– Думаю, это самое разумное. Без Балтера мы все равно ничего не решим. Ну что толку, если мы сейчас все перестреляем друг друга или взорвем? И Балтер за такое по головке не погладит. Если вообще останется кого гладить: силы серьезные с обеих сторон, и практически равные. – Что за телка? – удивленно крутанулся на месте Косых, обращаясь к Боброву. – Твоя? – Мой телохранитель, – нехотя ответил тот. – Да? – живо поворачиваясь ко мне и быстро окидывая оценивающим взглядом, уточнил Косых. – Шутишь? – Нет, – мрачно сказал Бобров. – Охотникова Евгения Максимовна, – сама представилась я, сухо глядя на Косых. – А-а-а! – протянул тот, поскребя свою лысину и с досадой стряхивая с ладони капли дождя. – Как же, слышал! Давно мечтал познакомиться, кстати! И что, Сева, хорошо она тебя охраняет? – Пока не жалуюсь, – процедил Бобров. – А в остальном? – подмигнул он ему с сальной улыбкой. – А остальное – не по моей части, – ответила за него я, глядя в противные, бледные глазки бывшего мента. – Так что? Договорились? Косых еще раз окинул меня взглядом, сплюнул на землю и пошел к воротам. На ходу он обернулся и бросил: – Благоразумная она у тебя, Сева. Учись. Мы втроем двинулись следом. Косых сделал знак охранникам Балтера разойтись и пропустить нас. Все расступились, только Артем Разуваев окинул нас на прощание крайне недружелюбным взглядом. Радченко пошел в свой «Ягуар», Бобров устроился рядом со мной. Процессия покатила обратно в город. Я молчала. Бобров первым разлепил губы. – И все равно я ему не верю! – выдал он. – Почему? – Потому что Балтер – это такая сволочь, что… – начал заводиться Бобров. – Всеволод Евгеньевич, если вами руководят одни чувства, то на них, увы, мы ничего не построим. Нужна логика и факты! – Факты? – повернулся ко мне Бобров. – А они говорят сами за себя! Балтера нет в городе, так что он мог спокойно инсценировать эту стрельбу, не опасаясь за свою жизнь! А вставить два новых стекла – это для него пустяки. Вот и весь ущерб! – Но Радченко тоже не было дома сегодня ночью, – заметила я. – Не подозреваете же вы его? Бобров на миг застыл, потом выпалил: – Я уже никому не верю! Только зачем ему это надо? – А Балтеру зачем портить собственные окна? Если вы решите, что это не он, следовательно, и угроза исходит не от него. А значит, и магазин отдавать ему нет никакого смысла. Так? Бобров призадумался. Мои аргументы произвели на него действие, и он надулся. – И самое главное: пистолет, подброшенный в ваш кабинет! Возвращаемся к этому вопросу. Как Балтер мог его вам подбросить, если там бывают только ваши проверенные люди? – Ну, мои – это условно мои! – сказал Бобров. – Любого из них можно перекупить! И нужно проверить эту компашку! – Он кивнул на ехавшую впереди «Ауди». – То есть вы не доверяете собственной службе охраны, – кивнула я. – Я никому не верю! – вскричал Бобров. – Никому! Все уроды! Все норовят подставить! Все! – Тише, тише, успокойтесь! – повысила я голос. – У вас паранойя, кажется, начинается! Ночь в СИЗО на вас явно подействовала. Вам нужно отдохнуть, выспаться и прийти в себя. Иначе все может кончиться больницей. – Вы меня в психопатии подозреваете? – возмутился Бобров. – Я имела в виду кардиологическое отделение, – пояснила я. – Вы уже постоянно хватаетесь за сердце, а на лице часто болезненная гримаса. Значит, сердечко ваше дает сбои. Бобров сник и вздохнул. – Точно, – признался он. – Сердце шалит последнее время. А завтра еще похороны Мишки! А тут вся эта свистопляска! Стрельба, авария, арест! Свихнуться можно! – Вот сейчас приедем к вам, выпейте лекарство и отправляйтесь спать, – посоветовала я. – Нечего вам из дома высовываться без толку. А дальше подумаем, что делать. Бобров еще раз вздохнул и поудобнее устроился на кресле. Остаток дороги мы ехали молча. На одном из светофоров нас обогнал «Ягуар», и высунувшийся из окна Радченко сказал: – Созвонимся, Сева. – Созвонимся, – проворчал Бобров, закрывая глаза. Дома он, наспех расцеловав выбежавшую его встречать Ларису, сразу собрался к себе. – Сева! – с обидой проговорила супруга. – Я так тебя ждала! – Всеволод Евгеньевич неважно себя чувствует, – оповестила