– Первый. А Вы? – вежливо интересуюсь я. – Я уже много раз тут бывала, а сама из Болони. А Вы откуда? – дружелюбно улыбается она, и я понимаю, что у неё и в мыслях нет никаких насмешек. – А я из Москвы… И я впервые не только в Париже, но и во Франции! – всё ещё недоуменно отвечаю я, желая добавить, что я вообще впервые, почти везде. – Что ж, Вам очень повезло! Тут красиво и интересно! Не смотрите на эти окраины, такова судьба любого большого европейского города! Однажды все они не выдерживают напора приезжих и начинают расширяться и расти. А уж кто там и как живет, ну как этим можно управлять? – спокойно произносит она. Я восхищенно рассматриваю мою новую знакомую. Какое чудесное отношение к жизни! Может, все французы такие философы? – А вот и вокзал Монпарнас! Меня встречает мой парень! А Вам удачи! Главное, улыбайтесь и будьте вежливы, и перед Вами откроются все двери! – улыбнулась моя соседка и помахала мне рукой на прощание. Я улыбнулась ей в ответ и тепло попрощалась с нею. Что ж, возможно, всё не так и страшно? Когда же я купила себе багет с салатом и сыром и, сдав чемодан, уселась на лавочке под каким-то раскидистым деревом, Париж и вовсе показался мне милашкой, несмотря на спешащих вокруг людей и местных хулиганов, желавших узнать, кто я и откуда. Не добившись от меня вразумительного ответа и получив в ответ улыбку с салатом и майонезом по уголкам рта, они быстро ретировались. Надо же, даже парижские хулиганы любят эстетику, разве не прелесть? Вскоре я заметила толпу туристов, направляющихся к огромному стеклянному зданию. Оно было тёмным и загадочным и элегантно поблёскивало на солнце. Ведомая любопытством, я пошла вслед за туристами. Оказалось, что это здание не что иное, как башня Монпарнас, самое высокое здание в Париже! В нем есть смотровые площадки и кафе, откуда можно основательно рассмотреть все достопримечательности. Обрадовавшись как ребенок, я купила билетик в кассе и взмыла со всеми вместе на суперскоростном лифте. На последнем этаже была торжественная тишина: все с замиранием сердца смотрели сквозь огромные окна на город влюбленных. Кто-то всматривался через подзорную трубу, кто-то спорил о местоположении интересных домов, а кто-то просто охал и ахал, таким большим казался город с крошечными домами, триумфальной аркой, дворцами и садами, освещенными ярким солнцем. Я улыбнулась и окончательно поверила, что я в Париже! Вскоре я уже ехала в такси и думала о том, какой будет моя принимающая семья, у которой я решила поселиться, чтобы подучить французский. Почему-то школы французского языка мне показалось мало. Уж если быть с Парижем, так по-настоящему: и днём, и ночью! Чтобы никакого русского и английского, только язык Виктора Гюго и Александра Дюма! И вот я на месте со своим изрядно потрепанным чемоданом: похоже, в аэропорту с ним не особо церемонились. Отставив беднягу в сторону, я принялась изучать таблички перед входом в дом. Все они были сияющего золотого цвета с замысловатыми вензелями французских фамилий. С трудом отыскав нужную мне, я с облегчением нажала на кнопку звонка рядом с табличкой. Дверь загудела и плавно отворилась. Внутри меня ожидал просторный холл, широкая мраморная лестница и зеркала в позолоченных рамах почти во всю стену. Добро пожаловать в Шестнадцатый округ, детка, словно говорили они все! Почувствовав себя принцессой, я вкатила чемодан в изящный лифт с прозрачными стенами и поехала знакомиться с хозяевами. У входа в квартиру меня встретила молоденькая девушка азиатского типа. Поклонившись мне пару раз, она принялась что-то щебетать на едва уловимом для моего уха французском. Я в замешательстве уставилась на неё. Девушка замолчала, потом махнула рукой и засмеялась. А затем и вовсе поманила меня за собой, провожая до моей комнаты. Затем она, продолжая улыбаться, показала мне ванную, туалет и кухню, и оставила меня приходить в себя. Я присела на элегантную кровать с ажурной литой решеткой по торцам и посмотрела в уютное окно, выходящее во внутренний дворик. Там росли аккуратные кустики и белые розы. Слышались голоса громко дискутировавших где-то французов, смех детей и звуки музыки. Я погрузилась в самое сердце Парижа! Здесь ли оно? Вот это мне и предстоит выяснить в ближайшие две недели! Вернувшись мысленно в свою комнату, я с любопытством осмотрела её обстановку. На штукатуренных, нежно-желтых стенах висели старинные гравюры, изображающие батальные сцены и мирную жизнь никак не позже восемнадцатого века. В чём-то комичные, они с дотошностью ювелира передавали все детали своего времени: раструбы мушкетов, веера дам, шпаги и перья на шляпах кавалеров. Подивившись музейной экспозиции в своей комнате, я заметила антикварный гардероб в углу комнаты. Резные, деревянные дверцы благородного вишневого цвета прятали за собой обитое шёлком убранство широких полок, латуневую