– Ведь это ты убила Антона? – Чарли, какого хрена? – Мы знали его гораздо лучше, чем ты. Он никогда особо не пил. Ему была противна даже мысль об утрате контроля. – Извини, но это просто глупо. – Я качаю головой. – Нет, ну правда, зачем мне его убивать? И главное – как? – Как – я не знаю. Но что именно глупо – мы тебе скажем. Глупо – верить, будто он вылакал полбутылки бренди и свалился с платформы. С ним бы это не могло произойти. – Слушай, я не знаю, что с ним случилось, ладно? Тема закрыта. Чарли улыбаются. – Ева, мы не будем ничего говорить. Просто хотим, чтобы ты знала, что мы в курсе. Хорошо? – Как хочешь, Чарли. Глава 11 За нами приходят ближе к концу дня, когда свет за окном уже начинает тускнеть. Это – Ричард, на котором нелепо смотрится российская армейская шинель, молодой парень в кожаной куртке, с холодным взглядом и автоматом через плечо и мужчина постарше в мятом пальто и с чем-то вроде шахтерской каски в руках. Ричард приветствует нас и представляет Толю и Геннадия. – Все готовы? – спрашивает он, и мы с Чарли киваем в ответ. С пересохшим от предчувствий ртом я иду за ними до конца коридора, где Ричард набирает код и вызывает лифт. Мы молча спускаемся в подвал – два этажа вниз от первого – и выходим в холодный мрак. Ричард нажимает на выключатель, и я вижу, что попала в пыльную, пропахшую сыростью пещеру Аладдина, полную пустых коробок, электрогенераторных блоков, стройматериалов, приставных лестниц, ржавеющих холодильников и дорожных кофров, и отчетливо слышу, как среди всей этой свалки шныряют крысы. Вслед за Ричардом мы пробираемся через кучи рухляди и подходим к стальной двери, встроенной в центральную колонну. Он поворачивается к камере с функцией распознавания лиц и толчком открывает дверь. Впереди – железная спиральная лестница, спускающаяся во тьму. Щелчок, и перед нами загорается, помигав, непрерывный ряд неоновых ламп. Ричард с Геннадием идут впереди, мы с Чарли – за ними, а замыкает шеренгу Толя. Ледяной, пропитанный сероводородом сквозняк усиливается по мере нашего спуска, и я с благодарностью думаю о термобелье и зимней экипировке. В конце концов мы ступаем на бетонный пол. Ричард достает из кармана фонарик, а Геннадий включает свой – на только что надетой шахтерской каске. Мы бредем за ними в темный туннель, различая в свете их фонарей покрытые каплями воды стены и железный настил, из-под которого доносится звук хлещущей воды. Здесь адский ужас и страшная вонь. – Что это за место? – шепотом спрашиваю я. – В народе его называют изнанкой мира, – отвечает Ричард. – Вода, чей звук ты слышишь, – это река Неглинка, отведенная под землю в восемнадцатом веке. Здесь внизу – целая сеть туннелей, канализационных труб, водостоков. В давние времена у КГБ тут были свои посты перехвата информации. Геннадий работал на одном из них. Он – один из немногих оставшихся krotov, которые знают эту сеть как свои пять пальцев. – Тут можно так заблудиться, что тебя не найдет никто и никогда. – Луч фонаря на каске Геннадия скользит по семье сероватых, растущих из-под кирпичей грибов. – Я встречал здесь скелеты. В основном – со сталинских времен. Их можно узнать по отверстию в задней части черепа. – Господи Иисусе! – Иисус никогда сюда не спускался, – мрачно произносит Геннадий. Туннель резко обрывается, и мы оказываемся в зале под сводами из выцветшего кирпича, освещенном цепью маломощных лампочек. По всей длине зала над глубоким каналом, по которому течет речка, протянуты железные мостки. Я в потрясении замечаю группу мужчин и женщин, продвигающихся в темноте вдоль стены. – Кто это? – спрашиваю я Геннадия. Он пожимает плечами. – Наркоманы, бывшие зэки, отшельники… Некоторые живут здесь месяцами. В группе примерно человек двадцать. Бледные, неопределенного возраста силуэты – кто-то в потрепанном пальто, кто-то в старой форме, – они смотрят на нас с безразличием. Худощавая молодая женщина с измученным лицом изобличающе указывает на меня пальцем, кривя губы в безмолвном гневе. Вид людей, живущих в подобном месте, меня потрясает, но Чарли, похоже, это ни капли не трогает. Может, дело в том, что после Бутырки удивить чем-то уже невозможно. Направляемые лучом от налобного фонаря Геннадия, мы идем по узкому настилу над каналом. Со сводчатого кирпичного потолка свисают сверкающие сталактиты. Время от времени с них в реку падают капли, и их звук гулко отдается в окружающей нас тишине. Так мы бредем минут десять или даже больше, и тут я вдруг обращаю внимание на отдаленный шум какого-то потока. Его громкость с каждым шагом усиливается, пока мы не доходим до его источника – водопада: через борт канала река каскадами низвергается в бассейн, расположенный метрах в пяти внизу. – Да, тут сложный