Я представила, как завертелся в гробу от зависти старина Пушкин, и сама завозилась на диване, пытаясь отделаться от навязчивой мелодии и бьющих в уши звуков. Наконец, не выдержав, воткнула наушники и включила плеер. Тихонько зазвучал старый, добрый «Депеш Мод», и я хоть немного сосредоточилась. Поразмышляв некоторое время, я свернула это занятие, сочтя его неблагодарным. В конце концов, я не экстрасенс и не гадалка, а телохранитель. И главное сейчас – сохранять бдительность и быть наготове в любую минуту. Да и прорывающееся даже через наушники пение мешало процессу. С досадой я убрала наушники и поневоле стала свидетельницей окончания любовной истории. Камилла крутила свой шедевр уже, наверное, в сотый раз, и я многое пропустила. А тем временем у героини песни дела шли все хуже и хуже: ее герой куда-то запропал, и она весьма грустила по этому поводу: «В прах летят мои мечты, где же ты, где же ты?» А закончилось все совсем уже безжалостно. С тоскою девушка сообщила: «На прощанье, как насмешку, ты прислал мне эсэмэску…» «Увы, реалии нашего жестокого времени!» – мысленно вздохнула я, решив хотя бы посмотреть какой-нибудь фильм в наушниках, включив звук погромче. Но тут Камилле, кажется, кто-то позвонил, и она выключила свою шарманку, радостно заворковав в трубку. Всеволод Евгеньевич показался из своей комнаты часа через два с половиной. Он сразу же прошел в ванную, откуда довольно долго доносилось плесканье и фырканье. Появился он посвежевшим и порозовевшим, пахнущим дорогим парфюмом и в пушистом халате почти до пола, делавшем его похожим на ворсистый теннисный мячик. С улыбкой подойдя к сидевшей на диване перед телевизором в гостиной жене и поцеловав ее в щечку, Всеволод Евгеньевич сообщил: – Я только что заказал новый телик, к вечеру привезут. Бобров, как я поняла, относился к людям, которые не умеют долго сердиться или дуться и предпочитают поскорее разрядить напряженную обстановку. Его жена, наверное, была прекрасно осведомлена об этой особенности супруга, потому что она тут же улыбнулась ему и произнесла: – Спасибо, дорогой. Но я легко могла бы и подождать. – А где дочь? – озабоченно спросил Бобров. Лариса не успела ответить: по лестнице раздалось цоканье каблучков, а затем показалась и сама начинающая звезда: в коротенькой курточке, отделанной мехом, узких брючках и высоких черных сапожках, она оживленно болтала с кем-то по телефону, спускаясь к выходу. – Катюша! – окликнул ее отец. Та тут же надула губки, делая вид, что страшно обижена, однако говорить моментально прекратила и приостановилась, выжидая. Отец быстро подошел к ней, достал бумажник, с улыбкой приподнял пальцем подбородок дочери и сказал: – Я подумал, что бирюзовое платье тебе очень пойдет. – Спасибо, папа! – подпрыгнула Камилла, повисая на шее у отца. – Я как раз сейчас и проеду за ним. – А ты вообще куда собралась? – встала с дивана Лариса. – В кино, – сообщила девушка уже совсем другим, беспечным и веселым тоном. – Вот, а ведь лет двадцать назад говорили, что кино как жанр уже умирает! – засмеялась Лариса. – Дорогая моя, это говорили даже не двадцать, а сорок лет назад! – поднял палец Бобров. – Ну, этого я не могу знать, – притворно вздохнула Лариса и добавила: – Меня тогда еще не было на свете! – Мам, пап, ну я пойду? – переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо сказала Камилла. – Иди, иди. Только не допоздна, – предупредил отец. – Завтра концерт, сама понимаешь. Едва Камилла ушла, как у Боброва зазвонил сотовый телефон, и он, взглянув на номер, скрылся в своей комнате. Я было насторожилась, но Всеволод Евгеньевич почти сразу вернулся и сообщил: – Мне звонил продюсер Камиллы, просит срочно подъехать. Вы готовы? – Да, только куртку надену, – сказала я и пошла в сторону прихожей. – А что случилось-то? – поднялась с дивана Лариса. – Он не сказал, да скорее всего ничего особенного, – махнул рукой Бобров. – Видно, хочет обсудить какие-то детали. Наверняка на что-нибудь еще потребовались деньги – ты же знаешь Стаса! Ну, не скучай! И он, потрепав жену по щеке, зашагал к двери. – А что за концерт-то, Всеволод Евгеньевич? – поинтересовалась я, садясь за руль. – Вряд ли это сольное выступление вашей дочери? – Разумеется, нет, – подтвердил Бобров. – Будут и другие: местная группа «Платина» и еще один мальчик, Глэйд. Ну, для разнообразия. А главная изюминка, конечно же, Арсений Торквадзе. – А, понятно, – протянула я, вспомнив о том, что неоднократно видела в городе развешанные афиши с портретом улыбающейся столичной звезды. – Но он выступит во втором отделении, – тут же оговорился Бобров. – А в первом будут выступать те, кого я назвал. – Понятно, на разогреве, – кивнула я. Боброву, кажется, не очень понравилось сказанною мною слово, но я не стала развивать эту тему. В конце концов, что тут такого? Понятно, что