штангу с изящными плечиками для платьев и слегка потускневшее зеркало в половину человеческого роста, размещенное на внутренней стороне одной из дверок. «Эдак я сама превращусь в Марию Антуанетту или ещё кого-то похожего статуса!» – удивленно подумала я. Завершал композицию моей комнаты утонченный столик с бюро, поспоривший бы в своей красоте с любым экспонатом Эрмитажа. Едва заметные стулья дополняли кровать и столик. Посмотрев на свой побитый чемодан, я немедленно задвинула его поглубже под кровать, так сильно контрастировал он с окружающей меня обстановкой. Потом, спохватившись, что он не разобран, я вытащила его обратно и принялась бережно развешивать и раскладывать свои наряды в драгоценном гардеробе. Я словно оказалась маленькой девочкой, которая играет в куклы или в принцесс. Обстановка комнаты поднимала во мне трепетность и чувство красоты во всём. Это было удивительно! Неожиданно, когда я почти закончила раскладывать свои вещи, в дверь деликатно постучали. Не сообразив сходу, что нужно сказать по-французски, я машинально вопросила по-русски «да?», но потом хихикнула и вспомнила, что во Франции это бы звучало «oui?». Лишь когда я исправилась, дверь стремительно растворилась и в комнату решительно вошла миниатюрная женщина с высокой, пышной прической. Смерив меня своим пронзительным, оценивающим взглядом, она встала в позу Наполеона и, поздравив меня с прибытием в Париж, принялась перечислять правила её дома. Это было так величественно и строго, а поток её речи был столь бурным, что мне оставалось лишь смотреть на неё с полуоткрытым ртом и восхищаться её напором и энергией. В какой-то момент хозяйка решила перевести дух и случайно заметила мой рассеянный взгляд. Досадливо махнув рукой, она нетерпеливо вышла из комнаты и вернулась спустя мгновение с большим листом бумаги. Затем она церемонно указала рукой на заголовок, гласивший, что это свод правил, и очень серьёзных, и медленно пожелала мне как следует отдохнуть, а потом непременно вникнуть в их суть! При этом хозяйка настойчиво потрясла в воздухе указательным пальцем и гордо удалилась. Я бегло пробежала глазами и узнала в конце списка, что хозяйку зовут мадам Луиза Мерсье. И всё-таки как я ни крепилась, вспоминая своё хорошее воспитание и чудесных родителей, но сам список и сцена с хозяйкой прорвались во мне таким гомерическим хохотом, что мне пришлось схватить подушку и смеяться в неё, согнувшись прямо на полу. Может, мадам Мерсье и, правда, потомок Наполеона, кто знает? Оправившись от смеха, я снова попыталась прочитать врученный мне список. Он гласил, что шуметь по утрам и петь в душе строго-настрого запрещается! А ещё нельзя громко заходить с парадного входа рано утром и поздно вечером, есть печенье в своей комнате, стирать носки и прочие атрибуты одежды (честное слово, так и написано!) и развешивать их в ванной, а также набивать холодильник своей едой больше, чем одной трети нижней полки, отведенной для этих целей. И ещё пунктов двадцать всяких нельзя! «А что же тогда можно!?» – растерянно произнесла я вслух на своём родном языке. Из-за двери немедленно донеслось в ответ: – Здесь мы говорим только по-французски! И да, ОльгА, ужин в 7 вечера! – Oui, madame! Merci! – только и оставалось ответить мне. В общем, пребывая в небольшом шоке от столь стремительного погружения в столичную культуру Франции, я решила, что сейчас самое мудрое выйти и прогуляться по окрестностям. Тем более назавтра начинались занятия в школе французского языка, а куда идти, я не знала. Вооружившись картой, письмом с адресом школы, ключами от чёрного хода и кучей всяких мелочей, я вышла на улицу и оказалась с другой стороны фасада. У мусорного бака рылся нищий, распевая сочным тенором задушевную песню Шарля Азнавура. Поскольку пройти мимо него было затруднительно, я вежливо покашляла, сообщив так о своём присутствии. Он немедленно обернулся, снял шляпу и с лёгким поклоном, адресованным мне, рассыпался в таких цветистых комплиментах, каких я не слышала в жизни ни на русском, ни каком другом языке. Так бы я и стояла растерянная, замершая с полуоткрытым ртом, но парижский люмпен улыбнулся и, поклонившись, жестом предложил мне пройти-таки в намеченном мною прежде направлении. Зачем-то присев в реверансе, я вежливо поблагодарила его и пожелала хорошего вечера. Вслед мне донеслось что-то вроде «ну что за душечка и за красотка, где мои двадцать лет!?» Рассмеявшись набегу, я выскочила на оживленную улицу навстречу великолепию изящных домов, сплошь украшенных живыми цветами в горшках и вазонах, оживленно жестикулирующим людям и напряженному движению машин. Город пульсировал неимоверной энергией, но всегда помнил о красоте и элегантности. Как ему это удаётся? Меня ждали зелёные бульвары и тихие, извилистые улочки, шумные проспекты, Триумфальная арка и Елисейские поля. Изумленная, я