ее я. – Я бы даже посоветовала вызвать ему врача. – Что с тобой? – сейчас же всполошилась Лариса. – Все в порядке, ничего страшного, не надо никакого врача, – отказался Бобров. – А Катя где? – Распевается в своей комнате. У нее завтра концерт, ты помнишь? – О господи! – закатил глаза к потолку Бобров. – Я совсем забыл! Вылетело из головы! В эту минуту на лестницы показалась Камилла. – Папочка! – прощебетала она, быстро перебирая длинными ногами и сбегая вниз. Чмокнув отца в щеку, она капризным голосом маленькой девочки заявила: – Папа, я не хочу выступать в золотистом платье, оно мне не идет! В «Галерее» я видела бирюзовое, оно гораздо лучше! Ты дашь мне денег? – Твою мать! – неожиданно заорал Бобров. – Не успел отец порог переступить – сразу «дай денег»! Только и слышишь – «дай денег»! Дай денег! Всем от меня нужны только деньги! Погодите немного, умру – все ваше будет! Забирайте все к чертовой матери! И он, ожесточенно топая ногами, прошагал к своей спальне и быстро заперся на ключ. Камилла и Лариса с округлившимися глазами смотрели на захлопнувшуюся дверь. – Что это с ним? – испуганно спросила дочь. – Я сама в шоке, – развела руками Лариса и повернулась ко мне. – Просто Всеволод Евгеньевич перенервничал в последнее время, – пояснила я. – Эта стрельба, потом арест… к тому же не забывайте, что у него вчера убили сына. И неизвестно еще, чем кончится дело. Не трогайте его сейчас, просто дайте побыть одному и отдохнуть. – У нас появился домашний психотерапевт, – с глупой детской язвительностью произнесла Камилла и, задрав нос, отправилась в свою комнату. – Не сердитесь на нее, – извиняющимся голосом сказала Лариса. – Она тоже нервничает перед концертом. К тому же отец раньше никогда не разговаривал с ней в подобном тоне. – Да ерунда! – усмехнулась я. – Обед скоро? – Да, через пятнадцать минут. Сейчас я скажу Тамаре Михайловне, что мы все в сборе, – произнесла Лариса. – А вы уверены, что врач не нужен? – Не уверена, – покачала я головой. – Поэтому в случае чего – не слушайте мужа и вызывайте «Скорую». – У нас есть семейный врач, Сергей Иванович, – сообщила Лариса. – Лечит нас много лет. – Тем лучше, – одобрила я и пошла к себе переодеваться. У себя мне очень отчетливо было слышно, как распевается Камилла: комната, именуемая студией, находилась через стену от меня. Собственно, распевкой в прямом смысле это было сложно назвать, поскольку сама Камилла ничего не пела. Она бесконечно гоняла одну и ту же запись с единственной песней. У меня даже закралось подозрение, что делает она это только для того, чтобы запомнить текст и синхронно попадать в фонограмму. До меня постоянно долетали словечки новомодной песенки с весьма незатейливым текстом и мотивом. Речь там шла, разумеется, о любви – о чем еще может петь восемнадцатилетняя девушка! Причем началась эта любовь стремительно и целиком благодаря Интернету, судя по строчкам первого куплета: «Аватар твой увидала – и пропала, и пропала!» «Что ж, коряво, зато очень в ногу со временем!» – подумала я, причесываясь перед зеркалом и закалывая волосы на затылке. «Осыпал меня цветами и красивыми стихами!» – восторженно хвасталась Камилла всему белому свету. «А также пирогами, и блинами, и сушеными грибами!» – мрачно подумала я, утыкаясь лицом в подушку. Попыталась отвлечься и переключиться на размышления о ситуации с Бобровым. Я чувствовала, что арест Всеволода Евгеньевича – не последний эпизод в череде событий. И как бы предугадать, что предпримет таинственный недоброжелатель, решивший уничтожить моего клиента? Я попробовала все проанализировать, но тут зазвонил мой сотовый. Звонил журналист Кеша, который сразу затараторил в трубку: – Женя, привет! Слушай, значит, водилу зовут Василий Павлович Чернышов. «КамАЗ» этот не его, а вообще непонятно чей. Числится за одной строительной организацией, которой юридически уже не существует. Все, больше ничего не знаю. – Все поняла, Кеша, спасибо, – сказала я. – Ты обещала отблагодарить! – напомнил журналист. – Так а я что делаю? – усмехнулась я. Из-за стены тем временем потянуло какой-то «Таганкой»: «Ночи, полные огня, подарил ты для меня».