– Тихо тут было, спокойно, повелись на хитрость, – пробурчал, повторяя только что сказанное, Лёшка и расслабил хватку на уряднике. Тот высвободился и, отшагнув назад, растирал запястье и шею. – Может, подраться хочешь, станичник, а то пошли? – как-то спокойно, тусклым тоном предложил ему Лёшка и кивнул в сторону двора. Тот оглянулся на своих, покачал головой и снял с головы папаху. – Виноват я, что уж тут говорить. Простите, братцы. Ефима похоронили на местном православном кладбище, казаки сами вырыли могилу и помолились вместе с егерями о душе погибшего. Рядом с ним в общую могилу положили и семью селян, вырезанную вместе с малыми детьми и стариками. Пленные, допрошенные Егоровым, показали, что большой турецкий начальник, оставляя здесь заслон из их потрёпанной в предыдущих боях орты, всех остальных селян угнал с собой в сторону Бухареста. А их офицер, тот самый, которого застрелил Егор, решил взять русских хитростью, спрятав всех своих людей в самой середине села и ударив по передовому отряду уже в спину. С казаками это сработало, они проверили самые крайние дома и ускакали по дороге дальше. Бить по ним турки не стали, посчитав цель слишком ничтожной, да и риск был, что кто-нибудь из всадников может вырваться из западни и вызвать потом подмогу. А вот егеря им показались лакомой добычей, за их поимку и уничтожение можно было бы получить хороший ödül (награда, приз – тур.) от большого начальства. Русских егерей шибко не любили в турецком войске, называя их зелёными шайтанами. Всё шло как по маслу, русские проверили крайние дома, и им должно было это уже надоесть. Они или встали бы на отдых, расслабившись, или начали бы шарить по домам в поисках добычи, ну или пошли бы всем скопом по дороге дальше, к выходу из села. И в том и в другом случае по ним, не готовым к отпору, ударили бы из засады, и непременно бы всех уничтожили, а кого-то, быть может, и захватили в плен. Но всё пошло не так, как они рассчитывали, и теперь турецкие солдаты Хасан, Муса и Шабан просили милости у страшных русских солдат. Нет, русского солдата они не убивали, а были всё время на улице. Нет, мирных жителей они тоже не резали и не кололи, эту семью убили подручные командира орты Джемаля. За что? Они сами того не знают, потому что рядом их не было, а были они в это время в передовом дозоре. Да, рассказать о турецких силах, которые противостоят русским, они, конечно же, могут и скажут всё, что знают, только не нужно их убивать, потому что у них у всех есть дети и их ждут дома их семьи. Лёшка подробно записал все те сведенья, что ему в спешке поведали пленные, и протянул листы уряднику. – Передашь всё в штаб лично дежурному офицеру, скажешь, что это срочные сведенья о турецких войсках. Пусть штабные их ещё пошибче у себя поспрашивают, особенно вон того, маленького, с синяком под глазом. Его Мусой зовут, и у него родственник в полковых писарях служит. Похоже, они треплются с ним обо всем со скуки, и он может быть весьма полезен. У меня просто времени на него нет, нужно дальше двигать, и так мы тут задержались. Смотри, станичник, всех в целости доставь, смотри! – и пригрозил казаку кулаком. – Передам, сержант, – кивнул Лёшке урядник, потирая по привычке запястье. – Доставлю энтих языков в целости, что я, важности какой не понимаю, что ли. Эвон как ты по ихнему шпаришь-то гладко, где только толмачить научился так? Ладно, прости ещё раз за всё и прощай! – Свидимся ещё, – буркнул Лёшка и скомандовал команде: – Первая шестёрка в авангарде, вторая парами по бокам и сзади. Вперёд! – и егеря направились к опушке леса, куда входил старинный тракт. Глава 8. Лесной бой Бригада Гудовича шла по лесному тракту в направление Бухареста два дня. Больших сшибок с неприятелем не было, видно было, что турки в спешке откатываются к его предместьям, бросая по пути сломанные повозки, вещи, трупы умерших от болезней и ран. Впереди по-прежнему шли дозором конные сотни казаков и гусар, а за ними и в боковом охранении двигались егерские команды. – Подсобите, охотнички, впереди завал из деревьев, а за ними турки засели, не сковырнуть их нам без