рассматривала всё подряд с любопытством первооткрывателя. Вернувшись в квартал рядом со школой, я с интересом уставилась на круговой перекресток с невиданным количеством лучей. И назывался он звезда Шарля де Голля! Впоследствии я узнала, что парижане называют все круговые перекрестки звездами. Это в очередной раз убедило меня в любви французов к красоте во всём, даже в наименовании перекрестков! Недолго думая, я выбрала лучик-улочку и пошла по ней, наивно полагая, что иду верной дорогой. Однако вскоре я оказалась совсем не там, где была бы должна быть школа. Озадаченная, я вернулась к перекрестку-звезде и зашагала по другому лучу. В общем, мне пришлось прошагать приличное количество лучей, прежде чем, я нашла нужный мне. Школа находилась на втором этаже большого старинного особняка, увитого лозами дикого винограда. Изящные литые решетки его балконов и красивая, украшенная витражными плитками дверь сообщали гостям дома о его непростом и интересном прошлом. Довольная своей самостоятельностью, я решила, что миссия моя выполнена, и теперь можно вернуться в мой новый дом. Но не тут-то было! Извилистые улочки вели меня куда угодно, но только не туда, куда мне было нужно. Изрядно замучившись, наконец, я нашла нужную мне и, вместе с тем, ощутила навалившуюся усталость. Словно услышав мои мысли, Париж любезно указал мне уютную булочную. Рядом с ней уютно пахло кофе, корицей и свежим, горячим хлебом. Какой русский не любит хлеба и булочек? Да ещё вдали от дома, после всех этих невероятных, новых впечатлений? Это было поистине волшебным провидением, и я, недолго думая, открыла красивую дверь с разноцветными стёклами и литыми решетками. Со светящейся витрины на меня смотрели нежные плетенки, флейты с орехами, печенья с шоколадной крошкой и конфитюром, корзиночки с кремом из воздушных сливок, украшенные свежими ягодами и много всего такого, что совершенно точно не едят во второй половине дня. Но я же с таким трудом нашла, ну почти нашла, дорогу домой! Поэтому я подошла к миловидной девушке за прилавком и обратилась к ней: – Добрый вечер! Мне, пожалуйста, круассан! – Добрый вечер, мадемуазель! Круассаны мы подаем только по утрам, сразу после выпечки – к утреннему кофе! Таковы правила во всех пекарнях и буланжериях Парижа, и не только! Но я могу предложить Вам много вкусного, гораздо интереснее круассана! – добродушно отозвалась она. – О, благодарю! Тогда я бы попробовала… – и я принялась показывать на самые необычные пирожные и выпечку, которых точно нигде не видела. Наконец, сделав свой нелёгкий выбор и заказав вдобавок чашечку кофе с корицей и молочной пенкой, я уселась за стол с довольной улыбкой, точь в точь, как у Чеширского кота. Растягивая удовольствие, я неспешно вкушала то одно, то другое, то третье и так далее. Пара пожилых французов с удивлением поглядывала на меня, но делали они это так вежливо и ненавязчиво, что нисколько меня не беспокоили. К тому же, да, соглашусь, на фоне их маленьких аскетичных эспрессо мой пир выглядел почти неприлично. Я долго смаковала моё угощение. Очевидно, блаженная улыбка так и запечатлелась на моём лице, потому что девушка из-за прилавка подошла и вручила мне бумажный пакет с какой-то выпечкой со словами «Подарок от заведения! Приходите за круассанами с 7.30 до 9 утра, будем рады!» Я обрадовалась как ребенок и громко благодарила её, обещая скорое возвращение. Напоследок я попросила у милой девушки адрес, потому что справедливо опасалась потерять это приятное место в лабиринте парижских улочек. Звякнув колокольчиком на входной двери, я вышла навстречу солнцу, клонящемуся к закату. Какая-то неприятная мысль кольнула меня, где-то в подсознании, фоном, что-то связанное с закатом… Ой! Ужин у мадам Мерсье ровно в семь, что было подчеркнуто в правилах её дома неоднократно. А сейчас… без пятнадцати семь! И мой блаженно полный желудок… Сама не знаю, как так вышло? Отыскав карту, я судорожно пыталась сообразить, куда же мне бежать, как вдруг услышала «Мадемуазель! О, мадемуазель, вы ослепительны! Постойте! Мадемуазель, не оставляйте меня!!!» С ужасом обернувшись назад, я заметила автора этих пылких слов. Это был коренастый брюнет гальского типа. Он бежал за мной через всю улицу и размахивал руками. Полы его элегантного пиджака развевались летящими крыльями, а лицо выражало какую-то одержимую решительность. «Боже, не успела приехать, а тут маньяки, прямо посреди улицы гонятся за мной!» – паническая мысль молнией мелькнула в моей голове и заставила меня бежать без оглядки, почти не замечая светофоров и иных препятствий. Как же я бежала! «Вот бы я так стометровку в школе сдавала, одни пятерки б по физре!» – вдруг подумалось мне. Через пару кварталов я все же остановилась, заливаясь смехом. Почему я ТАК бежала? До сих пор не знаю! Но разогрелась я знатно! И в рекордные сроки добралась