кусок, – произносит Геннадий. – Туннель – за этим водопадом. – Я пойду первым, – говорит Ричард. – Мне уже приходилось здесь бывать. Он вручает Геннадию свой фонарик и начинает спускаться по стальной лестнице, приделанной к вертикальной части консоли, на которой мы стоим. В любое другое время высокий чин из МИ-6 в русской шинели и галстуке, спускающийся в подземную речку, произвел бы неизгладимое впечатление, но в последние дни мне довелось увидеть столько всего жуткого и странного, что сейчас это зрелище не рождает у меня никаких эмоций. Ричард, между тем, исчезает из поля зрения. Я перевожу взгляд на Геннадия, а он в ответ улыбается. – Ты следующая. Это не страшно, вот увидишь. Я начинаю спускаться в свете фонарика по холодным, мокрым ступенькам. В темноте подо мной грохочет и бурлит река. Геннадий направляет луч за водопад, и тут я замечаю проход, ширины которого как раз хватит, чтобы протиснуться. А за ним – еле заметный в дрожащем свете – новый туннель. Появляется Ричард и протягивает мне руку. Я хватаюсь за нее, делаю полушаг-полупрыжок, и он рывком втаскивает меня внутрь. – Вот блин! – задыхаюсь я. – Все в порядке? – спрашивает Ричард. – Более-менее. Когда и остальные благополучно перебираются к нам, Ричард поворачивается к двери, которая преграждает дальнейший проход. Дверь защищена кодом, который Ричард набирает, заслоняя телом кнопочную панель. Дверь отворяется, и они с Геннадием жмут друг другу руки. – Дальше дойдете без проблем, – говорит krot, поднимая руку в прощальном жесте и перебираясь обратно на ту сторону. Вскоре луч фонарика на его каске скрывается в темноте. Его сменяет бледный свет, пробивающийся из-за приоткрытой двери. Теперь мы стоим на мостках у края огромной цилиндрической шахты. Лестничные пролеты зигзагами уходят вниз как минимум метров на сто. Ричард, не теряя времени, жестом показывает следовать за ним. Мы быстро спускаемся, этаж за этажом, глухо стуча ботинками по металлическим ступенькам. С каждым новым уровнем вид этого места делается все более зловещим. Стены со стальной арматурой покрыты шелушащейся красной антикоррозионной краской, хотя самим конструкциям на вид уже много десятков лет. Следы подошв на пыли и раздавленные окурки указывают на то, что здесь недавно кто-то проходил, и через некоторое время до нас начинает доноситься приглушенный гул снизу. Весь путь до подножья лестницы занял у нас минут десять, и в итоге мы оказываемся в некоем подобии атриума, где нас поджидает вооруженный охранник в форме с эмблемой в виде крылатого щита – то есть перед нами – офицер ГУСП, бывшего 15-го Главного управления КГБ. Моего внутреннего шпиона этот факт не может оставить равнодушным. В Лондоне мы знали, что из всех российских секретных служб ГУСП – самая секретная, но чем она, собственно, занимается, понятия не имели. Ричард показывает пропуск, и охранник кивком разрешает пройти. Перед нами открывается автоматическая дверь, за которой вонь сероводорода неожиданно усиливается, и мы по коридору вдруг попадаем в место столь нереальное, что Чарли и я – обе застываем как вкопанные. Мы – на подземной железнодорожной платформе. Слева и справа – исчезающие в темном тоннеле пути. Прямо перед нами на облицованной кафелем стене – метровые серп и молот из бронзы и эмалированная табличка «д6-ефремова». – Что это? – спрашиваю я у Ричарда. – Станция Ефремова, – отвечает он. – Часть подземной сети Д-6. Официально объекта Д-6 не существует. А неофициально его начали строить еще при Сталине, чтобы связать Кремль с подземными командными постами КГБ и обеспечить возможность эвакуации Политбюро и московских генералов в случае ядерной войны. Эта работа до сих пор продолжается в условиях строжайшей секретности. – До нас доходили слухи, – говорят Чарли, осматриваясь по сторонам. – Их слышали все. Но нам всегда казалось, что это dezinformatsiya. Ричард улыбается. – Ты же знаешь поговорку? Величайший трюк дьявола – убедить всех, что его нет. Это – про КГБ. – Что теперь? – спрашиваю я Толю, который до сих пор не проронил ни слова. Вместо ответа он кивает на Ричарда. – Все очень просто, – говорит тот. – Ждем поезда. Так мы и стоим – Ричард, одетый как житель пригорода, ожидающий утреннюю электричку, чтобы ехать на работу, в какой-нибудь лондонский инвестиционный банк, мы с Чарли, закутанные в черную зимнюю экипировку, словно лыжники на альпийском курорте, и Толя, похожий на мафиозного бойца. – Если Д-6 – это секретный правительственный объект, то как вышло, что ты вместе с «Двенадцатью» получил сюда доступ? Ричард задумчиво хмурится. – Ева, есть вещи, которые я не вправе обсуждать. Скажем так… Все довольно сложно. От дальнейших объяснений его спасает прибывший поезд. В составе – всего один вагон, построенный, по всей видимости, много десятилетий назад, но зато к нему прицеплены два электровоза – по одному с обеих сторон. Мы забираемся внутрь. Там – все потрепанное, но в рабочем состоянии: единственная мигающая лампочка, истертая обивка и пожелтевшие окна с полузадернутыми занавесками. Мы садимся, двери с еле слышным гидравлическим шипением закрываются, и поезд отбывает от платформы во мрак туннеля. Толя продолжает хранить безучастное молчание. – Запомните эту поездку, – говорит Ричард нам с Чарли. – Никто не поверит вам, если скажете, что катались в «глубокой подземке». Вас сочтут или ненормальными, или фантазерками. Вскоре мы минуем еще одну станцию, «д6-волхонка» – успеваю заметить сквозь мутное стекло, но поезд останавливается, лишь когда мы доезжаем до «д6-центральной». Вся поездка не заняла и десяти минут. Мы покидаем поезд с сожалением – по крайней мере, в моем случае – и выходим в атриум, очень похожий на тот, что был на Ефремова, только на сей раз пустынную станцию охраняют полдюжины офицеров в форме ГУСП. В шахте со стальными стенами вместо ефремовских лестниц работает последовательный ряд эскалаторов. До верхнего уровня мы добираемся за несколько минут и попадаем в пыльный, замусоренный вестибюль с расходящимися в разные стороны коридорами. Ричард ведет нас по самому дальнему из них, над которым висит указатель с надписью «никольская». На бетонной стене есть выключатель, но Ричард его игнорирует, предпочитая освещать дорогу бледным светом своего фонарика. Я чувствую прохладный сквозняк и слышу стук своего сердца. Коридор абсолютно прямой. Под ногами то и дело попадаются темные лужи и битое стекло. В какой-то момент луч фонарика выхватывает пару горящих глаз, и из мрака прыскает кошка. В итоге мы доходим до глухой стены с опертой на нее алюминиевой стремянкой. Толя устанавливает лестницу, карабкается вверх и, добравшись до стальной крышки люка, отодвигает ее в сторону. – Тут я с вами прощаюсь с пожеланиями ни пуха ни пера и удачной охоты, – говорит нам Ричард. – Толя, ты в курсе, что делать. Толя кивает и, подтянувшись, непринужденно заныривает в темное отверстие. Чарли следуют за ним. Я лезу туда же, просовываю руки до локтей в люк и с Толиной помощью кое-как выталкиваю свое тело на холодный каменный пол, куда и валюсь, чтобы полежать хотя бы несколько секунд. – Ты в порядке? – шепчут Чарли не без сочувствия. – Да, спасибо. Толя дает нам пару минут, чтобы наши глаза привыкли к темноте. – Ладно, – в итоге произносит он, впервые открывая рот за все это время. – Сейчас опять надо лезть. Мы карабкаемся почти в кромешной темноте – в старинной, пропахшей плесенью башне. Узенькая лестница ведет через три этажа с деревянными полами мимо высоких готических окон, в которые виден яркий свет фонарей снаружи, и оканчивается в небольшой восьмигранной комнате. В окошках стекла либо треснутые, либо вовсе отсутствуют, и через эти отверстия в комнату залетает морозный воздух вместе с веселыми криками и песнями. Я выглядываю наружу. Метрах в шестидесяти под нами раскинулась сияющая, подсвеченная Красная площадь, где гуляют толпы, празднующие Новый год. На дальней стороне – ГУМ с башнями и башенками, весь в гирляндах из золотых лампочек, а напротив играет огнями прожекторов каток, на котором кружатся, порой наталкиваясь друг на дружку, люди на коньках под гремящую из громкоговорителей музыку. В любых других обстоятельствах этот праздничный пейзаж подействовал бы на меня опьяняюще, но сегодня он пугает. Я словно впервые вижу сцену, куда сейчас выйду играть главную роль, не зная ни строчки текста. Теперь я понимаю, что подземная дорога Д-6 позволила нам, обойдя многочисленные уровни контроля безопасности с системами видеонаблюдения, проникнуть незамеченными внутрь самого Кремля. Я прикидываю, что сейчас мы должны находиться в одной из исторических башен на восточной стене. В твердом футляре на полу – винтовка «АХ», прицел «Найтфорс» и глушитель. Рядом – упаковка патронов «.338 Лапуа Магнум», люпольдская оптическая труба в отдельном чехле, две пары беспроводных наушников, термос и коробка с сэндвичами, плиткой шоколада и кофеином в таблетках. Пока Чарли устанавливает винтовку, а я занимаюсь трубой, Толя подключает одну из пар наушников, произносит несколько коротких фраз и затем раздает наушники нам. Первые секунд десять мы слушаем тишину, но потом бесплотный, лишенный интонации голос присваивает нам позывные Чарли и Эхо и приказывает назваться. Потом нам велят подготовить оборудование и доложить. После этого Толя желает нам удачи и по узкой лестнице спускается на свой пост этажом ниже. В термосе я обнаруживаю горячий сладкий кофе и наливаю себе чашку. – Чарли готовы.