Как я понял, госпиталь тут только-только развернули, мы одни из первых прибыли, так что в нашем зале все с нашего санитарного эшелона. Постельное бельё только вечером выдали – простыню и покрывало. Подушки не у всех, мне выдали валик и наволочку не по размеру, в два раза больше. На улице жарко, но в зале на удивление комфортно в плане температуры было, а обмывали нас раз в три дня. Кормили в основном рисовой кашей, видимо, где-то много риса закупили. А если вспомнить, что не так далеко граница с Китаем, понятно, откуда всё. На следующий день был обход, весь наш зал был записан за одним врачом женского пола. По лицу истинной стервы было ясно, что ничего хорошего тут нас не ждет. До меня дошла очередь только к вечеру, обойти три сотни ранбольных непросто, она прерывалась на обед, полдник, время отдыха и ужин. Вот после ужина и до меня дошла. К этому времени она едва половину успела опросить и осмотреть – с десяток человек унесли на операции, а полсотни на процедуры. – Итак, старший сержант Гафт, – сказала врачиха, изучив лист, который подала медсестра. – Кто? – не понял я. – Мне тут шутки шутить некогда, покажите место ранения. Она осмотрела мои раны, чуть задирая бинты, и, сообщив, что заживление идёт нормально, повернулась к соседу. Я попросил передать мне гитару (у одного из ранбольных была), та пошла по рукам и вскоре оказалась у меня. Врач была рядом, и я сказал ей: – Лидия Николаевна, эта песня для вас. Правда, я написал её для другой женщины, но вам она идеально подходит. Её должна исполнять женщина, поётся как бы о себе, но, я надеюсь, вы поймёте. С гитарой я не был на ты, как с аккордеоном, но всё же наигрывать простые мелодии научился за время странствий и путешествий. Вот и запел, глядя женщине прямо в глаза: Что-то милый, на меня ты больно сердишься, Ну подумаешь, монашкой не жила… Та, встав, с лёгкой улыбкой и чуть наклонив голову, слушала меня. А когда я закончил, запрокинув голову захохотала. Видно, что по-настоящему. Песня ей понравилась. Красивая зараза, на Долину чем-то похожа. Но всё же стерва. – Спасибо, – поблагодарила она и продолжила работу. Я вернул гитару, накрылся простынёй и, вернув пустую тарелку санитарке, стал травить соседям анекдоты, в основном о блондинках. Наш врач как раз блондинкой была. Пару раз и та оглушительно хохотала – голос не понижал. Меня попросили погромче рассказывать. В зале стояла оглушительная тишина, даже тяжёлые переставали стонать. Ржали все. Для меня анекдоты бородатые, а тут их слушали как откровения. А два последних анекдота были про блондинку у врача. Ржач стоял минут десять. Лидия Николаевна стояла с красным лицом, вытирая слёзы от смеха, работать дальше смогла только минут через десять. Так мы и лечились. На процедуры меня не носили, прямо тут отодрали старые бинты – кровь потекла, и смазали чем-то. Дав ранам подсохнуть, накрутили новые бинты. Ну как новые, сильно стиранные, с пятнами, но чистые, а это главное. Пережил эту экзекуцию я с трудом, а через два дня следующая, ну а там и дальнейшее лечение. Госпитали бывают трех видов: хорошие, средние и плохие – всё от главврача зависит. Наш был ни рыба ни мясо, и то, что госпиталь в плохие не скатился, а оказался на позиции средних, было чудом, и это чудо называется врачи. Пять дней я уже тут в Ташкенте, и только вчера было пополнение медперсонала, старый наконец вздохнул свободнее. Врач так и остался один, в основном санитарками пополнили. Видимо, девчат-десятиклассниц набрали, вот те и суетились, делали то, что им медсёстры и более опытные санитарки показывали. За нашим углом закрепили Юленьку, она хоть и русское имя носила, но наполовину узбечка. Смесь неплохая получилась, красотка. Потихонечку лечение шло. Почему я не говорил, кто я? Да скучно мне, решил посмотреть, что из всего этого выйдет, и чем дальше, тем становилось понятнее, что всем на меня наплевать. Ну, кроме Светы, конечно, но что она в её положении сделает? Найти меня было бы не трудно. Те двое уродов, что перевозили меня с аэродрома, сказали бы, где меня оставили. Дальше проверить по бумагам, куда эшелон ушёл, а тут найти не проблема. Но никаких поисков не было. Я же говорю, наплевать всем. Да и хрен с ними! К тому же Петровский обещание свое не выполнил, гад такой, – наградной пистолет не вручил. По-честному, я один аэродром уничтожил, да и остальные раскатали не без моей помощи, но заслужил только одно наградное оружие, которое еще и не получил. Есть причина обидеться? На мой взгляд, есть. Так что идите все к чёрту, я отдыхаю и лечусь. Нет, я понимаю, что в тот момент не до этого было, но если вернусь в Москву или на фронт и в течение месяца не получу заслуженную награду, то буду посылать на хрен таких, как Петровский. А желающие воспользоваться