до дома, почти без карты – какое уж там набегу! В доме царило оживление: мадам Мерсье накрывала на стол, а две молоденькие девушки ей помогали. Я незаметно включилась в сие действо. Всё было красиво и строго: салфетки, бокалы, стойка с бутылками из тёмного, благородного дерева. – А, ОльгА! Добрый вечер! Ваш столик с девушками в углу, в кухне! А я жду гостей! – бодро произнесла мадам и сразу же переключилась на что-то другое. Хорошо, что она отвернулась, ибо я буквально лицом ощутила, как с меня сползла моя жизнерадостная улыбка. Хотя, возможно, не стоило так разочаровываться? Может, мадам просто любит сказку про Золушку, а я чего-то не знаю о французских обычаях? Вернувшись на кухню, я познакомилась с двумя девушками. Первую я уже видела днём. Азиатская девушка оказалась японской студенткой Юкки, а вовсе не горничной, как мне показалось при встрече. Вторая соседка по столу была испанкой. Она тоже училась в Университете, в Барселоне, и приехала подтянуть свой французский. Её звали Хулиа. Обе были весёлыми и добродушными. Мы скромно поужинали зеленым горошком, кусочком багета и сыром. А я боялась, что не смогу ужинать со всеми! Эдак мне придется что-то есть перед ужином, чтобы не съесть ненароком порции моих соседок! Впрочем, еда не главное! Ведь я в Париже! Остальное подождёт! На следующее утро я вскочила на заре и принялась радостно собираться в школу французского языка. В душе под струями воды я напевала попурри из Джо Дассена. На кухне, тихонько достав что-то съестное из холодильника, я приготовилась уже положить это в печку, чтобы разогреть, но, закрывая дверь холодильника, ахнула от ужаса. Словно вырастая из пустоты, за холодильником возникла мадам Мерсье во фланелевой ночной рубашке. Смерив меня холодным взглядом, она сердито произнесла: – ОльгА, вы слишком активны утром! И аппетит у вас тоже, как в обед! В Париже на завтрак едят тост с маслом и джемом, а не первое и второе, дорогая моя! – с этими словами она хладнокровно убрала в холодильник яйца, сыр и паштет. Я наблюдала, как в недрах холодильного шкафа исчезают продукты, которые я уже мысленно ела, причём с большим удовольствием. Кажется, я невольно села на парижскую диету. Что ж, за всё приходится платить! Зато я дышу Парижем и говорю по-французски! На улице было по-утреннему свежо. Прохладный ветерок деликатно напоминал, что август подошел к концу, и летнее тепло покидает Париж. В воздухе пахло школой, новыми встречами, занятиями и общением с друзьями. Я невольно вспомнила свои школьные годы и улыбнулась знакомым ощущениям. Пожалуй, Париж меня удивил: он так мягко открывал моё сердце и пробуждал в нём ностальгию о том, чего здесь, в Париже, со мной никогда прежде не было! И всё же, я ощущала себя именно так. Маленькой девочкой-школьницей в объятиях большого города, полного чудес и сюрпризов! Любуясь каштанами в свете утренних лучей, я чуть не прошла искомую дверь в мою французскую школу. Войти туда оказалось непросто: тяжелая деревянная дверь едва поддавалась, и большая латунная ручка с изысканными вензелями и листьями, переплетающимися прямо на ней, совсем не помогала сладить с дверью. В какой-то момент меня взяла досада: я такая высокая и сильная и не могу одолеть дурацкую входную дверь! Да ещё такую красивую! И когда я уже собралась повторить свои неисчислимые попытки победить непокорную дверь, рядом прощебетал спокойный женский голос и по-французски попросил меня немного отойти в сторону. Я отошла и осмотрелась. Изящная, миниатюрная француженка с легкостью повернула латунную ручку и, ловко нажав на неё определенным образом, открыла несговорчивую дверь. Придержав её для меня, девушка мило улыбнулась и пожелала мне хорошего дня. Я ответила ей тем же, сохраняя, тем не менее, своё недоумение при себе. «Виной всему парижский завтрак, точно! У меня просто не хватает мощностей! Этой француженке, наверное, одного кофе достаточно, и она порхает, как колибри, весь день!» – обиженно подумала я и зашла внутрь. Ну, да ладно, не хлебом единым, решила я, и бодро вошла в приемную школы. Там стоял такой шум и гам, что я растерялась и замерла у порога. До уха моего доносились разноязычные восклицания, смех, непрерывный поток многонациональной речи, щедро приправленный шутками, смехом и непривычными жестами. Среди этого пестрого многоголосия я различила японский, немецкий, шведский, словацкий, английский и какие-то ещё неизвестные мне языки. Я словно попала в Вавилон во времена столпотворения, когда люди вдруг заговорили на разных языках, и всё вокруг смешалось и перепуталось. Но не успела я запаниковать, как в центр вестибюля вышла уже знакомая мне изящная девушка и принялась громко зачитывать фамилии и номера классов. Вокруг всё стихло, и через короткое время студенты небольшими группками послушно отправились в нужных им направлениях. Вскоре вестибюль