его дочка не того полета птица, что Арсений Торквадзе, который, может, и не учился вокалу в Милане, но имя имеет вполне раскрученное. Мы ехали по одной из центральных тарасовских улиц, пока Бобров не сказал: – Сейчас будет арка, в нее поворачивайте. Я уже собралась свернуть в узкий проезд, как издалека показались фары другого автомобиля, который ехал вперед уверенно и даже нахально, совершенно не собираясь уступать нам дорогу. Пришлось переждать и пропустить. Это оказался громоздкий джип «Чероки». Через окно я разглядела довольно наглую, крупную физиономию с огромной залысиной на лбу. Обладатель физиономии демонстративно смотрел вперед полупрезрительным взглядом, оттопырив нижнюю губу и делая вид, что вокруг него никого не существует. Он выехал на проезжую часть и, врубив скорость, быстро понесся вперед, выпуская из-под шин колес фонтаны грязной воды. К моему удивлению, Бобров приподнялся на сиденье и, проводив мужчину не менее презрительным взглядом, медленно сплюнул через окно на землю. – Кто это? – спросила я. – Да так, – процедил Всеволод Евгеньевич. – Есть тут один… Я не стала больше ничего уточнять, проехала в арку и остановилась во дворе, образованном тремя домами, стоявшими перпендикулярно друг другу. Затем заглушила мотор и вышла из машины вместе с Бобровым. – Вон к тому подъезду, – показал он мне. Мы прошли к двери, на которой висела довольно лаконичная вывеска, оформленная как стилизация под граффити: «Студия Стаса Лобоцкого». Студия занимала правое крыло первого этажа данного дома – то есть две выкупленные бывшие жилые квартиры, по всей видимости. Сам продюсер являл собой классический портрет творческого человека: длинные, не очень чистые волосы, собранные сзади в «хвост», клетчатая рубашка навыпуск, поверх которой накинута незастегнутая кожаная жилетка, джинсы, ассиметрично рваные на штанинах. Он сидел в главной, как я поняла, комнате, снабженной всяческой музыкальной аппаратурой, за пультом управления, и щелкал правой рукой мышью. В левой у него дымилась сигарета, длинная полоска пепла с которой норовила упасть на голубой ковер под ногами. – Стас! – повысив голос, позвал Бобров. Продюсер Лобоцкий обернулся, торопливо снял наушники и кивнул, протягивая Боброву руку. – Привет, привет, – проговорил он с наигранной, как мне показалось, улыбкой, мельком скользнув по мне взглядом, но в то же время явно оценивая. – Присаживайтесь. Кофе, чай? Я хотела было отказаться, но Лобоцкий, мягко улыбнувшись, сказал доверительно: – Не отказывайтесь, у меня кофе особый! – С афродизиаками? – усмехнулась я. – Приятно пообщаться с образованным человеком! – с чувством произнес Стас, прижимая руки к груди и поворачиваясь к Боброву. – Мой помощник Евгения Максимовна, – проговорил Бобров заученную фразу, ставшую для него уже шаблонной. – То-то я смотрю: для жены молода, для дочери старовата, – кивнул Лобоцкий и тут же вновь сложил руки на груди: – Простите, пожалуйста, это без всякого намека на ваш возраст. – Стас, тебе прекрасно знакомы и моя жена, и моя дочь, – усмехнулся Бобров. – Так что не выделывайся. – И не думал, – качнул головой продюсер, поднимаясь со стула и направляясь в соседнюю комнату. – А кофе у меня настоящий, молотый, с пряностями. Он исчез, а я склонилась к Боброву с замечанием: – Я думала, ваш продюсер выглядит посолиднее. – Ложное впечатление, – поморщился Бобров. – Стас, хоть и выглядит как подросток с гитарой, вхож во все коммерческие круги. И с Москвой договаривается сам, и с местными функционерами. И папа у него – замминистра культуры области. Так что не волнуйтесь, я с ним не первый год знаком, знаю, что делаю. – Ну что ж, хорошо, – согласилась я. Из дальней комнаты тем временем повеяло восточным ароматом. Вскоре показался и сам Лобоцкий с подносом в руках, на котором стояли три чашки, над которыми клубился пар. – Прошу, – выставляя поднос на стол, пригласил он. Кофе и впрямь был вкусным, крепким и терпким. Правда, я больше привыкла к европейскому способу приготовления, но для разнообразия стоило отведать и этот вариант. – Ну как? – улыбнулся Лобоцкий, явно ожидая похвалы. – Вкусно, – коротко прокомментировала я. Стас картинно вздохнул и откинул со лба длинную прядь. Бобров уже покончил с напитком и, отставив чашку, ожидал перехода к сути разговора. Однако Лобоцкий не спешил. Он принялся рассказывать о Турции, где кофе является очень распространенным напитком, потом плавно перешел на магрибские страны, а затем свернул беседу на тему каджунской кухни. – Так что хотел, Стас? – не выдержал Бобров. – Еще кофе? – предложил Лобоцкий. – Хватит, – решительно ответил Бобров. – Что за дело? – Как Камилла? – вместо ответа спросил продюсер. – А что Камилла? Камилла в порядке, готовится к завтрашнему выступлению, – пожал плечами Всеволод Евгеньевич. – Надеюсь, все идет по плану?