вас, – попросил подмоги гусарский подпоручик, подскакав к передовой егерской команде. – Много турок-то, вашбродь? – переспросил Лешка, подзывая своих унтеров и капралов. – Да их сотни две, наверное, будет, хорошо эдак из-за завалов бьют гады, у меня вон пятерых сшибли с коней, а двоих из них и вовсе насмерть. Не наскочить просто так нам, там овраги по бокам дороги, а если в лоб переть, так столько крови возьмут, что сам не рад будешь, что ввязался. – Ясно, вашбродь, – кивнул Лёшка. – Сейчас мы их прижмём там огнём, чтобы они лишнего не высовывались и вольготно себя не чувствовали, но, думаю, пушечку всё ж таки туда нужно, хоть самую маленькую, трёхфунтовку ту же. Даже её против завала должно хватить. Выставить вон напрямую в шагах двухсот и перемешать всё там ядрами и крупной картечью. – И то верно, – кивнул поручик, – сейчас подгоним сюда канониров, ну а вы им пока головы поднять не давайте, отомстите за моих ребят. Турок за стволы завала загнали быстро, егерские штуцера издалека подавили самых отчаянных, а потом дожали быстрым и точным боем из фузей со ста-ста пятидесяти шагов. Лешка, стоя за стволом широкого бука, перезаряжал оружие, оглядывая поле боя, – перед завалом лежало два тела гусар, несколько убитых лошадей и с десяток трупов турок. Несколько неподвижных фигур виднелись в мешанине стволов и свешивались среди них, раскинув руки. Сзади послышался топот, и к позиции егерей подскакал знакомый уже гусарский подпоручик. – Идёт пушечка, через пяток минут тут будет, десятифунтовый единорог удалось пригнать. Как тут у вас? – Спокойно, вашбродь, – ответил Лёшка. – Турка чёт воевать с нами расхотела, сначала вроде как в пострелялки ударились, ну мы и обрадовались такой отзывчивости от них, но опосля того, как мы их с пары десятков угомонили, обиделась уж больно и уже минут двадцать как молчит и носа из-за деревьев не кажет. – Вот как? – усмехнулся гусар, – Так, может, ушли они уже, и нет их за завалом, а мы тут пушку с собой гоним? – Не-е, – протянул Лёшка, качая головой, – тут они, вашбродь, тут, мы их чуем прямо. Сидят сейчас там обиженные и в нас с вами целятся. – Ну мы это сейчас проверим, – ответил гусар, и Лёшка слово не успел сказать, как он взлетел на коня и выскочил на тракт. Бах, бах, бах! – посыпались ружейные выстрелы из-за завала, а он сам окутался облаком от сгоревшего пороха. Тридцать секунд и выскочивший из под огня подпоручик снова стоял рядом с Лёшкой. Бабах! – разрядил свой штуцер в сторону только ему видной цели командир егерей и покачал недовольно головой. – Ушёл гад, осторожные они уже, наученные, да и дым там всё скрадывает. Ну вы отчаянный, конечно, господин подпоручик, так, в одиночку под пулями скакать не каждый бы сумел! – Пустое, – пожал плечами гусар, рассматривая дырку в полах своего доломана. – Нда-а, на дюйм бы левее и кровь бы пустили, ну а коли на вершок, так и вовсе бы. Аха! Сзади послышался цокот копыт, и из-за поворота выехала четвёрка лошадей, везущая за собой на передке четвертьпудовый, или как его ещё называли, десятифунтовый единорог. А сзади него скакала на лошадях ещё орудийная прислуга. К Лёшке с подпоручиком подскочил здоровенный усатый фейерверкер. – Степанов Елистрат, – представился он, козыряя, и вгляделся в сторону завала. – Этот чоли разобрать надобно? – и он покрутил, прикидывая расстояние, свой чёрный ус. – Сможете взять? – кивнул ему гусарский подпоручик. – Хватит мощи-то у вашей пушечки? – Да что не взять-то, вашбродь, – ответил артиллерист. – Возьмём, силов-то, чай, хватит. Думаю, зарядов десять уйдёт на всё про всё, ну может, и чуть больше, конечно. У нас на предке как раз всё, что нужно, есть. Пущщай только нас стрелки егеря прикроют, а то нам напрямую тут придётся орудие выкатывать из-за поворота, вот мы как на ладони у энтих самих тогда будем. Я тут прикинул сейчас диспозицию, тут всего-то сто пятьдесят шагов на глазок до них, достанет ведь турка из ружжа, коль стрелять начнёт, хотя и далековато, канешна, для гладкого ствола, а всё же достанет, думаю, – и посмотрел вопросительно на Лёшку. – Прикроем, обязательно прикроем, – кивнул