опустел, и в нём оставались лишь я и совсем немного девушек и юношей. Распорядительница невозмутимо назвала и наши фамилии и одарила нас радостной улыбкой, помахав рукой на прощание. Надо же, а мне этот переполох казался совершенно неуправляемым! Но миниатюрная девушка во второй раз за утро доказала мне, что возможно всё, и при этом совсем необязательно сильно напрягаться! В классе нас оказалось человек восемь. Все были из разных уголков земного шара. Отчего-то я почувствовала себя плывущей на ноевом ковчеге, но только без пары. Скоро к нам пришла наша учительница, и всё моё внимание сосредоточилось на ней, ведь упустить какое-то её слово для меня означало потеряться и не успеть за целыми предложениями! Учительницу звали Мари. Она была мечтательной шатенкой с бездонными голубыми глазами и загадочной улыбкой. И хотя одежда её была скорее типичной городской униформой, отрицающей отличия между мужчинами и женщинами, отчего-то джинсы и безразмерная толстовка совсем не портили Мари. Напротив, она излучала женственность и обаяние. «Как она это делает!? Голосом, взглядом, мягкими жестами, неторопливостью и беззаботностью, как!?» – лихорадочно думала я, пытаясь в кратчайшие сроки постигнуть тайну Мари. Но ничего не вышло, потому что она вдруг легко рассмеялась и раздала нам листочки с заданиями. Я погрузилась в чтение незнакомых мне слов и отвлеклась от учительницы на время. Когда через минуту я подняла глаза, Мари уже была тиха и задумчива. Она смотрела в окно, неотрывно следя за парящими над мостовой клёнами. Неожиданно дверь отворилась, и её нежный рот растянулся в очаровательной улыбке. В класс зашел высокий, худощавый мужчина в брюках и вязаной жилетке поверх рубашки. Он улыбался и, извиняясь, протянул Мари какие-то бумаги. Она легко кивнула ему, и он почти ликующе посмотрел на неё, а затем на нас, и произнес одну единственную фразу: «Кажется, я чувствую дыхание осени! Она ближе, чем мы думаем! Удачного дня, дорогие студенты!» После этой игры взглядов и столь романтичного высказывания я была несколько сбитой с толку и никак не могла сосредоточиться. Однако мне всё же пришлось, ведь язык был иностранным и не сосредоточься я как следует, вряд ли бы учеба моя увенчалась хоть какими-то успехами. А мне так хотелось впитать в себя столько французского за эти две недели, сколько я могу увезти с собой в Россию! Когда занятия закончились, мне предстояло успеть перекусить и спешить в фонетическую лабораторию, как её называли французы, где я могла поработать над произношением. Желающих отбыть в этих направлениях, несмотря на факультативный характер предложенного нам, оказалось прилично. Сами посудите: стайка японских девушек, долговязый, сосредоточенный швед, троица громко смеющихся итальянцев, решительная дамочка из Бразилии и загадочный мужчина славянской внешности, не проронивший за весь день ни звука. Не сговариваясь, мы атаковали ближайшую буланжерию, то есть булочную, и скупили все круассаны с зеленью и сыром, а также утащили оттуда несколько литров «мягкого» кофе, который оказался обычным кофе с молоком и пенкой, сдобренной корицей, но в больших стаканах. Мы шли, грызли свои круассаны и оживленно болтали, запивая свои смешки и прибаутки мягким кофе. Было солнечно, до нас доносились ароматы шоколадного печенья из кондитерской на углу, и жизнь казалась прекрасной! Она была тем прекраснее, что мы, несмотря на конкуренцию за право на наушники, были дружелюбны и честно пытались ухватить суть наших межнациональных особенностей. Швед почти не шутил, но смешно двигал бровями и отворачивался, когда к нему обращались по имени. Как потом выяснилось, никто во Франции ни разу не произнёс его имя правильно, и это его сильно удручало. Японские девочки слушали всех внимательно и дружно хихикали надо всем подряд, напоминая при этом звон серебряных колокольчиков на ветру. Позже оказалось, что они ничего не понимали, но поскольку молчать или говорить «нет» в их культуре было не принято, они старательно улыбались, смеялись и хихикали на разные лады, стараясь оставаться позитивными для своих собеседников до последнего. Итальянцы были самодостаточны и почти не говорили по-французски, но совершенно этого не стеснялись. Напротив, всякой встречной француженке старались сообщить, откуда они, и обратить на себя внимание всеми известными им способами. Ребята были готовы ходить на руках ради внимания! Интересно, зачем им был нужен Париж и изучение французского в школе? Зато дамочка из Бразилии, серьёзная, коренастая блондинка в очках, разрушала все стереотипы. Она старательно говорила только по-французски, на шутки не реагировала и демонстрировала колоссальную собранность. Благодаря ей наша большая, развеселая компания и пришла по нужному адресу к указанному в расписании времени. Загадочный мужчина заговорил лишь после занятий фонетикой. Он