медведева. – Да как же без строевых приёмов-то быть, господин капитан? – проворчал недовольно подпоручик. – Только лишь одна муштра да палки держат в повиновении и при уставе эту подлую натуру рядового. Эдак тогда и вовсе солдаты обленятся ведь у нас! – Ничего, Олег Никитич, не обленятся, – покачал головой Смоляков. – Им же вот-вот предстоит в большое дело идти. И так ведь порцион на этой неделе снизили, пока к нам провиантского подвоза из тыла нет. Пусть уж лучше они полезным делом занимаются, чем впустую свои силы тратят. Вот как только вернёмся на зимние квартиры и уже там надолго постоем встанем, так сразу же и наверстаем все навыки шагистики, это уже дабы при том долгом отдыхе никто у нас дурью чтобы не маялся. Обер-офицеры, вы пока тут задержитесь, а остальные могут идти по своим местам. Да, и тебе, Алексей, – обратился к нему ротный, – предписано найти нашу егерскую команду и до воскресенья обучаться у них. Найдёшь там подпоручика Куницына Фёдора Семёновича, командира егерей, он возле пушкарей со своими стрелками расположился, вот и доложишься ему. Он про тебя уже сам всё знает. Ну всё, ступай, с Богом, – и Лёшка пошёл разыскивать полковую егерскую команду.