тот, успокаивая фейерверкера, – они тут уже наученные нами. Но немного, конечно, постреляют, так что вы всё же поберегитесь. – Ну это коне-ешно, – кивнул артиллерист, – всё как положено, сержант, чай уж не первый год воюем-то! Ну что, тады я дам в скором темпе шести выстрелов в минуту по семь-восемь ядер, потом заброшу им тройку бомб, а там уже и с пяток зарядов дальней картечи ударю, ну и уж для пущего спокойствии тройкой ближней всё там подмету. Итого минуты три, ну может, чуть больше на всё понадобится, это ежели прислугу мне не попортят. На этом и порешили. Пара десятков гусар спешилась и присоединилась к егерям. «От их коротеньких гладкоствольных фузеек толку тут особого не было, ну да хоть треск какой лишней дадут, попугают и то ладно», – подумал Лёшка. Артиллеристы по команде своего фейерверкера быстро и слаженно выпрягли четвёрку лошадей с передком и, выгрузив из ящика чуть в сторонке от орудия нужное количество зарядов, отогнали их подальше. Затем сняли с передка единорог, развернули его в сторону завала и, поднатужившись, выкатили его из-за поворота, ставя на прямую наводку. Из-за нагромождения брёвен и ветвей тут же в сторону орудия ударили десятки ружей. Пули засвистели возле орудия и его прислуги. Бах, бах, бах! – били штуцера и фузеи егерей и гусар, стараясь подавить огонь турок или хотя бы не дать им возможности спокойно прицеливаться в артиллеристов. Бом! – ударило орудие. – Бом! Бом! – с интервалом в секунд пятнадцать ядра начали крушить завал, откидывая в сторону стволы, обломки, щепу, ветки и изуродованные человеческие тела. Бом, бом! – в завале вспучились взрывы от бомб. А потом с истошным воем пошла дальняя картечь, состоявшая из крупных 20-миллиметровых мушкетных пуль, выметая всё живое, что пока ещё пряталось среди обломков. Бом! Бом! Бом! – и уже с визгом и со свистом из орудийного ствола ударила мелкая ближняя картечь, проходя по всей цели, действительно, словно гигантская метла. – Вперёд! – крикнул поручик, и русские ринулись к разбитому завалу. Перед ними предстала воистину страшная картина – десятки окровавленных и изорванных тел лежали вперемешку с расщепленным и побитым деревом. Воевать тут больше было уже не с кем, и гусары, оседлав коней, понеслись по тракту вдогон тем защитникам лесной крепости, что оставили свои кровавые следы на дороге. – Ну вы и дали им! – качал головой Лёшка, осторожно притрагиваясь к горячему орудийному стволу. – Шесть выстрелов в минуту, это ж надо какая скорострельность! У нас вон лучшие егеря-фузейщики и то только по четыре в минуту делают! Фейрвейркер, осматривавший колесо лафета, поднялся и улыбнулся снисходительно Алексею. – Девять, девять выстрелов в минуту – самый быстрый темп стрельбы из вот этого единорога! У пушек такого же калибра только до шести выстрелов удаётся сделать, а хотя, наверное, даже и пять-то с большим трудом пушкари смогут. Да это ещё и при большем весе самой пушки. У них ведь и ствол длиннее, и мощность заряда намного меньше, чем у нашего единорога, они и навесом или теми же бомбами ведь бить так не могут, как вот мы. А мы вот всё с этим вот нашим другом можем, – и он как-то особенно нежно и ласково похлопал огромной своей ладошкой по стволу. – Посчитай сам вот, ядрами мы бить можем, разрывными и зажигательными гранатами – всегда пожалуйста, бомбами, картечью любой – всем могём. У нас вон баллистика, ежели вы, конечно, юноша, слышали про такое слово, гораздо ведь лучшивее, чем у той же пушки или гаубицы, а калибр наш при этом гораздо больше, и вот всё вот это при сильно меньшем весе орудия. А в чём вся изюминка-то, хоть знаете? – и он вопросительно посмотрел на Егорова. – Неа, – совершенно чистосердечно помотал тот головой. – Во-о-о! А вся изюминка тут в особой зарядной каморе, – поднял закопчённый указательный палец артиллерист. – Тута-то она в виде конической формы сделана, оттого-то при эдакой форме и получается более тесное прилегание ядра к стенке ствола, а всё почему? А потому, что прорыва-то пороховых газов здесь меньше, ну а зато дальность стрельбы, выходит, гораздо больше. Ну и, конечно, заряжание в этом