подошел ко мне и сказал на ломаном русском, как-то странно подмигивая: – Приивет! Меня зовут Штефан, из Праги я. Ты одна здесь нормальна, пойдём пить кофе и всё такое? Я была ошеломлена и не знала, как воспринять это приглашение – как комплимент или как оскорбление? Поэтому, подумав пару секунд, я ответила ему по-французски: – В Париже только на французском! Спасибо, сегодня с меня достаточно кофе! А ещё у меня дела! До завтра! Выпалив свой бесхитростный ответ, я унеслась прочь в неизвестном направлении. Причём, похоже и в этот раз мне самой это направление было неизвестно. О, боги, кто проектировал французские улицы!? Наверное, родственная душа Ивана Сусанина, ибо уйти от погони и затеряться можно было легко, а ещё без хлопот завезти нежеланных иностранцев в лабиринт узких улочек и бросить их там. Что ж, вот мне шанс потренировать мой французский с его носителями! Только я хотела спросить, выбирая между респектабельной пожилой дамой с волосами цвета земляничного мороженого и рассеянным парнем в наушниках, как услышала чей-то голос совсем близко: – Мадемуазель, вы прекрасны! Скажите, кто вы и как вас зовут? Определенно я скоро решу, что в Париже просто неприлично пройти мимо молодой женщины и не заговорить с нею! Может, обычай такой, а я не в курсе!? Обернувшись на голос, я лишилась дара речи. На меня изучающе смотрел африканец, одетый в чёрный кожаный костюм. Выбранный им тон и вежливость в разговоре со мной так контрастировали с его внешностью, что я чуть не подавилась кофе, который давно допила. Но его уже не было, поэтому я просто закашлялась, не находя иного выхода. Африканец нахмурился и предложил мне пастилку от кашля, но я замотала головой, потом он пытался сунуть мне совершенно новую бутылку воды, но я снова отказалась, а затем он стал мне объяснять, что он медбрат и сейчас окажет мне первую помощь, иначе я задохнусь. В этот момент я попросту не выдержала напряжения, ибо актриса из меня такая же, как из моего папы балерина, и расхохоталась во всё горло. Теперь я уже не могла успокоить свой настоящий смех, позабыв о мнимом кашле. Мои худшие опасения подтвердились, потому что смех нарастал, переходя в истерику, и, кажется, я собирала вокруг себя недоуменных и участливых французов. Заботливый африканец серьёзно объяснял им, что я подавилась, кашляла, а теперь смеюсь, и всё это нехорошие признаки, возможно, у меня даже бери-бери, его кузен так двое суток смеялся и умер прямо за столом! От его рассказов и кивающих французов мне совсем заплохело: хохот накрыл меня всю. Однако, когда африканец решил вызвать скорую, я опомнилась и, с трудом отдышавшись, попросила его не делать этого. Народ разочарованно расходился: пожилые люди качали головами, парни хихикали, девушки перешептывались и загадочно поглядывали на меня. Африканец снова предложил мне воды, но я вежливо отказалась, едва не засмеявшись по второму кругу. Помахав ему рукой, я поблагодарила за заботу и внимание. Он постоял секунду и пошел за мной. – Мне всё-таки тревожно оставлять вас одну! Вдруг это бери-бери и всё повторится? Вы были в Африке? Нет? Тогда, может, у вас нервный срыв и вам нужна помощь? Или хотите поговорить по душам, в хорошей компании? Вы замужем? – на меня обрушился град вопросов. – Послушайте, я очень ценю ваше участие и помощь! Но со мной всё хорошо! Просто я люблю посмеяться, вот и всё, настроение такое! – ответила я, тщательно подбирая слова. – Но вы не ответили, замужем ли вы? – обиженно переспросил он. – Замужем! – выпалила я, не думая ни секунды. – А где тогда ваше кольцо? – настойчиво допрашивал он меня. – Я его съела! – снова выпалила я и опять пустилась в бега. Эдак я существенно повышу свою спортивную форму! Три знакомства в день или два непристойных предложения, и я могу участвовать в марафонском забеге! С препятствиями! Однако я недооценила африканца. Он бежал рядом и без какого-либо намёка на одышку продолжал свой диалог: – Всё-таки скажите – вы не хотите общаться со мной, так и ответьте! Желание женщины – закон! – Простите, не хочу! У меня свои… – начала было я. – Вот с самого начала сказали бы честно, и я бы понял! Хорошего дня, мадемуазель! – с достоинством произнес он и пошел в обратном направлении. А я, запыхавшаяся и красная, потихоньку замедлилась и плюхнулась на ближайшую скамейку. Добежав до Монмартра, я смотрела на знаменитое Мулен Руж и думала о жизни. Что я вообще знаю о людях, о себе и Париже? Кажется, этот город деликатно сообщает мне, что пока немного. Что ж, пойду закрывать пробелы! Наверно, я слишком буквально решила идти и менять всё, потому что дорога, мощеная булыжником, шла в гору почти вертикально! Мне начало казаться, что я, как печально известный Сизиф, тащу в гору огромный камень, но ничего не меняется: гора на месте, камень и я тоже. Через десять минут моего упорного восхождения