мной найдутся, и немало. Слухи о моём рейде прошлись даже по нашему госпиталю, и газета московская, со статьями и фотографиями (даже той, где я раненый на носилках большой палец показываю), тоже вышла. Что интересно, никто не связал старшего лейтенанта Барда и старшего сержанта Гафта, кем меня тут считают, хотя сходство поразительное, как говорили многие. Так что выполнять приказы таких, как Петровский, я не стану. Отправят в тыл – пережду и вернусь, мол, ничего не получилось. А чтобы задницу прикрыть, устрою охоту на немцев и полицаев, настреляв их в достаточном количестве. Ну, пару мостов сожгу, и хватит, а задачу выполнять не буду. Признаюсь, в некоторых случаях я очень обидчив, особенно если игнорируют мои заслуги. Я уже одиннадцать дней в госпитале. И у нас образовался некоторый график. Утром после завтрака я около часа травлю анекдоты, ближе к вечеру, до ужина, играю на гитаре – тут и раненым хоть какое-то развлечение, и я довольно быстро учусь играть. Жаль, хозяина гитары перевели в выздоравливающие, но мы скинулись и купили новую. Девчата инструмент принесли, и теперь имеется общая гитара. Московских газет несколько пачек с санитарным эшелоном привезли, их я читал с немалым интересом. И некролог свой нашёл, где сообщалось, что я умер от ран в госпитале и похоронен на Новодевичьем кладбище со всеми воинскими почестями. Да наплевать, но меня обеспокоило, что Света переживает и могут быть преждевременные роды. Попросил санитарку принести мне лист бумаги и карандаш. Написал следующее: мол, жив и здоров, лечусь. Поинтересовался, как у нее дела и появился ли на свет малыш. Попросил сообщить, дочь или сын. После этого написал адрес получателя, и девчата отправили письмо. К слову, еще в моем некрологе сообщалось, что МАЙОР Бард пал смертью храбрых и бла-бла-бла… с последующим награждением второй золотой медалью ГСС ПОСМЕРТНО. Меня это тоже позабавило. Интересно, кому награду вручили? Наверное, Свете, как матери моего ребёнка. Глава 17 Возвращение в Москву Пока лечился, из газет узнал, что коринженер, тот самый генерал, который мне мотоцикл чинил, всё же вывел наших на позиции Шестьдесят третьего корпуса. Да и ещё несколько лагерей военнопленных освободил по пути. Много бронетехники вывел. Его за это к герою представили, уже вручили в Кремле, я фотографию видел. Из двух других групп только одна благополучно к нашим прорвалась. Вторая сгинула. Аэро дром, как я и приказал, они уничтожили, лётчики подтвердили, но сами пропали. Топливо закончилось или в засаду угодили, поди знай. Минск ещё держится, там был воздушный мост организован. Наши стали немецкие трофейные «лаптёжники» использовать, но летают ли сейчас на них или нет, не в курсе. Смоленск ещё стоит, но бои там страшные идут, а вот на Юго-Западном фронте не всё так хорошо, было три попытки прорыва танковых и моторизованных соединений, чтобы организовать крупные окружения. Две отбили с серьёзными потерями для немцев, да так, что три корпуса те отвели в тыл, как практически полностью обескровленные; а третья почти удалась. Но окружить наших не получилось, пока смертники пытались удержать мобильные группы, устраивая засады, Потапов успел вывести войска, выстраивая новую линию обороны, куда немцы и упёрлись. Проблема в том, что до Киева всего около ста километров осталось. Одессу румыны и немцы взяли всё же, сейчас к Крыму идут. О нашем рейде трубили долго, считая это большой победой, где немцы понесли огромные потери. Документы немцев убитых мной лично я Петровскому сдал, вместе с докладом по операции. А что дальше было, не в курсе, увезли меня. Вещи мои у Светы, я уверен в их целостности, доберусь до Москвы, заберу, а сначала хочется узнать, как там у неё дела, да и о себе дал знать. До Москвы письмо не меньше десяти дней будет идти, плюс назад какое-то время, так что месяц ждать буду ответа. Сегодня шестнадцатое сентября, я лежу в больничной пижаме и уже пытаюсь ноги разрабатывать. Вчера разрешили ходить и выдали костыли. Чем больше практиковаться, тем лучше. Увидел, что в зал заходят несколько командиров госбезопасности и с ними наша Лидия Николаевна. С ней пара медсестёр и неприметный мужичок во врачебном халате. А не наш ли это главврач? Ранее я его не видел, только от раненых слышал, что он есть. Один из командиров мне был хорошо знаком – Маринин это. Дураку понятно, что я их интересовал. Когда они подошли, не дал ему и рта раскрыть, а первым спросил: – Маринин, а ты-то какого хрена тут делаешь? – Бард, тебе не говорили о субординации? – возмутился тот. – Где уважение к старшему по званию? – Что-то слышал о такой гадости, но видеть не доводилось. Тем более что я ненавижу армию во всех её проявлениях и ненавижу командиров, особенно когда на меня орут, отдавая