случае упрощается, а скорострельность и баллистика при всём при этом у единорога растёт. Ещё граф Пётр Иванович Шувалов, наш главный генерал-фельдцейхмейстер по орудиям, со товарищами сие орудие, что посерёдке между пушкой и гаубицей будет, премудро задумал, а потом его единорогом назвал и вот этот вот герб везде на стволах оттиснул, – и он показал на оттиск – изображение сказочного единорога на стволе. – Такой сказочный единорог у него, говорят, и на его дворянском гербе был, потому он его и сюда тоже перенёс. А что, имеет право, как-никак он цельный граф! Ну а императрица Всероссийская Елизавета Петровна его на все те деяния и благословила. Эх, как они пруссаков-то били в ту войну, лет десять назад, ты бы знал! – и он аж закатил глаза. – Я ведь тогда совсем молоденьким канониром был, чуть постарше тебя, наверное. Страшно мне было, аж жуть, как вот сейчас вспомню. Но ничего, и ядрами, и бомбами, и даже ближней картечью от немчуры порою отбивались. А когда дуэль устраивали с ихними батареями, так мы ту дуэль завсегда с нашими-то единорогами супротив них выигрывали. От того-то нас эти пруссаки тогда так и боялись! Потому как что-о? Потому что русская артиллерия всегда самая сильная и продвинутая была, – и фейерверкер опять погладил остывающую бронзу ствола. – Ладно, сейчас всю сажу и копоть вычистим, оси промажем как следует и потом сразу к своим двинем. Вечереет уже скоро, похоже, что бригада на привал в лесу встанет, к Бухаресту раньше завтрашнего обеда мы уже не успеем выйти. Канониры почистили банниками орудие, смазали все оси на передке и на самом орудии, подцепили его к передку, запряжённому в упряжку, и ускакали по той дороге, по какой они сюда буквально полчаса назад выехали. – Ну что, братцы, пошли и мы вслед гусарам? Пару часиков пройдём вперёд и, пожалуй, уже тоже будем на ночёвку вставать? – спросил Лёшка совета у бывалых егерей, и плутонг порысил дальше вдоль лесного такта. Передвигались сторожко, с боевым охранением и со всеми мерами предосторожности, но противника нигде не было. Так, встретили несколько трупов турок, как видимо, порубанных преследующими гусарами, и всё, дальше в лесу было тихо. – Пожалуй, место для ночлега нужно искать, Пётр Ляксеич, – сказал Лёшке Карпыч, кивая на небо. – Темнеет уже, сейчас солнце быстро садится, минут двадцать, и полная темнота тут насупит, ни место потом не выбрать сухого, ни дров для сугрева не найти годных в той темноте. Лёшка кивнул, соглашаясь, и отдал команду: – Ищем себе место для ночёвки! Макарыч, ты со своей пятёркой вперёд шагов на сто выйди, в передовом дозоре встанешь. Егор, ты своих людей по бокам выставь, пусть они на шагов пятьдесят в стороны разойдутся и пока там караулят! Через пяток минут подскочил дозорный от левого охранения и доложил, что с их стороны, шагах примерно в сорока от дороги, есть неплохая продолговатая ложбинка, где можно вполне себе удачно всем разместиться на ночёвку и разжечь там костёр не привлекая внимания. Место действительно было удобное. Всё вокруг ложбины было поросшее густым кустарником, огромными дубовыми и буковыми деревьями, и уже совсем скоро внизу пылали пара костров, а рядом на скорую руку строили несколько шалашей, положив сверху на роготули вершинки и уже потом укрывая всё лапником со срубленной неподалеку сосны. Ужинать пришлось снова сухарями, таскать за собой тяжеленые котлы было в дальнем походе делом немыслимым, но долго на сухарях сидеть тоже было нельзя. Не зря же в более поздние времена возник такой термин, как «сухарный понос». Целые армии, не имея возможности готовить себе пищу в местности, полностью разорённой войной, переходили на многодневный сухарный порцион. И как следствие, через неделю, другую практически у всех солдат из-за раздражения кишечника и желудка после повреждения их слизистой оболочки начиналась сильнейшая диарея, и армия очень быстро теряла свою боеготовность. Выход тут был один – хорошо распаривать эти сухари, но где и как, Лёшка пока не предполагал и грыз их у костра вместе со всеми. Сверху посыпалась земля, и в ложбинку спрыгнул Ваня Кнопка с дальнего дозора.