у меня заболели икры и зажглись огнем стопы. Прохожие, в отличие от меня, шли на удивление легко. Возможно, решение заключалось в том, что никто из них не штурмовал гору, они просто не спеша прогуливались, смеялись и шутили, изредка останавливаясь то у тенистого дерева, то у красивого здания. Я же, подобно Александру Македонскому, будто бы скакала во весь опор, собираясь покорить боевого слона. В самом деле, я в городе любви, куда я так несусь!? Или от кого? По правде сказать, я ужасно хотела поскорее оказаться на самой вершине холма и полюбоваться белоснежным куполом собора Сакре Кёр, но почему-то вершина ко мне не приближалась, или же я к ней. Очередная загадка парижских улиц! В конце концов, ещё минут через двадцать, я вслух признала, что холм тут стоит дольше меня, и Парижу лучше известно, сколько куда идти. А я не завоеватель и не спортсмен, признаЮ! Поэтому я уселась на каменные ступеньки очередной маргинальной улочки и уставилась на виноградник. Неожиданная находка! В палисаднике двухэтажного дома появился французский дедушка в свободных штанах, но в рубашке с галстуком, и принялся накрывать на стол, почти полностью скрытый от глаз виноградом. Я протерла свои глаза, решив, что у меня галлюцинации: частный домик, виноград, столик на улице, и всё это в крупнейшем мегаполисе Франции! Как это возможно!? Тем временем, дедушка любовно расставил бутыль с вином и глиняные стаканы, разложил хлеб, сыр и фрукты, красиво расположил вокруг основных блюд какие-то баночки и принялся за тарелки. Я невольно залюбовалась самим действом, удивленно наблюдая, с каким удовольствием можно просто накрывать на стол. Красота здесь разлита в воздухе, поистине! Наверно, я слишком восторженно ахнула в какой-то момент и обнаружила таким образом своё присутствие. Дедушка крякнул от неожиданности и поприветствовал меня, как добрую соседку. Я, конечно, ответила тем же, и меж нами завязалась тёплая беседа, каким-то образом завершившаяся за столом любезного хозяина. Я даже не помню, как это произошло, настолько плавно и естественно это было. Хозяина звали Жозеф. Он был пенсионером и ждал своих друзей на сиесту, но они, конечно же, опаздывали, что его очень обрадовало, потому что он мог побыть наедине с такой обворожительной, молодой особой (это он про меня) и выпить со мной нежного розового вина, рассказывая свою жизнь. Проходили минуты, а, возможно, и часы, но мы всё беседовали. Вино подходило к концу, закуски тоже, но нам было не до того. Жозеф рассказывал, как мальчишкой передавал записки от одного партизана Сопротивления другому, как однажды чуть не попался патрулю и спасла его старушка, затащившая его через подвальное окно на цокольный этаж, как он пожимал руку Экзюпери и многое другое. Мне уже было неважно, что из этого было правдой – я погрузилась в рассказ радушного хозяина с головой. Вот это изучение французского языка! Из первых рук, в самом вкусном и наисвежайшем виде, в задушевной беседе! Однако, как ни прекрасна была нежданная сиеста с пожилым и галантным месье, вскоре я заметила, как в моём изящном бокале с глоточком вина отражаются закатные лучи солнца. День подходил к своему завершению, а я до сих пор не дошла до Сакре Кёр! Дослушав до конца очередной рассказ Жозефа про то, как прежде ухаживали за девушками, я благодарно улыбнулась ему и с лёгкой грустью сообщила, что мне пора. Он вздохнул и участливо кивнул мне в ответ: – Конечно, Вы так молоды, нужно ещё столько успеть! Вы должны увидеть Монмартр до темноты, поспешите! И помните, я всегда рад Вам: приходите, у меня ещё есть белое игристое для встречи в полдень и мягкое бордо для прохладных вечеров! На мои глаза навернулись незваные слёзы, и мы немедленно обнялись с Жозефом, как старые, добрые друзья. Через мгновение я уже бежала на самую вершину холма, наперегонки с солнцем. С новыми силами и вдохновением это оказалось гораздо проще, чем прежде! Вскоре перед моими глазами, как на ладони, предстал почти весь Париж, озаренный янтарными лучами заката. Я затаила дыхание и впитывала в себя всю эту красоту до капли. Даже белоснежный Сакре Кёр поддался общему настроению и мерцал розовато-оранжевыми бликами, словно волшебный замок из сказки. В одну секунду меня пронзила простая и стремительная мысль: вот ради таких моментов и стоит идти вперёд, искать и не сдаваться! Именно такие воспоминания о Париже я увезу с собой, а вовсе не стоптанные туфли или диалоги с назойливыми поклонниками! Последующие дни пролетали друг за другом скоростными поездами, и я едва успевала фиксировать в своей памяти уроки французского, общение и развеселые студенческие прогулки, а также мои собственные приключения один на один с Парижем. Несмотря на пестроту и насыщенность моих впечатлений, всё-таки мои одиночные прогулки запоминались лучше всего. Наверное, в эти моменты я лучше всего слышала себя