приказы. У меня есть острое желание впечатать кулак в рожу такому командиру. Смотри, будешь повышать голос, наконец не сдержусь – с начала войны коплю, должно же когда-нибудь прорваться. – И что, меня уважать не за что? – Хм, интересней вопрос, – я действительно задумался и после минуты размышлений всё же вынужден был признать: – Не припомню пока за тобой косяков, честный служака, всё вовремя делал. Ладно, считай, убедил, извиняюсь за грубые слова. Так чего надо? – Ты не охренел? Тебя умершим признали, торжественные похороны были, а ты тут лежишь, скалишься, скотина. – Ага, видел некролог в газете. – А говорил, не Бард, только похож, – возмущённо прошептал один из соседей. – Даже не родственник, – тут же отрезал я. Было дело, лицо-то характерное, вот и говорил, что только похож, раз данные другие. Убедить смог, а теперь всё насмарку. А ведь я и письмо посылал как Ростислав Гафт – так у меня в больничном листе записано. Светка сдала, больше некому, она по почерку сразу поймёт, кто писал. Маринин, нахмурившись, спросил: – Ты почему не сообщил, кто такой? – Я сообщил. Я виноват, что врач идиот и записал так, как ему хотелось, а не как мне? А я менять ничего не стал, меня тоже всё устраивало. Знал бы, что так все будет, специально изменил бы данные свои. Ладно, не томи, сын или дочь? Весь зал слушал нас, почему-то Маринин не отдал приказа вынести меня, чтобы пообщаться без стольких свидетелей. А мне наплевать. – Дочка, точнее дочки, близняшки. Катериной и Елизаветой назвали. – Катя и Лиза? А что, мне нравится. Как Светлана? Когда роды были? – Двадцать третьего августа. Как узнала, что ты умер от ран, так и схватки начались. Да и срок подошёл, сейчас дети и мать в порядке. Я перед вылетом зашёл к ним, сказал, что скоро привезу тебя. – Смысл? Я сам через пару неделю выпишусь и побываю у Светы. Детей навестить хочу, и у меня там вещи личные. – Хм, их изъяли у Светланы. – Маринин, – тихим голос сказал я. – Буду у Светы, проверю. Если чего не найду или что пропало, хоть один патрон, лучше сразу вешайтесь. Я эти пистолеты у правителя оккупированных территорий Белоруссии трофеями взял, его коллекция. Перед тем как ему живот ножом вспороть. Я не только системы помню, но и номера оружия. Если чего из трофеев не будет… Если вы меня не знаете, то узнаете. – Как судья и следователь? – Ты о чём? – приподнял я одну бровь, сразу сообразив, в чём дело. – Удивительное совпадение, как тебя разжаловали и судили, то судья вдруг в этот же день утонул в ванной, а следователя пытали. Странное совпадение, не находишь? С учётом того, насколько ты в тылу врага не шаблонно действуешь, да и не повторяешься никогда. – Не докажете. И вообще, с чего это на меня подумали? – А больше-то некому, – развёл он руками. – Да и насчёт трофеев своих забудь. У нас трофеев нет, у нас только мародёрство. – Значит, разграбили мои запасы, – покивал я сам себе. – Я запомню. А насчёт судьи и следователя будут доказательства, свидетели, приходи, а беспочвенными подозрениями пугать меня не нужно. Ладно, так чего надо? – Приказ опознать тебя и доставить в Москву. – Зачем? Меня и тут неплохо лечат. – Ты не слышал? Это приказ. Подготовьте его к транспортировке, – это уже тому мужичку непонятному, видимо главврачу. – Сейчас-сейчас. Лилия Николаевна! Та кивнула и отдала несколько распоряжений, а меня готовить начали. Два мелких санитара из местных принесли носилки. – Так почему ты не сообщил, кто ты на самом деле? – всё допытывался Маринин. – Я уже сказал, сообщил. Повторю, врач идиот, записал то, что хотел. Это ещё в санитарном поезде было. А потом я менять ничего не стал. Решил провести социальный эксперимент, вспомнит обо мне хоть кто-то или нет. Да и как в госпиталях на периферии лечат заинтересовало. Вот всё и узнал. На меня всем было плавать, лечится и ладно, а госпитали на периферии хрень полная. Врачи тянут как могут, но без грамотного руководства всё это напрасные труды. Наш госпиталь ниже среднего, врачи на уровне, но главврача не того поставили, мямля бесхребетная. Хотя бы посмотреть на него, а то ни разу не видел. По палатам не ходит, усло вия лечения не наблюдает… Тот мужичок бледнел, краснел, но молчал, Лидия Николаевна как раз усмешки не скрывала, я знал, что она в контрах с главой госпиталя, это её должны были поставить. – Куда вы меня вперёд ногами потащили?! – возмутился я, когда меня подняли. – Коновалы. Вас где, на мясокомбинате обучали? Они всё же исправились и понесли меня к выходу. Громко попрощался с остальными парнями и вежливо со своим лечащим врачом. Маринин задерживаться не стал. Трое командиров, что его сопровождали, сели в кузов, а он сам в кабину, и мы покатили к аэродрому. – Останови на рынке. Арбузов и дынь купим. В Москве это дичайший дефицит.