и то, что происходило вокруг. Например, как можно забыть моё путешествие к Эйфелевой башне по левому берегу Сены? А если учесть, что вместо запланированного получаса оно длилось аж полтора, в одну сторону, то сразу станет ясно, отчего та прогулка навсегда впечаталась в мою память. Началось всё одним субботним солнечным утром, когда суровый осенний ветер с Атлантики внезапно стих и воцарилась тёплая тишь, как в нежном июне. «Мне срочно нужно приключение!» – подумала я и вскочила так же рано, как и в будни. Прокравшись на кухню, я, едва дыша, смастерила себе багет с самой необыкновенной начинкой, какую приличные французы обычно готовят себе только на обед, и выбежала из дома счастливой школьницей. В любимой кофейне мне протянули ароматный кофе с корицей и пожелали отличного дня. Кажется, суббота и в самом деле удалась! На берегу Сены было пустынно. Лишь небольшие баржи, сплошь уставленные горшками с цветами, мерно покачивались на волнах да голуби ворковали на парапете каменной набережной. Я поставила стаканчик с кофе совсем рядом с пернатыми парижанами и принялась за свой багет, взятый из дома. Я всё ещё пыталась постичь очередную нехитрую тайну французов: каким-то образом они умудрялись красиво и непринужденно вкушать самые изощренно приготовленные багеты. У меня же, напротив, как я ни старалась – вываливался салат по краям, выскакивали огурцы верхом на кусочках сыра и довершался весь этот парад начинки взрывом сливочного соуса с зеленью, который стекал во все стороны щедрым потоком. Я пробовала не класть соус, но тогда багет был совсем сухим, а огурцы выскакивали ещё с большей прытью. Пыталась я, конечно, есть всё по отдельности, но это занимало столько времени! Поэтому я старательно осваивала искусство эстетичного поглощения багета с начинкой на улице. Но пока, кажется, я совсем не преуспела в этом, потому что даже голуби, мирно воркующие рядом, замолчали и в ужасе уставились на мои попытки красиво откусить кусочек. Оранжевые изумленные глаза птиц стали совсем огромными. «А, хотите изобразить из себя шокированных парижан, да? И вынудить меня отдать вам злополучный багет!? Дудки, не дождетесь!» – упрямо продолжила я расправляться со своим завтраком. Что ж, ещё минут двадцать моих отчаянных усилий, и я победила! Разочарованным голубям я оставила крошки в качестве угощения, и они принялись мирно клевать их с таким достоинством и неспешностью, что мне стало неловко за моё варварское поглощение еды вблизи столь благовоспитанных птиц. «Ну, пардоньте, дорогие! У нас нет таких резиновых багетов, не натренирована я!» – дерзко воскликнула я им и отправилась в своё путешествие. Увидев свою цель, слегка блестевшую на солнце, я бодро направилась к ней. По моим прикидкам, даже самым приблизительным, через полчаса я буду стоять под Эйфелевой башней! Я шла, и мне открывались любопытные виды: зеленые парки, удивительные мосты, набережные, красивые дома. Я так залюбовалась всем вокруг, что совершенно забыла о времени. Между тем, я шла и шла, и с особым упоением фотографировала литые, украшенные диковинными фигурами мосты, фонари с завитками и веточками из бронзы, баржи, напоминающие маленькие домики на воде. Вскоре я ощутила лёгкую усталость в ногах, но не придала этому значения. Я шла всё дальше и дальше. Однако, когда дорога у набережной закончилась, и идти пришлось вдоль трассы, а вокруг расположились какие-то промзоны, я слегка забеспокоилась. Очнувшись от своего эйфорического флёра, я осознала, что Эйфелева башня совсем не приближается ко мне, а, скорее, наоборот. Между тем мне казалось, что я иду строго на неё! Обескураженная, я развернулась в обратном направлении и шагнула за заграждение автострады. Рассеянно взглянув на часы, я с ужасом заметила, что прошло ровно полтора часа от моего завтрака у парапета на берегу Сены! Наверно, местные красоты усыпляют бдительность наивных туристов, а Сена со своими изгибами хохочет над каждым вторым, выбравшим себе цель и наивно думающим, что всё так, как он привык. Правда, сейчас я тут была совершенно одна… Стало быть, Сена хохочет именно надо мной. Что ж, признав своё заблуждение и рассеянность, я засмеялась, вторя звукам её плещущихся у каменного берега волн. Зато я сосчитала и сфотографировала все мосты северо-западной части Парижа! И даже почти вышла из него, своими собственными ногами! Без карты! Мда, пожалуй, гордиться тут совершенно нечем! Подумав так, я принялась рыться в своём рюкзачке в поисках бумажной карты, которую я так самонадеянно забросила в самые его глубины. Достав карту, я расхохоталась в голос. Я действительно шла совсем не в ту сторону и почти вышла из Парижа! На мой хохот ко мне подошла пожилая азиатская пара. Мужчина кашлянул разок для приличия и обратился ко мне на идеальном французском: – Мадемуазель, можем ли мы как-то помочь Вам? Вы заблудились?